Витька был полон решимости и ехал во весь опор, когда вдруг увидел что-то жёлтенькое неподалёку от дома, словно второе солнышко засияло на берегу. Или очень большой одуванчик. Он ещё не успел осознать, что происходит, а ноги его уже перестали крутить педали, он потерял равновесие и чуть не упал вместе с велосипедом. За всеми треволнениями он и думать забыл о Луизе. Почему-то он ждал, что она появится опять в голубом — глупо, конечно, ведь у такой барышни наверняка целая куча нарядов. Издалека он не мог различить лица идущей девочки, но знал, что это она. Луиза. Кто ещё в деревне наденет длинное платье?

Уже узнав её, он сошёл с велосипеда и, не чуя ног под собой, приблизился. Сейчас он ей выскажет всё, что думает о людях, которые обещают прийти и не приходят. Луиза заулыбалась. Опять вся в кружевах, даже в волосах заколки с кружевами, и вместо локонов сегодня — мелкие пушистые кудряшки, и шляпка в руке новая — соломенная, с жёлтой лентой. Ишь, Мальвина выискалась.

— Привет, — сказал он, глядя исподлобья.

— Привет! Витя, как я рада, что вас нашла.

— Мы с Настей ждали тогда. Что-то случилось? — сдержанно спросил он, избегая обращения на «вы».

— Да. Меня мама посадила за рояль, и я не смогла прийти. Витя, не сердитесь на меня, пожалуйста. Я бы вам позвонила, но не знаю телефона.

Витька уже почти не сердился. Он представил, как мама снимает трубку и слышит детский голос: «А Витю можно?»… Луизе, может, и полезно будет выслушать поток грубостей, но тогда уж она точно не станет с ним водиться, а это Витьку не устраивало.

— Ничего страшного. Даже хорошо, что вы не позвонили, а то мама ругается.

— Вот такие у нас строгие мамы! — светски подытожила Луиза. — Скорей бы вырасти.— Она помолчала ровно секунду, словно дожидаясь от Витьки чего-то, а потом вроде как спохватилась и достала из кармашка микроскопический блокнот с малюсенькой ручкой. — Витя, знаете, что? Моя мама не ругается, когда мне звонят. Давайте я вам оставлю свой номер, чтобы между нами больше не было недоразумений.

— Ага, — сказал он. Сам он бы никогда в жизни не смог состряпать такую длинную фразу.

Размашистым недетским почерком она написала номер и инициал: «Л.» с чуть заметной виньеткой. Он кивнул, не зная, говорят ли в таких случаях спасибо, и с опозданием понял, чего ждала от него эта маленькая аристократка: нужно было самому попросить у неё номер, а он повёл себя как невежа.

— Я обязательно позвоню, — твёрдо сказал он, пряча листок в карман, и наткнулся рукой на тяжёлый металлический куб.

— Ой, а что это у вас в кармане? — тоном хитрой лисы спросила Луиза, лукаво улыбаясь.

Витька вспомнил, что он весь грязный, вспотевший и в песке, а из карманов торчат старые железки.

— Трансформатор. Светильник делать.

Луизе непременно нужно было знать, что за светильник, она начала расспрашивать, и он слово за слово рассказал ей про глиняную кошку и Настины страхи. К концу рассказа Луиза уже не улыбалась, и на её лице появилось незнакомое выражение.

— А почему ты просто не выбросил эту мерзость? На помойку.

— Ты мою маму не знаешь, — с легкостью перешёл на «ты» Витька, радуясь, что Луиза приняла его сторону. — Она такой шум поднимет.

— Ну и что, — фыркнула Луиза, глядя в сторону. — На меня тоже ругались, когда я отказалась прокалывать уши.

Проблемки у людей! Другие девчонки жалуются, что им запрещают носить серьги, а эта… Он машинально посмотрел на её уши. Аккуратненькие такие. Наверно, их больно прокалывать — и как девчонки терпят? Точно, боли испугалась. Луиза смотрела вдаль, повернувшись к нему самым выгодным ракурсом, и делала вид, что задумалась. Дав ему вдоволь наглядеться на свои ушки, кудряшки и ресницы, она снова улыбнулась и спросила:

— Витя, а твоя мама не будет ругаться, если ты пригласишь меня в гости?

— Не знаю. Я никого раньше не приглашал. Нет, наверное. Я спрошу.

— Вот и славно! Позвони мне сегодня вечером, и если разрешат, завтра я приду. Как раз познакомлюсь с твоей сестрёнкой.

— Хорошо, — ответил он и добавил: — Будет здорово, если придёшь. Я сказал Насте, что ты принцесса.

Луиза хихикнула. Ей нравилось быть принцессой.

— До завтра, — сказала она и пошла вдоль берега, помахивая шляпкой.

Старинные часы сработали!

Едва он переступил порог родного дома, как на него дохнуло атмосферой холода и отчуждения. Было тихо. Отец по случаю выходного читал детектив на веранде, мама, как всегда, стирала, а Настька смотрела мультики. По второму кругу. Витьке это не понравилось. Он вернулся на веранду и позвал:

— Па!

— Чего ещё.

— Ты не боишься, что Настька зрение испортит?

— Да ну, брось.

— Она с утра мультики смотрит.

— И что? Ребёнок же. — Отец не отрывал глаз от книги.

— Пап, она боится идти к себе, потому и смотрит обе кассеты по десятому разу, — чуть настойчивей сказал Витька.

— Надо третью купить. Сейчас детям лафа. В моё время видиков не было.

— Видик ни при чём, она боится этого чучела!

— Да ну. Привыкнет. Не мешай читать, у меня один выходной в неделю.

Витька развернулся и ушёл к себе. Ничего другого он и не ждал, но попытаться стоило. Выгрузил запчасти под стол, накрыл пуфиком, чтобы мать не нашла, и пошёл отмываться. Потом сходил в сарай за проводом, пассатижами и паяльником, расстелил на столе газету, вывалил запчасти и собрался уже с чувством, с толком, с расстановкой заняться производством ночника, как вдруг вспомнил, что нет лампочки. «По такому случаю можно выкрутить из фонарика», — решил Витька, выдвинул нижний ящик и застыл. Фонарик лежал на месте, но часов не было.

Чего только не передумал Витька в ту минуту. Воры? Залезли через окно и украли самое ценное. Был бы жив Чапа, он бы залаял и не пустил воров. Или это не воры, а родной отец взял и продал? Он давно намекает, что часы Витьке не нужны. Или ещё хуже: Настька взяла поиграть и заиграла. Подозревая всех, он вышел во двор, где мама развешивала бельё, и спросил:

— Ма, ко мне в комнату никто не заходил?

— Никто, — ответила мама. — Кому ты ссохся.

— Часы пропали, — объявил он. — Прадедушкины.

— Я их в верхний ящик переложила, — как ни в чем не бывало ответила мама и оглушительно хлопнула простыней.

— А зачем? — поинтересовался Витька, чувствуя, как всё в нём закипает.

— У тебя в столе разбирала и переложила.

— Разве у меня в столе беспорядок был?

— Конечно! У тебя везде беспорядок, и в столе, и в голове. А я на вас на всех одна, как служанка.

— Мам, я тебя очень прошу, — как можно спокойнее сказал Витька. — Никогда больше не разбирай в моём столе. Я сам разберу.

— Как же, разберёшь! Когда это ты сам что-нибудь делал? Только о своих удовольствиях и думаешь, нет бы спасибо сказать родителям, что вообще есть своя комната, другим детям такое и не снилось.

Мама ещё что-то говорила, но он, не слушая, уже возвращался к себе. Много чего ему хотелось сказать в ответ, но сегодня нельзя. Сегодня за ужином он будет просить разрешения пригласить Луизу в гости. Тем более что ничего плохого не случилось, мама сказала правду — часы лежали в верхнем ящике, закрытые, и спокойно тикали. Витька открыл их, посмотрел, закрыл и переложил в нижний ящик. И только после этого занялся ночником.

Провозился до самого ужина, но вещь получилась лучше магазинной. Из старого пластмассового шарика для игры в кегли он сделал плафон, закрепив его на проволоке, и теперь свет от лампочки не резал глаза, а был мягким и рассеянным. Для чего каждому ребёнку покупают кегли, Витька не знал, в них никто никогда не играет, а вот шарик пригодился. Ну и отлично! Можно выбрасывать мусор и мыть руки. День прошёл не зря.

Настьке решил пока ничего не говорить, а то ещё маме проболтается, и хана тогда новому светильнику. Как всегда, за едой разговаривали о ремонте. Мама и папа спорили, какая краска лучше, Настька с видимым отвращением поедала разогретую манную кашу с коричневыми подгорелыми ошмётками, а Витька выжидал удобный момент. Улучив паузу, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: