Иванко было дернулся в сторону русского, но на полшаге вдруг что-то вспомнил:

– Не, я не пойду, мне Сэм еще сало обещал, и горилку, ему скоро привезут. Правда же, Сэм? – и Иванко преданно посмотрел на Сэма.

Американец, поникший было от разоблачительной речи русского, встрепенулся:

– Конечно, правда! Я скажу вам больше, скоро много чего привезут, там и сало есть, и горилка, и еще много всякого… Я добрый, дам вам.

При этой новости вся толпа еще дружнее сплотилась вокруг Сэма и еще злее стала корчить физиономии в сторону Ивана.

– Да пошли вы, чокнутые! – махнул в сторону коалиции Иван и пошел обустраивать свою территорию перед наступающей ночью, и планов в его голове было громадье, можно сказать, вагон и маленькая тележка.

Иван засучил рукава и с энтузиазмом принялся наводить порядок на своей территории. Где-то на подсознательном уровне он знал, что она его, он не помнил, откуда, но точно знал и приговаривал:

– Давайте, давайте, вы еще пожалеете, что связались с этим жуликом, вы еще прибежите ко мне. – при этом никакой злости не испытывал к ним, а только одну досаду.

В то же время в глубине острова компания сидела кружком, и Сэм держал речь:

– Вот же занесло на нашу голову этого плохого, неотесанного грубияна, теперь он точно начнет всех обижать. Видали, как он кокос о голову хрястнул, а купался и фыркал, как медведь, нам теперь по одному никак нельзя, правда же, «друзья»?

Почему-то при слове «друзья» Сэм всегда рефлексировал кислой клюквой.

– Но ничего, мы его проучим, подкараулим и отдубасим палками, давайте решим, как мы это сделаем.

– Что значит, «как сделаем»? – спросил литовец Янус.

– Ну, например, ты, Янус, подойдешь к нему и потребуешь: «А ну-ка дай денег, Иван!» – и самое главное, чтобы вид у тебя был страшный.

– А если он не даст? – спросил латыш Янис.

– Тогда подходишь ты и спрашиваешь: «А если нет денег, тогда дай закурить!».

– Так здесь же нет сигарет? – удивленно поинтересовался Янес.

– Ну, что ты тормозишь! – грубовато в сторону эстонца зыркнул Сэм. – Я сам знаю, что ни денег, ни сигарет у него нет, но нам надо найти предлог для ссоры с ним, чтобы проучить его, так вот дальше, когда он ответит отказом, из-за пальм выйдут Иржик и ИванКО. – И что? – напряглись поляк и Иванко.

– А то, что вы скажете Ивану: «Что ты тут маленьких обижаешь и ничего им не даешь, негодяй!»

– Но он же нас не обижал! – опять впрягся эстонец.

Тут уже все понявшие замут загомонили:

– Да не тормози ты, тормоз, ну-ну, дальше-то что, Сэм?

– А дальше… Иванко первым сзади ударит Ивана палкой, а за ним все остальные.

– А шо я-то первый, пусть вон Иржик, у меня голова разболелась.

– Он же тебя больше всех не любит! Он тебя за дурачка считает, перед всеми «хохлом» обзывает, вон и недавно сектантом и психбольным обзывал!

– Та это ж, он про всех. – пробовал включить заднюю Иванко.

– Нет, это он тебя одного! Ты плохо слышал, ты в это время банан жевал. И потом, мы все здесь по запискам, я американец, Иржик-поляк, эти литовец, латыш, эстонец, а ты кто?

Иванко опустил глаза в песок.

– Вот видишь! – продолжал морально уничтожать его Сэм. – А если ударишь первым, мы тебя сделаем…

– Кем, кем? Американцем? – не дав договорить Сэму, воспрянул духом Иванко.

Сэм скривился, отмахнулся рукой, как от назойливой мухи, подумал и изрек, подняв палец кверху:

– Европейцем тебя сделаем!

– Правда? – переспросил счастливый Иванко.

– Вот те крест! – не моргнув глазом, соврал Сэм и показал на палки, случайно сложенные и напоминающие крест. Правда, могильный, кладбищенский, но Иванко был удовлетворен. Затем компания, вдруг в одночасье превратившаяся в банду, улеглась спать, благо роли и функции были распределены.

И русский Ваня ложился спать с разными думками, потом стряхнул их с себя и сказал:

– Утро вечера мудренее! – и заснул крепким сном.

Послесловие. Один из ведущих профессоров, который проводил эксперимент, отошел от большого экрана и сказал:

– Ну, вот что и требовалось доказать, уважаемые коллеги. Национальные характерные черты в прямой зависимости от времени проживания социума, в тех или иных условиях общественного мироустройства, в которых и где проживала данная социальная группа, называемая «Нация».

Кабинет начальника охраны крупного нефтеперерабатывающего завода был прост и полностью соответствовал своему хозяину, мужчине лет сорока-сорока пяти, Доронину Виктору Сергеевичу. Так официально его называли только на работе коллеги и подчиненные, для немногочисленных друзей, в основном бывших сослуживцев, он как был, так и остался Виктором. В секретных же архивах военной разведки по-простому ГРУ он числился, как Герой России, майор подразделения специального назначения «Оскал Белого Медведя» или «ОБМ», уволенный в запас по причине ранения, при выполнении задания в горячей точке. Куда пуля, осколок или клинок попали и в каком месте земного шара в досье не указывалось, а вот в сверхсекретном с грифом «только для трех лиц» было написано, что ТОР был ранен, вынося раненого ЗЕДА, в левое плечо и область шеи с той же стороны. Место проведения боевой операции – ледники Памира. Круговая засекреченность просматривалась и в этом документе в нем не указывалось ни звание, ни фамилия, ни имя, ни отчество.

Крутя ролик мышки, Виктор просматривал новостной портал, задерживаясь на немногочисленных интересных новостях. Очередная пауза застигла ролик на сирийских событиях.

– Да, – размышлял сам с собой Виктор. – война меня не отпускает. Смотря или читая новости о военных конфликтах, я мысленно нахожусь там, мозг постоянно анализирует решения воюющих, появляется неугомонный зуд во всем теле, мышцы напряжены, все твое существо просит выброса адреналина.

В общем, военный профессор-психолог, так и сказал: «Это, милок, адреналиновая зависимость или, если угодно, поствоенный синдром, так что спорт-спорт! Горные лыжи, прыжки с парашютом и, дай Бог лет, так эдак через десять, все нормализуется». Виктор, конечно, понимал старичка профессора, светило в своей области, профессор так и остался жить в советском формате, где и парашют, и лыжи, в общем-то, ничего не стоили, было бы желание. Сейчас это дорогое удовольствие, а выбросы энергии просятся наружу почти каждый день. Мысли Виктора прервал стук в дверь, в кабинет вошел парень, чуть выше среднего роста, лет тридцати.

– Здравствуйте, подпишите мне обходную. – несколько категорично попросил он Виктора.

Не дождался приглашения, ни волшебного слова не произнес, и вообще он выглядел как-то дерзко, расхлябано. Люди с такой манерой поведения не очень нравились хозяину кабинета. Виктор вспомнил его, охранники в своих рапортах-отчетах давали информацию об опоздавших или скандалистах. Завод-то серьезный, и охрана не только следила за контрольно-пропускным режимом, но и выполняла функции по наведению порядка. И паренек этот, судя по анкете Эдуард Глубский, не раз фигурировал и в одной, и в другой категории.

Эдик пришел на завод недавно и чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Про себя он знал, что стабильность и труд не его стезя, вот торговля, во всех ее проявлениях, манила его, он даже готов был начать с продавца, нет, не с простого, сидящего на кассе, а с ловкого, базарного умельца, владеющего искусством отжать и впарить, обвесить и недодать. Но, увы, уличные комплексы среди местной молодежи не дали Эдуарду проявить себя на этом поприще, боязнь быть под насмешками парней и девчонок заставила его сделать выбор в пользу завода.

– Этот старый мудак совсем нюх потерял?! – заговорил Эдик, как бы ожидая сочувствия Виктора, внимательно читающего анкету. – Ну ничего, я этому уроду устрою сладкую жизнь, он у меня попляшет в комиссии по трудовым спорам, это начальство обнаглело совсем, они думают, что им все можно, не на того напал, хрыченыш.