Она медленно подошла к столу и бесконечно нежным, осторожным движением положила на него свою дочь. Затем сделала один шаг и схватила Диглара за тощие бицепсы, приподняв его над диваном.

– Что ты делаешь? – В ужасе заверещал он. Ха, да пока еще ничего, мелькнуло у нее в голове. Но ты непременно узнаешь, что я сделаю с тобой. Обещаю.

Патрульная машина приехала лишь после того, как соседи, напуганные душераздирающими воплями, позвонили в полицию в пятый раз. Из потасканного автомобиля нехотя вылез полицейский. Он с сомнением осмотрел дом-фургон, поодаль от которого испуганной стайкой толпились соседи. Увидев полицейского, они зашумели, задвигались и принялись наперебой давать ему советы и выражать негодование, чередуя их с замечаниями и насмешками. В основном, местные ехидно проезжались по стремительности бравой полиции, бегущей на помощь битых полтора часа.

– Так, замолкли все! – В раздражении бросил им полицейский, не без удовлетворения отметив про себя, что люди его послушались. Он расстегнул кобуру и положил ладонь на рукоять пистолета. Медленно подошел к двери домика и толкнул ее – дверь немедленно рухнула на пол с мучительным скрежетом.

– Эй! – Неуверенно крикнул он в темноту дома. – Полиция! Буду стрелять на каждое резкое движение, ясно? Медленно выходи с поднятыми руками!

Битых полчаса он разнообразно орал эти фразы в скорбную дыру дверного проема, пока не охрип. Соседи снова оживились, между собой комментируя мужественность и решительность представителя закона, пересмеиваясь, глумливо перешептываясь. Полицейский все сильнее ощущал досаду, понимая, что выглядит он сейчас дурак-дураком. Он мог вызвать подмогу, но за огневую поддержку обычной бытовухи коллеги его потом засмеют как пить дать, да и начальство тоже по голове не погладит. Будут его издевательски называть «герой обосравшийся» или как-нибудь еще в том же духе. Но и стоять тут до морковкина заговенья он тоже не хотел. Патрульный опустил пистолет и, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что скорее всего преступник давно уже бодро перебирает ногами, удаляясь от места преступления. Поэтому он в последний раз крикнул, что входит и сразу же вошел, расслабленно опустив пистолет. Последнее, что он увидел в своей жизни – огромная женщина, с головы до ног перемазанная кровью, нежно качающая на руках какой-то грязный сверток.

Вскоре все пространство перед домом заполнилось машинами разного вида и калибра, но с одинаковой бело-синей раскраской. Все это были служебные машины полиции и различных криминалистических служб. Вагончик осторожно осмотрели – он был пуст, не считая странной инсталляции, водруженной на столе посреди комнаты. Хорошенечко проблевавшись, следователь, старательно отворачиваясь от чудовищного памятника идиотизму, спрашивал судебного медика:

– Ну и как вы это повезете? Их надо разделить.

Но медик пожимал плечами и осторожно прикасался пальцами, затянутыми в перчатки, к плотно сплетенным телам.

– Тут только пилить, – глухо заявил он в медицинскую маску. Следователь скривился еще сильнее.

– А как экспертизу делать будете? Вы же половину улик распилите … пилильщик, млин … Разделяйте их!

Он вздрогнул от вспышки фотоаппарата, которым старательно работал криминалист с мучнисто-бледным лицом. В конце концов, фотограф не выдержал и выскочил из фургончика, придерживая висящий на груди фотоаппарат рукой. Раздались характерные звуки человека, страдающего от проблем с желудком. Медик снова пожал плечами и доверительно сообщил:

– Ты бы все-таки посмотрел – вот сюда, сюда. Видишь? Вот это – рука полицейского, а вот это – нога того мужика, что был убит первым. Теперь смотри дальше: рука полицейского сломана по всей длине. Вот она проходит через подмышку первой жертвы, и скручивается с другой рукой … хм … пока не понял – с чьей. Ребра первой жертвы вдавлены внутрь. Вторая жертва сломана пополам. А ноги ты видишь? Это же натуральный морской узел! Я такого еще никогда не видел. Словом, здесь мы ничего сделать не сможем. Но в морге, постараемся максимально аккуратно их развязать.

Следователь закрыл глаза, немного помедлил, затем рванул на улицу вслед за фотографом. Медик махнул рукой:

– Носилки сюда давайте! Не знаю, правда, как мы их в мешок запихнем – не поместятся. Давайте сюда несколько мешков, мы их по шву разрежем и накроем тела. Уфф! Никогда такого не видел. – Пробормотал он вполголоса, приблизив свои очки к узлу из человеческих тел и внимательно изучая его. – Это какой же силищей надо обладать, чтобы такое сотворить?

Соседи рассказали, что смогли: и про странную молчаливую женщину, что почти не выходила из дома, и про детский плач, и про истошные крики. Зайдот так и не нашли. Дело осталось нераскрытым. Куда она ушла – никто не видел. Она исчезла, словно растворилась в воздухе, прихватив с собой тело маленькой дочери.

Козимея

Он сидел в гостиной уже час, терпеливо и напряженно заняв лишь краешек стула, держа в руках букетик – небольшой, но изящный.

– Ну, что ты, дочка? – Добродушно спросил Риоззо. – Он ведь к тебе пришел. Спустись к нему, ты уже держишь беднягу в ожидании даже дольше, чем положено порядочной девушке.

Козимея опустила голову и густо покраснела некрасивыми пятнами. Она была высокой и плохо сложенной девушкой, с угловатыми плечами и слишком плоской фигурой. Стесняясь своего внешнего вида, она отчаянно сутулилась, что делало ее силуэт горбатым и еще более неприглядным. Взглянув на отца с робкой мольбой, она подняла бледные крупные кисти рук и принялась рассматривать свои пальцы.

– Ну же, дочка, – еще настойчивее сказал Риоззо. – Не бойся. Хочешь, я спущусь с тобой?

– Хочу. – Тихо ответила девушка, тщательно расправляя складки своего коричневого домашнего платья.

– Может ты хочешь переодеться? – Ободряюще обратился к ней отец. – Давай, помнишь то чудное платье с розанами, что мы сшили тебе на заказ? Надень его. Ты в нем диво как хороша.

Козимея чуть приподняла плечи, что, видимо, должно было означать нежелание, и медленно направилась к двери. Риоззо взял ее за руку.

– Не бойся, я буду с тобой.

Штайнманн устал ждать и оттого уже желал в раздражении растерзать свой букетик, но сдерживал себя. Эта девица слишком много мнит о себе, думал он, непроизвольно раскачиваясь на стуле, она ведет себя как записная светская львица. Но, бог мой! – если те могут себе позволить такое поведение, то ее затянувшаяся пауза выглядит слишком смешно. Не думаю, что у нее достаточно поклонников, чтобы вот так заставлять их ждать. Вдруг он увидел ее, спускающейся по лестнице, и мгновенно расцвел в многообещающей улыбке, которая для него была привычна.

– Сударыня, – он встал и протянул ей навстречу букетик, второй рукой тщательно приводя в порядок свои волосы и сюртук. – Я уже, было, думал, что вы мне откажете во встрече. Но судьба сегодня, как видно, благосклонна ко мне, раз я все-таки вижу ваш дивный лик. Позвольте?

Он настойчиво качнул букет, вынуждая девушку принять его. За ее спиной, непринужденно опершись о перила, стоял отец.

– О, мне так же приятно видеть и вас, сударь, – сделал легкий поклон Штайнманн. Риоззо ответил ему ленивым кивком головы. Козимея стояла между ними, неуверенно опустив голову и не прикасаясь к букету.

– Ну же, дочка, возьми эти цветы, они же не для меня!

Она покорно протянула руку и взяла букет, избегая взгляда Штайнманна, который страстно вглядывался в ее лицо. Он перехватил ее запястье и прикоснулся губами к руке, отчего Козимея испуганно вздрогнула и робко заулыбалась.

– Доченька, не будешь ли ты так любезна приготовить нам кофе? – Спросил Риоззо, спускаясь в гостиную. Козимея кивнула и исчезла, так и не произнеся ни слова.

– Она у меня скромница, – то ли пожаловался, то ли похвастался ее отец, садясь за стол и жестом приглашая Штайнманна сделать то же самое. Тот сел, развязно закинув ногу на ногу и рассеянно улыбнулся.

– Да, действительно, но заметили ли вы как это ее украшает? Столь прелестный цветок просто обязан быть целомудренным, только так он становится еще более желанным.