стрелов, а через несколько секунд на ярко-бирюзовой глади океана возникли белые столбы взрывов. Недолёт.

Командир приказал Кузьмину-Караваеву и Угодникову спуститься в боевую рубку, а сам остался на мостике. После второго залпа, снаряды которого также легли недолётом, он распорядился открыть ответный огонь.

– Ну, с Богом! – перекрестился Аренс и скомандовал: – Пли!

Весьма символично, что противником русского рейдера был крейсер «Асама» – тот самый, что без малого двенадцать лет назад расстрелял в Чемульпо наш гордый «Варяг». И вот – новый неравный бой.

«Асама» была уже далеко не новым кораблём, но имела отличную броневую защиту, а по весу залпа превосходила «Мур-Мур» более чем в пять раз. Как уже говорилось, наш крейсер не создавался для артиллерийского боя. Даже пушки на нём располагались невыгодно – попарно, так, что из восьми 130-мм орудий в бортовом залпе участвовали только четыре. По злой иронии судьбы «Муравьёв-Амурский» обладал теми же недостатками, что и легендарный «Варяг», и исход его боя с «Асамой» был столь же предсказуем.

От первого попадания в «Муравьёв-Амурский» над палубой взвились густые клубы угольной пыли. До Аренса не сразу дошло, что это последствия прерванной бункеровки: приборку делали наспех, и забившаяся в щели пыль от сотрясения взмыла вверх. Вспотевшая прислуга орудий, да и сам мичман, сразу стали похожими на негров.

По боевому расписанию место мичмана Аренса было у принимающих циферблатов системы Гейслера второго плутонга 130-мм орудий. На эти приборы от старшего артиллерийского офицера поступали данные прицела и целика, и в соответствии с ними плутонговый командир должен был обеспечивать стрельбу вверенных ему орудий. Если по какой-то причине данные центральной наводки переставали поступать, то Аренсу предстояло управлять огнём самому – по таблицам стрельбы или прямой наводкой.

На семнадцатой минуте боя японский восьмидюймовый снаряд попал в правый борт под самый планширь. Корабль сильно качнуло, Аренса обдало горячим воздухом, над головой засвистели осколки. Двое комендоров соседнего орудия рухнули на палубу. Под шестнадцативёсельным барказом, стоявшим на рострах, можно было принимать душ: во избежание пожара все деревянные шлюпки перед боем были заполнены забортной водой, которая теперь лилась на палубу через пробитые осколками дыры. Когда ручеёк обогнул лежавших на палубе матросов и потёк к ногам Аренса, он увидел, что вода в нём розового цвета.

Прислуга орудий второго плутонга действовала хладнокровно и чётко: каждые двенадцать секунд два орудия отправляли в неприятеля по 37-килограммовому снаряду. Как минимум один из русских подарков попал точно в цель: Аренс видел в бинокль, как выпущенный его комендорами снаряд пробил дыру в каземате вражеского крейсера, и из неё потом долго валил дым и вырывались языки пламени.

Однако силы были неравными, и в каждом бортовом залпе в ответ на четыре наших снаряда противник выпускал одиннадцать, причём гораздо более тяжёлых. «Муравьёв-Амурский» всё чаще вздрагивал от вражеских попаданий. Из развороченного кожуха третьей трубы валил дым, мешая наводчикам орудий. Прекратили работу электрические элеваторы подачи 130 мм снарядов – вероятно, перебило силовой кабель. Боезапас пришлось поднимать по бронированным шахтам наверх при помощи ручных лебёдок. Темп стрельбы сразу снизился, поскольку подача каждого снаряда и заряда вместо пяти секунд теперь занимала не менее пятнадцати.

Вскоре в «Мур-Мур» один за другим попали сразу три крупнокалиберных снаряда. Крейсер окутали облака ядовитого дыма, по надстройкам, дымовым трубам и шлюпкам барабанной дробью застучали осколки. Наводчик кормового 130-мм орудия схватился за голову и сел на палубу. Он тщетно пытался пальцами зажать рану за ухом, из которой фонтаном била кровь.

Аренса взрывной волной сбило с ног. На какое-то время он оглох. Машинально ощупал себя – вроде, цел. Только от ядовитых газов пресловутой «шимозы» глаза страшно слезились, во рту пересохло, а грудь сдавило будто бы тисками.

К нему подбежал гардемарин Лер, заведовавший переноской раненых в лазарет. Он был перепачкан копотью, угольной пылью и чужой кровью.

– Жив?

– Что? Я ничего не слышу! – прокричал Аренс. В ушах у него стоял звон.

Лер, убедившись, что мичман отделался лёгкой контузией, кивнул и вместе с двумя матросами-вестовыми поспешил к истекающим кровью раненым из прислуги орудия номер три. Он не стал говорить Аренсу о том, что минуту назад командира убило прямым попаданием снаряда в мостик…

Поскольку огонь русского крейсера ослабел, японцы сократили дистанцию до тридцати кабельтовых. Попаданий стало ещё больше. Осколками, влетевшими в боевую рубку, был тяжело ранен старший лейтенант Кузьмин-Караваев, и в командование кораблём вступил лейтенант Угодников. Впрочем, уже все понимали, что конец близок.

Орудия второго плутонга одно за другим замолкли: первое было уничтожено прямым попаданием, второе заклинило попавшим в шаровой погон осколком. Крен на правый борт стремительно увеличивался; волны уже метались по верхней палубе, слизывая с неё лужи русской крови. Через открытые предохранительные клапаны из котлов стравливался пар с надрывным вибрирующим звуком – казалось, смертельно раненный крейсер хрипел от боли. Стало ясно: справиться с потоками воды, врывавшимися внутрь через многочисленные пробоины в бортах, экипаж уже не в силах. Лейтенант Угодников выбрался из боевой рубки на палубу и, ухватившись за поручень, отдал команду покинуть корабль. Впрочем, исполнить её мало кто смог: через минуту палуба на мгновенье встала вертикально, а затем рухнула вниз, накрыв всех не успевших отплыть на безопасное расстояние. Обросшее водорослями и ракушками днище корабля несколько минут держалось на поверхности, а затем навсегда исчезло в пучине.

Официально сообщение гласило:

«2 декабря 1915 года в неравном бою с японской эскадрой погиб лёгкий крейсер «Муравьёв-Амурский». Три с половиной месяца крейсер под командованием капитана 2-го ранга А.Н.Щетинина в одиночку действовал на вражеских коммуникациях в Тихом океане – в отрыве от баз, без возможности пополнить запасы и осуществить какой-либо доковый ремонт. За это время крейсер потопил или захватил 14 неприятельских судов с военными грузами и уничтожил один вражеский боевой корабль – французскую канонерскую лодку «Зелэ». Подвиги славного крейсера отныне будут вписаны золотыми буквами в книгу славы Российского флота»…

Весть о героической гибели «Муравьёва-Амурского» подействовала на Казанцева как удар обухом по голове. По опубли-

кованным данным, японцы подняли из воды всего девятнадцать человек. Ни одного офицера среди них не оказалось. Хотя в русском морском министерстве не спешили признать остальных членов экипажа крейсера погибшими, но всем было ясно: шансов, что кто-то из них смог выжить, практически нет.

«Эх, Рома, Рома!.. Ты был из нас самым способным, самым благородным, самым честным. Но как бы ни было горько твоим родителям, они могут тобой гордиться. Короткая, но яркая жизнь и геройская смерть».

Думая так, Казанцев не кривил душой. К тому времени он тоже уже заглядывал в глаза смерти. И догадывался, что не в последний раз…

Из «Летописи Великой войны», декабрь 1915 года:

«Утром 8 ноября после 2,5-месячной блокады комендант германской крепости Циндао отдал приказ прекратить сопротивление. Последними спустили флаг отважные защитники форта «Ильтис».

Оборона Циндао навсегда останется в памяти как одна из героических страниц в истории военного искусства. Против блокированного гарнизона крепости, насчитывавшего всего 5,5 тысяч человек (включая сошедших на берег моряков), действовал японский экспедиционный корпус численностью более 35 тысяч человек, а также полторы тысячи их британских союзников – батальон уэльских пограничников и полбатальона сикхов. Потери германских войск за время осады составили около 800 человек, а их противников – почти две тысячи. Кроме того, японский флот потерял крейсер «Такатихо», торпедированный немецким миноносцем «S-90».