Осмелевшие Клопундий и Жучино заржали и начали строить в прорубь рожи. Это был ошибочный ход. То, что сидело под водой, взревело, на миг ушло на глубину и, разогнавшись, долбанулось с такой силой, что лёд пошёл трещинами. От дикого скрежета клопендрийцы аж присели. А существо, почуяв свободу, начало целенаправленно лупиться, увеличивая трещины — как в количестве, так и в размере.

— Что-то мне это не нравится, — пробормотал Клопундий и бочком, бочком засеменил с мостка на берег.

— Дихлофос тебя дери, Мохнурий, опять из-за тебя неприятности! — прошипел Жучино, пятясь.

— Да ладно вам, лёд крепкий, — бледным голосом ответил Мохнурий, глядя как зачарованный на лопающуюся толщу и выпирающие серые глыбы. — Но лучше, кажется, свалить. — И под оглушительный грохот галопом припустил к избе.

Друзья припустили за ним, и вовремя: овальное двухметровое чудо-юдо, похожее не то на щит, не то на лодку, с треском и плеском вырвалось из-подо льда и с победным гиканьем поползло за тремя героями. Герои, спотыкаясь и падая, мчались к избе.

Но главниссимус Паурон не даром был главниссимусом. Окинув поле боя глазом опытного стратега, он оценил обстановку и молнией метнулся к двери, чтобы накинуть чугунный крючок аккурат перед носом у брата Клопундия. Подчинённые сгрудились на пороге, помолотили немножко в дверь, но поняв, что это бесполезно, плюнули, выругались и вдарили от речного жителя, который их почти настиг. Это был самый обычный жук-плавунец: чёрный, блестящий, с оранжевой каймой по краям и невероятно длинными задними лапами. Ими он лихо отталкивался от заснеженной земли и ехал на пузе вперёд с малой крейсерской скоростью.

Клопундий, Жучино и Мохнурий бегали кругами вокруг избы. Они верещали и ругались на чём свет стоит, а новый друг радостно гоготал и хищно щёлкал жвалами, подгоняя перепуганную троицу. Тут Мохнурий вспомнил, что у него есть крылья, и взлетел. То же самое сделали брат Клопундий и дон Жучино, но недолго они наслаждались триумфом — плавунец тоже вспомнил, что умеет летать, подпрыгнул и погнался за ними на бреющем полёте. Гудел он как бомбардировщик.

— А-а-а! — завопил дон Жучино и, протаранив башкой окно, свалился на пол в избу вместе с грудой стекла. На него попадали орущие товарищи.

— Вы что творите, придурки? — скрипнул Паурон из угла. — Избу застудите!

Но тут в образовавшееся отверстие полез плавунец, и всем стало не до шуток. Копошащаяся куча-мала вмиг распалась. Мохнурий подскочил и прилип к потолку, Клопундий спрятался между печкой и стенкой, Жучино в панике забегал по горнице в поисках убежища, а Паурон бешено засучил всеми десятью ногами, поскользнулся на гладких досках и кубарем подкатился к порогу, намереваясь удрать на улицу. Откинув крючок, он толкнул хлипкую дверь… и оторопел. На пороге стоял человек. Все насекомые замерли. Кроме плавунца — тот благополучно застрял в раме и теперь барахтался. Пока у него не получалось ни тпру, ни ну.

— Ну, это. Здрасьте, что ли, — смущённо сказал человек. Это был молодой парень в зимнем камуфляже и с огромным рюкзаком.

— И тебе не хворать, — проскрипел Паурон и сел. — Кто таков? Зачем пожаловал? — многолетняя военная служба не дала пауку показать слабину.

— Меня Федя зовут. Я в рабство хочу. Пришёл записываться. Вы ж вроде как на целинную планету людей набирали? Вот я типа доброволец. Хочу в космос.

========== 4. Работник ==========

Первым очнулся от ступора Мохнурий.

— Ты как раз вовремя! У нас чай поспел, — бражник засуетился, прихватил полотенцем кастрюлю с бурлящим кипятком и поставил её на полиэтиленовую скатерть. По избе поплыл непередаваемый аромат. — Вот только заварить нечем…

— Мохнурий, три дня гауптвахты за нарушение субординации! — опомнился Паурон.

— Подумаешь, не привыкать! — задрал нос бражник. — Я и так вам каждый день картошку чищу. Проходи, служивый, присаживайся! Можешь не разуваться, у нас тут… э-э-э… прохладно.

— Четыре дня гауптвахты! — рявкнул Паурон и смерил восемью глазами мнущегося на пороге добровольца. — Ладно, заходи. Сейчас пройдёшь собеседование и, если годишься, поступишь на службу. Мохнурий, чай мне и соискателю!

— Заваривать нечем, — повторил бражник и поставил на стол пять гранёных стаканов.

— А у меня с собой, — спохватился доброволец и полез рукой в рюкзак.

Оттуда он выудил: пачку самого дешёвого майского чая в пакетиках, палку копчёной колбасы, пачку масла, две буханки хлеба, шарик сыра, бутылку красного, бутылку белого, жестяную банку самого дрянного кофе и целую груду консервов.

— Живём, ребята, — подал голос Клопундий и, схватив ложку, уселся между главниссимусом и добровольцем. — У кого открывалка?

— Я ножом открою, — сказал Федя и, вынув из ножен на поясе свинорез, вогнал его в банку с тушёнкой. К запаху горелого целлофана добавился запах тушёнки. Клопендрийцы восхищённо ахнули.

Но плавунец, застрявший в окне, тоже унюхал тушёнку. Он забрыкался ещё сильней, упёрся задними ногами в стену… и вынулся. Обежать избу и выломать хлипкую дверь было для него вопросом времени, точнее, трёх секунд.

— Мва-ха-ха-ха-ха! — злобно заржал плоский чёрный гигант и вломился в избу.

С криками: «Полундра!» — насекомые забегали по стенам и потолку. Тупой плавунец, привыкший бросаться на движущуюся дичь, с рёвом погнался за ними, лязгая жвалами, и даже отодрал от крыла Мохнурия одну чешуйку. Бражник взвизгнул.

Но человек не растерялся. Он выдернул из рюкзака котелку варёной колбасы и дразнительными движениями помахал ею перед мордой чудовища. Плавунец унюхал. Остановился. Неуклюже развернулся, сшибая мебель, и пополз к Феде. Федя, не будь дурак, выскочил на улицу, выманивая незваного гостя. У плавунца были мозги креветки — увеличение в размерах не помогло ему обрести клопендрийский интеллект, и водяной жук послушно полз за человеком, и дополз до самой проруби.

— Ты ему хоть очисть! — крикнул из избы Мохнурий.

Федя содрал плёнку и кинул колбасу в воду. Плавунец нырнул туда же. Через полминуты всплыл, с довольным видом уплетая добычу. Когда плавунец был обычным насекомым, он питался, вися у поверхности воды, но теперь маленький воздушный пузырь на корме не справлялся с его весом, и жуку приходилось время от времени отталкиваться ото дна, чтобы глотнуть кислороду.

— Ну и челюсти, — покачал головой Федя и вернулся к рабовладельцам. Те уже успели залепить дыру в окне мусорным мешком, приставили обратно дверь и сидели вокруг стола.

— Садись к нам! — пригласил Мохнурий. — Я уже сыр нарезал, чай заварил.

— Мы разве будем пить именно чай? — спросил дон Жучино, косясь на бутылки.

— И вообще, где это видано: сажать слугу за один стол с хозяевами? Пусть кормится на заднем дворе из корыта! — забухтел брат Клопундий, но Паурон махнул лапой.

— Этот двуногий избавил нас от подводного чудовища, так что может присоединиться к трапезе, — милостиво разрешил главниссимус.

— А ещё принёс нам жратвы, — добавил Мохнурий, сдирая острым когтем плёнку с пробки. — Штопора не найдётся, служивый?

Федя невозмутимо взял у него из лап бутылку, вынул из кармана универсальный ножик и отогнул штопор. Чарующий звук вынимаемой пробки огласил избу. Забулькало каберне.

— За Клопендру! — провозгласил главниссимус, держа в лапе наполненный на три пальца стакан. Паук ещё не растерял остатки патриотизма.

— За Клопендру так за Клопендру, — не возражал Федя и опрокинул свою порцию одним махом. — Чёрт, я ж за рулём!