«Честь у человека одна.

Но и жизнь… тоже».

Комментарий к цитате сотника Белиада

из дневника неизвестного солдата

Когда солнце по своему обыкновению прячется у западного горизонта, его последние лучи проходят сквозь массивные каменные зубцы городских стен, и от этого на город падает зубастая тень, похожая на огромную пасть. Чудовище по имени Время смыкает челюсти, в последнюю очередь всегда проглатывая выделяющуюся цитадель лорда Гилмора, затем погружает город всё глубже в пучину ночи, а на утро пренебрежительно выплёвывает обратно, позволяя старому, но жизнерадостному замку Тагервинд прожить ещё один солнечный день.

В каждый из таких дней Нори младший, сын местного гончара, просыпался, тянулся на медвежьей шкуре, брошенной на кровать поверх соломы и с унынием осознавал, что находится всё там же: в доме отца в Тагервинде. Его ежедневное расписание, кроме удовлетворения базовых потребностей, состояло из работы в мастерской и прогулок с друзьями, но мечтательный Нори хотел овладеть мечом, совершать героические поступки, разоблачать мифы и спасать угнетённых – в общем, хотел заняться чем-то по-настоящему интересным, вместо того, что ему фактически предстояло.

В один из дней, ничем не отличавшийся от других, он проснулся, повернулся на другой бок и тут же почувствовал тычок черенком метлы в поясницу.

– Вставай, бездельник! – прохрипел сзади Нори старший, отец распавшегося семейства и почти легендарный гончар, когда-то создавший набор посуды для лорда Гилмора, повелителя Тагервинда.

Этот злосчастный набор был пиком гончарной карьеры старшего Нори, но этим самым пиком он так гордился, что после него приобрёл непоколебимую уверенность: делать глиняную посуду – призвание не только его, но и его сына, ибо важнее дела на свете не существует. Этой уверенности младший Нори не разделял, но его мнения обычно никто не спрашивал.

– Я говорю, вставай! – прикрикнул отец и снова ткнул сына метлой в спину.

– Отец, глина от меня никуда не убежит, – промычал младший Нори и поднялся, принимая сидячее положение.

– Зато время убежит. Пока светло и тепло, завтракай и бегом в мастерскую, я скоро тоже приду. Неужели ты не понимаешь важность нашего ремесла? – распылялся отец.

– Понимаю, но…

Старший Нори перебил его и продолжил настаивать, не желая слышать никаких отговорок:

– Раз понимаешь, поднимайся быстрее и приведи себя в порядок. Возможно, сегодня к нам зайдёт лорд Гилмор, его святейшество.

Младший Нори с сомнением приподнял бровь и посмотрел на отца:

– С чего бы ему заходить к нам, если последние три года он даже мимо не проезжал? Может, лорд Гилмор, а может, леди Гастия, а может, звёзды на небе сойдутся так, что к нам поползут заказчики со всего света…

– Молчать! – раздражённо вскрикнул отец и ударил младшего Нори метлой по руке, в этот раз довольно сильно.

Сын схватился за предплечье и потёр его.

– Как ты разговариваешь с родителем! – продолжал старший Нори, эмоционально размахивая метлой. – Я всю жизнь забочусь о тебе, кормлю и пою нас, поддерживаю репутацию мастерской, а ты? Валяешься на шкуре до полудня, затем до обеда сбрасываешь свой зад с кровати, потом до вечера делаешь пять оборотов махового колеса, оставляешь засыхать кривую поделку и сбегаешь к своим шлюхам в трактир!

– Они не шлюхи! – возразил сын и поднялся с кровати.

– Из всех моих слов ты услышал только это?! – гневным шёпотом процедил отец и медленно указал рукой на дверь. – Если к зениту не будет закончено три заготовки горшков, отправлю тебя в дозорные, прозябать на стенах!

Младший Нори вздохнул, накинул рубаху и вышел из дома. На дворе был солнечный июнь, с гор дул свежий ветер, а воздух был столь чистым и освежающим, что, вдыхая его, люди иногда невольно улыбались. Нори побрёл к мастерской, которая находилась совсем рядом, и бормотал себе под нос:

– Лучше уж на стене стоять, там хоть вид красивый… Старый осёл.

Нори шаркал по грязи мимо ветхих домов северной окраины Тагервинда, поглядывал на людей и, добравшись до цели, распахнул скрипящую деревянную дверь. В мастерской стояло три гончарных круга с маховыми колёсами и педальным механизмом, в правом углу была чёрная от сажи печь для разогрева глины, а в левом ещё одна – для обжигания и завершения глиняных заготовок.

Нори надел толстые рукавицы, резким от недовольства движением схватил совок, дважды зачерпнул глины из широкого железного таза и бросил её на стальной поднос, который затем небрежно задвинул ногой в печь для разогрева. Глина была влажной, а дверь на задний двор мастерской оставлена приоткрытой – очевидно, старший Нори уже был здесь ранним утром. Нори только захотел сесть на минуту у окна, как в дверь кто-то постучал. Он открыл и увидел своего давнего друга, местного хулигана и такого же «бездельника» Стафорта.

– День добрый, горшечник, – ехидно произнёс Стафорт, улыбнулся и осмотрел мастерскую, убеждаясь, что тут ничего не изменилось.

– Бывало и добрее, – пробурчал Нори. – Что, позлорадствовать пришёл? Похвастаться своей свободой?

– Разве я так делал хоть раз? – отклонившись назад и мотая головой, спросил Стафорт и тут же засмеялся. – Сегодня пьянка у Келли, пойдёшь? Там будет твоя… эта… как её?

– Мирта, – угрюмо ответил Нори, но теперь в выражении его лица появилось что-то ностальгическое и тёплое.

– Мирта, точно, – подтвердил Стафорт и взмахнул рукой. – В общем, на закате у Келли, приятель. Нас там, правда… могут поджидать из-за тех украденных кур. Ну, подерёмся, первый раз, что ли? – беззаботно рассуждал он. – Тем более с нами будет такой герой как ты, известный защитник козьего молока и хранитель подсолнечного масла!

Нори хотел ткнуть Стафорта в грудь за эту шутку, но тот уклонился, отпрыгнул и, посмеиваясь, попрощался:

– Ладно, пойду по своим делам, пока! А-а, точно, у меня нет никаких дел! Тогда пойду играть в кости и пить эль.

– Засранец, – сказал ему в след Нори, но Стафорт его уже не слышал.

Сын гончара завистливо засмотрелся на удаляющуюся фигуру друга, а когда обернулся, заметил, что его заготовка в печи покрылась сажей и затвердела.

– Да чтоб тебя… – простонал Нори, подскочил к печи, вынул поднос и понёс его вместе с глиной на улицу через заднюю дверь.

Он вышел в сырой двор, укрытый от солнца тенью городской стены, осмотрелся и увидел маленькую ямку, в которой лежало ещё четыре таких же затвердевших заготовки и один неоконченный, кривой горшок, явно обжаренный преждевременно. Нори вздохнул, свалил глину с подноса туда же и ногой постарался поправить ближайшую траву так, чтобы она прикрывала его неудачи, но трава отказалась идти на это и приняла прежнее положение. Тогда Нори сплюнул в сторону и с чувством обречённости вернулся в мастерскую. Он хотел уже взяться за новую заготовку, но вдруг услышал городской колокол. На улице поднялся неопределённый гомон, люди зашевелились и обсуждали что-то. В общей шумихе стало слышно гонцов, которые расходились по улицам Тагервинда и высокими голосами кричали:

– Люди, объявлено военное положение! Лорд Гилмор созывает всех на площадь! Люди!..

Нори посмотрел на глину в своих руках, бросил её обратно в таз, снял рукавицы и, забыв даже захлопнуть дверь, спешно направился к площади. В городе чувствовалась тревога: те, кто ещё не спешил увидеть лорда, шептались и переглядывались, что-то планировали и выражали свои опасения. На центральной площади, у эшафота для публичных казней, уже стоял отряд арбалетчиков. В их окружении, стоя между двух виселиц, возвышался лорд Гилмор в блестящем стальном бацинете, красном бархатном плаще до щиколоток и нагруднике с гравировкой в виде золотого грифона. Он ждал ещё несколько минут, пока соберётся достаточно людей, а затем властно поднял правую руку – все мгновенно замолчали. Не все жители Тагервинда уважали Гилмора, но он был честным правителем и за те двадцать лет, что он провёл на троне, ему так и не нашлось достойной замены. Поняв, что даже его собственный сын растёт избалованным дураком, Гилмор сослал его прочь, чтобы наследственная монархия не сыграла с городом злую шутку – из таких же соображений Гилмор действовал и в остальных случаях, неизменно ставя благополучие города выше прочих благ.