Сходив с Марией в ЗАГС и подав заявление, он попытался заикнуться бате, что не грех обмыть событие, ведь такое случается один раз в жизни – в крайнем случае два или три раза, но это уже с малой вероятностью. Результат получился обидный, ибо в ответ на своё предложение Чуб получил презрительный взгляд и не лишённые прозрачности намёки на то, что, воротясь из армии, он уже четверо суток беспробудно жрёт самогонку на иждивении у престарелых родителей и воспринимает себя в отрыве от реальности, а если б имел совесть, то без лишних слов сию же минуту побежал бы устраиваться на работу.

– А я разве отказываюсь? – попытался сгладить остроугольность момента Чуб. – Хоть завтра пойду искать подходящее место.

– У меня твои завтраки уже вот где сидят, – маловерящим жестом отец ткнул себя полусогнутыми пальцами в кадык. – Как был ты всегда неважнецким явлением, так и остаёшься в этой пониженной позиции без стыда и совести. Ишь, подходящее место ему подавай. Хлебал бы молоко, ан рыло коротко! Да разве я такую позицию имел в молодости? Совсем не такую! За всё подряд хватался, и всё у меня проворилось, любое дело в руках огнём горело, только щепки летели!

– Ты требуешь от меня слишком скорого результата, батя. Даже сокол быстрее ветра не летает. Мало ли за что ты хватался в свою доисторическую эпоху и что там у тебя проворилось. Сейчас капитализм рулит, а в твоё время всё было по-другому.

– Так тем более, что капитализм! И вообще я тебе скажу, это от времени в малозависимом касательстве. Хоть при социализме, хоть при капитализме – всегда только так и надо: брать каждое желательное дело за рога и доводить его до конца. А если тебе не нравится жить по установленным правилам, то мнение твоё ни для кого не имеет значения. Существовать спустя рукава будешь, когда выйдешь на пенсию, а пока и не мечтай. Пенсию – её дают не за красивые глаза и язык без костей, а за трудовой стаж. По-другому всё равно не получится, хоть лопни на три части! Потому лучше не трать времени, не прохлаждайся, берись за ум без дураков. Иначе останешься валяться на обочине несолоно хлебамши, как многие другие остаются.

– Не останусь я валяться на обочине. Но спешку устраивать зачем же? Тише едешь – дальше будешь, а заторопка рядом со спотычкой живёт. Работа – дело непростое. Надо обмозговаться, прицениться, обсмотреть все возможности.

– Да ты хоть одну возможность обсмотрел-то, лоботряс? Каждодневно до самого обеда валяешься, как зажиревший тюлень, только кровать зазря пролёживаешь. Бьёшь байдыки и в ус не дуешь. Кто без труда существует, у того всегда тридцать три причины, чтобы зря небо коптить! Ну-ка, скажи по правде: об каких перспективах ты обмозговывался и среди каких возможностей обсматривался?

– Ну…

– Вот тебе и ну! Ни шиша ты не обсматривался и не обмозговывался. А надо бы! Надо! Зафиксируй этот вопрос и не снимай его с повестки, не ищи разных поводов и вероятностей. Приспело твоё время человеком становиться! Приспело и переспело, понял или нет? Не-е-ет, не понял, я тебя вижу насквозь: работать ты не хочешь, вот и всё! Потому что не уважаешь трудовых ценностей! Давно пора бы уже и стыд знать, а ты не знаешь! Ни единого благопорядочного устремления в твоей голове не обосновывается, лентяй тугоподъёмный!

– Да ладно, ладно, совсем я не лентяй. Просто ты устарел, батя, отстал от жизни. Мы с разными мерками подходим к этому вопросу.

– И то верно, что с разными: я – с правильной, а ты – с неправильной, – сурово оскалился отец. – Экий же ты гусь крапчатый, будто и не от моего семени произрос. Вот же наказал меня господь таким сыном! Хорошо, что я в бога не верующий… Экая молодёжь прошла: лишь бы ни к чему не прикладывать рук по нормальному, а только удовольствия получать.

– Да хоть молодёжь, хоть старики – удовольствия получать каждому приятнее всего остального. А работа не волк.

– Не во-о-олк. Тоже мне открыл Америку. Ты ещё скажи, что она – не медведь.

– И не медведь, конечно.

– Тогда придумай такого зверя, который станет давать тебе деньги! А у меня больше не пытайся позычить ни копейки, филон!

– И не совестно тебе гнобить скупердяйством родного сына?

– Ничего, скупость – не глупость, а та же добыча. А для тебя у меня даже не сыскивается подходящих определений. Хоть бы что-то уже научился делать своими руками, жиряга мешкотный!

– Руками работать пускай обезьяны учатся, – не удержался Чуб от ехидной отговорки. – А я тебе не обезьяна какая-нибудь. Я – человек свободомыслимый, царь природной эволюции.

– Эвона как! Тоже мне, самодержавная личность выискалась, свободомыслимая дальше некуда. Это в своих глазах ты, может, и царь природы, а в моих – форменный телепень с закисшим сознанием. Нерадивец, не способный себя прокормить без допомоги старшего поколения. Да ещё и чван! А чванство – это не ум, а недоумье!

– Из твоих ругательств хоть шубу шей, батя. С чего это я нерадивец и чван? Умом не раскинешь, пальцами не растычешь. Я, может, со старательным обстоянием подхожу к выбору работы, ну и что в этом плохого? А тебе бы только перекоры устраивать да обзываться.

– По заслугам обзываюсь! Уважительность надо ещё суметь заработать не словами, а делами! Другим-то хоть время и случай разум подают, а тебе покамест не досталось ни одного, ни другого, ни третьего! Предоставилось дурачине распутье! Эволюция ему, вишь ли, мешает трудиться!

– И мешает, а что же. Не зря ведь говорят: от работы кони дохнут. Хоть я и не против труда в целом.

– Тогда против чего же ты в частности? Непонятный изворот: руки, значит, прикладывать ни к чему не желаешь – откуда тогда, спрашивается, взяться трудовой деятельности?

– Из головы, откуда ж ещё. Понимаешь, батя, работать головой – это одно дело, а руками – совсем другое. Они, руки-то, нужны человеку не для работы.

– Диво какое. Не для работы ему руки нужны. А для чего же тогда они торчат из твоего организма?

– Да хотя бы для забавы.

– Ха-ха-ха! Знаю я твои ручные забавы, стыдосрамник гонористый. Рукоблудство, одно слово! Ишь, нахватался гидоты в армии вместо правильных вещей. А нормальные люди там, между прочим, не просто так гужуются, а умудряются получить дополнительную специальность – такую, что и в гражданской жизни пригождается. Глядишь, потом у них всё и образовывается складно: не только себя обеспечивают материальной достаточностью, но и престарелых родителей выпрастывают из нищеты. Конечное дело, это ведь правомерные люди, которые не чета тебе, дурню. И в кого же ты уродился такой, ахиллесово пятно в семье!

– Будто не знаешь, от кого. От тебя же и уродился на свою голову. А от осинки не родятся апельсинки.

– Шутки шутить – это да, это ты можешь. А до серьёзных мыслей дойти ума не хватает. Подумай, кто ты есть. Человеческий пустяк, мелкая деталь на общем фоне.

– А ты разве не пустяк?

– Может, и пустяк. Но всё-таки малость покрупнее тебя, да и возрастом позначительнее. А ты выеденного яйца не стоишь!

– Нормально такое слышать от родного отца.

– От кого ж ещё тебе услышать правду, как не от меня? Небось её на базаре не купишь. Благодарить отца должен и в ноги кланяться, а не рожу искривлять да скалиться! Другой бы хоть для видимости сказал спасибо, а ты кочевряжишься!

– Ну спаси-и-ибочки, батя, открыл мне глаза! Ни-и-изкий тебе поклон! Теперь наконец буду знать про себя всю правду!

– Такого, как ты, учить – что мертвого лечить: из пустого в порожнее, а оттуда обратно.

– Вот именно. Может, тогда не надо учить, а? И мне, и тебе будет спокойнее.

– Нет, надо! Надо! К хорошему гребись, а от плохого лытай – вот чему я стараюсь тебя надоумить! Вложить в твою дурную голову простое понятие! И стремление к трудовой деятельности, которое должно быть у каждого полновесного человека! А у тебя мозгов как у курёнка, зато язык что долото. Лучше бы руками старался руководствовать, чем языком. Уж он-то тебя точно до хорошего не доведёт. В армии, поди, круглосуточно не вылезал с гауптвахты.