Бородка смотрела вниз и напоминала кинжал, зажатый в кулаке-подбородке.

Первые дни я не мог понять, что такой злой человек делает среди таких добрых артистов. И почему остальные так тепло о нём отзываются.

— Я наблюдал за тобой.

Я стоял, вытянувшись по струнке, а он раскладывал перед собой обшитые кожей лепестки. Вдруг он сейчас будет ругать меня за то, что я без спросу полез в ящик с иллюзиями и раньше времени обнаружил Капитана? Вдруг я нарушил какой-то невозможный их план?..

Но он сказал:

— Я видел, как ты жонглируешь. Так тебе никогда не стать хорошим артистом. Ты делаешь это руками. А должен — головой и сердцем.

Я не понимал.

Как можно головой ловить мяч?

Я сказал это — не вслух, а про себя, и вспомнил, что уже когда-то поймал мяч головой. В самом начале моего путешествия. Навряд ли Джагит имел в виду именно это.

— Ты ведь никогда не бросал ножи.

Снова, он как будто и не ждёт ответа. Я подумал, что такому человеку просто не нужны собеседники. Он разговаривал с… (размера моей головы явно не хватало для того, чтобы вместить осознание того, с кем он всё-таки разговаривал).

Джагит расчехлил и протянул мне рукояткой вперёд один из лепестков.

— Взвесь его в руке. Почувствуй форму. Какой он острый.

Металл оказался тёплым на ощупь, как будто перед этим его нагрели между ладонями.

— Там есть отверстие, чтобы цеплять к нему твоё подсознание. Это на случай, если ты предпочитаешь метать ножи не руками. Точнее, не только руками.

А чем же?

Снова я не смог открыть рта, чтобы спросить. Но Джагит словно бы понял. Кивнул.

— Сейчас я научу тебя фокусу.

На этот раз голос преодолел невидимые барьеры и нашёл выход наружу: «…окусу?» — вот так это прозвучало.

— Мне кажется, малышу ещё рано иметь дело с холодным оружием, — сказала Мара. Она прижимала к себе охапку разноцветных пластмассовых обручей. — Он может порезаться.

— Самое время, — возразил Джагит. — Чем раньше он узнает железных богов, тем лучше. Чем раньше они попробуют на вкус его кровь, тем быстрее успокоятся.

Как и Капитан, он умел убеждать людей, и надо признать, опытный маг делал это куда эффективнее. От него веяло какой-то древней, первобытной мощью. Я поёжился, услышав про кровь, но с места не сдвинулся.

— Следи, чтобы не тащил в рот, — с издёвкой сказала девочка и пошла по своим делам. Кажется, она за меня совсем не волновалась. Уж она знала Джагита куда лучше, чем я.

Пахло гарью. Костя договорился с магазинчиком одежды в одном из ближайших домов о поставках электричества и теперь испытывал результаты своего труда на старом, закопчённом электрогриле, который барахлил после влажной погоды словацких взгорий.

Губы Джагита двинулись:

— Смотри.

Руки у него сухие и костистые. Казалось, все эти суставы и соединения костей, так хорошо видимые под тонкой кожей, должны издавать при движении равномерный хрустящий звук, как механизмы на карьере, но двигались они совершенно бесшумно.

Я углядел только блик в воздухе, не успев даже понять, откуда в пустых руках бородача вдруг появился нож. На боку фургона, не того, в котором ехали животные, а второго, где спали люди, зеленела мишень. Краска уже изрядно облезла, но место, куда раз за разом втыкались острые предметы, невозможно было скрыть уже ничем.

До мишени было около пятнадцати метров. Стена фургона так и осталась пустой, а нож торчал рядом, прямо из земли, взрыв носом траву. Похоже, он ударился в стену рукояткой.

Я ошарашено посмотрел на Джагита. Он, как ни в чём не бывало, развёл руками.

— Старый я. Стальные демоны сильнее. Теперь ты. Брось нож.

Но всё же, такие руки…

Мой результат оказался ещё более плачевным. Кинжал выпал из руки почти вертикально, и я с визгом отскочил, ожидая увидеть трепыхающиеся, как отброшенный ящерицей хвост, на земле собственные пальцы ног.

Джагит остался сидеть, хотя его пальцы могли остаться трепыхаться на земле с тем же успехом.

Он покачал головой:

— Так он не полетит. Как плохо сложенный бумажный самолёт. Посмотри на отверстие в ноже. Да, вот на это. Продень через него своё внимание.

Я отстранённо следил, как воробьи облюбовывают протянутую по нижним ветвям деревьев новую жёрдочку — электрический удлинитель, протянутый Костей от соседнего дома. Выглядели они такими же прилизанными, как здешние дети, терпеливо ждали своей очереди, чтобы чирикнуть. Возможно, если обмотать ограждающей полосатой ленточкой и провод тоже, они бы к нему не сунулись.

Джагит не говорил «попробуй», Джагит говорил «сделай это», так, будто альтернатива только одна — умереть на месте. Это очень тяжёлый человек, в который раз подумал я, настоящий рабовладелец. Как с ним так запросто общаются остальные, оставалось для меня загадкой.

— Как продеть? — сумел выдавить я из себя.

— Как нитку через иголку. Возьми свой ум в пучок. Послюнявь его. Продень через отверстие в лезвии. Не закрывай глаза! Тебе нужны все чувства.

Я уставился на отверстие. Туда не пролез бы даже мизинец, но, наверное, через него можно было бы понюхать цветы. Что-то подслушать через него можно было бы вполне. Ткнуть туда кончиком языка и ощутить кислый вкус металла; на миг мне захотелось так и сделать, вкус металла я люблю, если, конечно, это не качели в минус десять градусов мороза, которые принуждают тебя лизнуть старшие ребята. Смотреть в него, как в дверной глазок — и я смотрел, наблюдая за бегом по жёлтой линии велосипедной дорожки земляного жука, отмечая, что с каждой секундой могу видеть всё больше и больше.

Отверстие росло, втягивая в себя весь мир, как слив в кухонной раковине втягивает в себя вместе с водой остающиеся на тарелке крошки.

— А как я пойму, что получилось?

Лоб и шея у меня были мокрыми от пота, его запах забирался глубже и глубже в нос, поднимал тошноту. Я старался отодвинуться от Джагита, и в то же время надеялся, что Анна или Марина не побегут вдруг мимо. Они же никогда не будут со мной больше общаться, узнав, что я вонючка.

— У тебя уже получилось. Не дёргайся! — сказал он мне, хотя я всего-навсего пытался вздохнуть под гнётом его внимания. — Перенеси взгляд на мишень и бросай нож.

— А я правильно его держу? — спросил я, совершенно не чувствуя своих пальцев. — И как замахиваться?

И тут же понял, что всё провалил. Пучок размохрился, будто шерстяная нить, а иголочное ушко снова стало иголочным ушком.

Джагит ослабил своё внимание, так, чтобы касаться меня им самым краешком. Мне представился океан, который касается лодыжек холодным языком воды и песком. Какой-нибудь северный океан — если, конечно, там есть песок.

— Прости. Я немного… не очень люблю людей.

Я пытался отдышаться, и смысл слов доходил до меня медленно, как часовая стрелка до какой-нибудь намеченной заранее и заветной цифры.

— Ты, наверное, заметил, что со мной не так-то просто общаться. Я стараюсь… — Джагит жмёт плечами, — стараюсь не сваливать на людей слишком многое, но получается плохо. Как видишь.

Мне показалось невероятное. Показалось, этот человек… стесняется? Нет, не может быть.

От этого я сам смутился. И всё же почувствовал к Джагиту кроме страха совсем нечто другое. Интерес?

— Вы мусульманин? — ляпнул я ни с того ни с сего.

— И мусульманин тоже. Я из Ливии. Это далёкая жаркая страна.

Я колебался. Я не знал как спросить. Но снова бородатый араб меня понял.

— Я и христианин, и индуист. Не имеет значения, во что верили твои предки или во что верят в той стране, в которой ты сейчас живёшь. Всё это не имеет значения. Как-нибудь я тебе расскажу.

— Потренируйся ещё на досуге, — сказал он мне после короткого молчания. И прибавил, словно индеец из какого-то американского фильма: — У тебя неплохо получилось завладеть вниманием железных духов.

Я вспомнил наконец для чего и куда шёл.

— Аксель зовёт всех к себе.

Наскоро рассказав Джагиту как найти нашего пропавшего главаря, я погнался за Мариной, которая, прижимая к себе охапку шмоток, бежала переодеваться в животный фургон. Джагит пообещал сказать Косте и Анне.