– Я уже рассказал об этом, – перебил её ректор.

– Вчера дариту Кассандру выписали из лазарета, но она ещё слаба, так что попросим вас не мучить её долго вопросами.

Она протянула мне «тюльпан», но от волнения я не могла пошевелиться. Меня выручил Кароль, с сияющей улыбкой принявший из рук куратора усилитель голоса и начавший произносить весь тот текст, что мы слышали в коридоре.

– А вы кто? – выкрикнули из зала.

– Я одногруппник Кассандры, Кароль Радзивинг.

В отличие от меня журналисты сразу сообразили, кто такой Кароль, и оживились. Хрустальные шары подплыли к нему поближе.

– Вы тоже были там, на площади? Как вы относитесь к аресту вашего дяди? – наперебой зазвучали вопросы. – Вы действительно поддерживаете короля Анджея?

– Да, я поддерживаю короля Анджея, – твёрдо произнёс Кароль. – Он ближе нам, молодым. Он выпускник нашей Академии и лучше знает, как изменяется мир, чем принц Михась. Арестом дяди я огорчён, но дядя совершил ошибку и должен за неё ответить. Нет, в этот день на площадь я не ходил. Политикой не интересуюсь, а нам предстояло представить через два дня свою работу доре Магнолии, так что я напряжённо готовился.

– Так вы что – артефактор? Как и Кассандра Кридис?

Почему-то это напоминание об артефакторике напрягло Кароля больше, чем вопрос об арестованном дяде.

– Да, я будущий артефактор, поэтому и познакомился с Кассандрой.

Похоже, Радзивинг пытался перевести внимание на меня, но у журналистов оставались ещё вопросы к нему.

– Никогда не слышал, чтобы среди Радзивингов были артефакторы, – выкрикнул один из журналистов. – Они всегда славились как боевые маги или стихийники.

– Да, это так, – Кароль любезно улыбнулся и бросил взгляд на меня. – Я буду первым среди Радзивингов, выбравший артефакторику. Не хочу, чтобы меня сравнивали с моими славными предками. Предпочитаю идти по собственной дороге.Но вы собрались здесь услышать Кассандру.

И он с изящным поклоном вручил мне серебряный «тюльпан». За то время, что Кароль отвечал журналистам, я немного пришла в себя и теперь смогла заговорить.

Вначале шли простые вопросы про меня – кто я и откуда. Рассказывать про семью – отца и маму, было легко и приятно. Они словно встали рядом, поддерживая и ободряя. Очень быстро от моего короткого прошлого расспросы перешли к настоящему.

– Вы пошли к Шанталю, чтобы защитить принца Анджея?

– Нет. Я не интересуюсь политикой. Просто пошла с подругой. Это Лурия шла ради принца. Она его поклонница… была. Собирала его портреты, читала всё о нём.

Это заинтересовало журналистов, и они охотно переключились на вопросы о Лурии. Я рассказывала, какая она была талантливая, яркая, необыкновенная. Мне хотелось, чтобы мою подругу запомнили такой.

– А этот парень, что погиб вместе с Лурией, был влюблён в неё или вышел за право принца Анджея на престол?

– Ни то ни другое! Олаф, как курсант Военной Академии тоже не лез в политику. Он просто очень ответственный и считал, что должен защищать нас. Говорил, что в толпе всегда опасно, вот и пошёл с нами. А Лурию не любил. Он жених Хельги и любил её.

Но об этом слушать не захотели. Стали расспрашивать, что я видела на площади, как всё случилось. Тут ничего особенного я рассказать не могла. Все детали того дня уже давно разобрали до косточек многочисленные очевидцы.

Постепенно лица и голоса журналистов стали сливаться в один жужжащий рой. Я почувствовала бессмысленность происходящего. Никого здесь не интересовала правда, настоящие Олаф и Лурия. Они придумали красивую сказку, маскирующую ту некрасивую правду, что я увидела там, у королевского дворца, и мои слова ничего не изменят. Олаф, Лурия и остальные стали жертвенными агнцами, укрепившими власть короля.

Похоже, я побледнела, и дора Магнолия решительно произнесла:

– Всё, господа журналисты! Дарита Кассандра ещё слаба. Вы её утомили.

В ответ раздались вежливые возгласы благодарности. Я чувствовала, что должна тоже сказать в ответ, но силы кончились, ничего в голову не приходило. Выручил снова Кароль. Он взял из моих ослабевших рук серебряный «тюльпан» и с улыбкой что-то произнёс. Я не вслушивалась.

Мы вышли из зала. Хорошо, что со мной была Марика. Если бы не она, то я забыла бы про пакет со своей юбкой и жилетом, а главное, записями.

– Смешная ты, Кридис. Такой шанс представиться борцом за короля Анджея упустила.

– Я сказала правду.

– Вот я и говорю.

– Но не всем же быть Радзивингами, – ехидно заметила Марика.

– Это точно, – самодовольно ответил Кароль.

Я устала от всех. Хотелось тишины и покоя.

– Спасибо вам, ребята. Я пойду.

– В библиотеку, – продолжил за меня Кароль.

Он подхватил меня под руку и потащил за собой. Это было не совсем то, о чём мечтала, но спорить не было сил. Тем более, что он прав. Времени потеряно много. Я должна готовиться. Мне не нужны поблажки.

И хорошо, что не стала спорить. В библиотеке царила желанная тишина. До меня никому не было дела. Кароль, доставив меня туда, удалился. Яцек и Марика отправились искать нужные им книги, а отыскав, сели заниматься отдельно от меня. Это одиночество среди людей успокаивало, не давало погрузиться в тоску. Найдя несколько посоветованных дорой Магнолией книг, я села за стол и принялась их просматривать. Вначале мне трудно было сосредоточиться, но потом привычная атмосфера помогла погрузиться в текст.

Из библиотеки нас вытащил Кароль Радзивинг уже вечером. Только тут я вспомнила, что по-прежнему в мантии, выданной мне куратором.

– Ой, я забыла её отдать!

– Ты что думаешь, Академия от этого обеднеет? Оставь себе! Пригодится.

И я почувствовала – пригодится. Я не вернусь в Харран, останусь здесь, получу диплом не нашего института, а Королевской магической академии.

Павел Вольфгрант, королевский гвардеец

Никогда казарма не казалась Павлу клеткой. Даже раньше, когда он молодым щенком жил вместе с десятком таких же, начинающих службу. А тем более потом, когда, попав в элитный отряд охраны и дослужившись до сержанта, получил право на собственную комнату. Это был привычный дом, где каждый принадлежал к твоей стае, и правила жизни казались ясными и неизменными, как восход и заход солнца.

Всё начало меняться после смерти короля Леона. Старшие никогда не говорили с ним о принце Анджее, даже когда он отправлялся за ним с ребятами в Лейское княжество, но Павел видел, что смотрят старшие оборотни на принца совсем не так, как на короля и его брата, – без должной почтительности. Да и сам Павел почуял, что пахнет молодой принц не так, как должен истинный Карродинг. Не рождается в груди трепет и желание подчиняться. Но Павел предпочёл об этом не думать. Для этого есть старшие, вожаки стаи. Политика – не для таких как он сержантов. Его дело выполнять приказы. Был приказ доставить принца в Лакхор – он доставил. Был приказ стоять в оцеплении, охраняя дворец, – он стоял.

Хотя там, у дворца, ему не нравилось. Он не чувствовал безусловной правоты данного приказа. Молодняк, что кричал и скакал перед ними на площади, не представлял опасности, по мнению Павла.

Они, гвардейцы, просто выполняли приказ, а их теперь выставляют бешеными волками. Отстранили от службы, забрали оружие. Не арестовали, и то хорошо. Но, похоже, дело идёт к тому. Винят в гибели тех десяти.

Павел потянулся и взял купленную в городе газету. На обложке он увидел портрет той самой девчонки, что вытянул тогда из паникующей толпы. Как её зовут? Кассандра Кридис. Она лежала возле тел тех двух погибших в его секторе. Он почуял, что она жива, и выдернул из-под ног убегавших с площади людей. Девушка ещё так странно бредила. Что-то про ягнят говорила. Видно, хорошо головой о булыжники стукнулась. Он оказал ей первую помощь, остановил кровь. Потом передал лекарям.

Он прочитал статью. Её называли единственной выжившей. Павлу стало приятно, что она почти из своих – дочь отставного офицера. Военных-людей Павел тоже считал частью своей стаи, просто более слабыми, почти как щенки. Странно было читать о том дне, увиденном с другой стороны оцепления. Вдруг он замер. Девушка сказала важное. Она стояла рядом с погибшей подругой и видела, откуда прилетело проклятие. Эта Кридис чётко сказала, что убили её друзей не оборотни.