Ада злилась уже не на маму, а на себя. Ну почему у неё такой дурной характер? Почему, когда плохо, она не может жалеть себя и искать сочувствия, как все нормальные люди? Почему вместо этого она сразу впадает в ярость? Как ей хотелось себя переделать! Неужели это так трудно: тихо заплакать и попросить прощения? Другие дети это умеют, а она нет. Даже целый год наказания ничему её не научил.
Постепенно злость отпустила. До Ады наконец дошло, что она вернулась в тот же день и час, когда год назад шагнула в сказку. Ну конечно! Даже букетик на столе не завял. Значит, мама просто не знала, что Аду целый год держали в плену, вот и рассердилась за неряшливый вид. Ещё бы, ей каждый день приходится стирать. Ну да ничего, теперь всё будет по-другому — стирать Аду хорошо научили. И гладить, и подметать, и посуду мыть. Девочка глянула на себя в зеркало. В «сказке» её плохо кормили, и она ничуть не выросла, а волосы ей отрезали, вот мама и не заметила, что дочь стала старше на год. Значит, всё в порядке и обижаться не на что. А она, как обычно, шум подняла — действительно, бессовестная свинья…
Через два часа (быстрее успокоиться у неё никогда не получалось) Ада вышла. Мама была спокойна, жизнерадостна и общалась с ней как ни в чём не бывало. Они поговорили о еде, об оценках, посмотрели вместе телевизор. Все было, как и должно быть в нормальных семьях. «Ведь можешь же вести себя хорошо и не хамить!» — мысленно сказала себе Ада. Она приняла душ, оделась в чистое и к вечеру повеселела. Правда, вспомнила, что её любимый ножик попал в руки к чужому мальчишке, и даже поискала того парня во дворах, но он уже ушёл. Жаль ножика, он хранился у Ады с дошкольного возраста — папин подарок. Мама тогда сердилась, мол, девочкам нужно куклы дарить, а ты — ножик… Они тогда так сильно поругались, что даже разошлись. Из-за какого-то дурацкого ножа! Ну и пусть он потерялся. Главное, что Ада снова дома, с мамой. И хорошо, что скандал уже случился — значит, сегодня его больше не будет.
Наступила ночь. Мама смотрела эстрадный концерт, Ада в своей комнате готовилась ко сну. Она подошла к книжной полке, провела рукой по корешкам. Как она скучала по ним! По этому уюту, по мягкому свету лампы, по приглушённому звуку телевизора из соседней комнаты. Как здорово дома! Испытания кончились, и теперь все будет хорошо. Ведь будет же? Лишь бы научиться держать себя в руках.
На чтение не было сил. Ада взяла книжку не глядя — просто чтобы положить рядом на подушку — и залезла в постель. Кисть правой руки побаливала. Свет гасить почему-то не хотелось, и девочка стала думать. Как стыдно, что она сегодня не утерпела и устроила сцену с криками. Что, если эти, как их — Ада поёжилась — узнают о сегодняшней истерике? Но она же сдержалась, ни одним словом не нахамила маме! Просто кричала, да и то немножко. Ведь это же не считается? Полежав немного, она протянула руку и выключила светильник.
И едва спальня погрузилась в темноту, под кроватью что-то зашуршало.
========== Часть 11 ==========
Ада покрылась холодным потом. «Это мышь. Пусть это будет мышь». Певица в телевизоре десятый раз повторяла припев модной песенки, слова были неразборчивы. Снова раздалось шуршание, но теперь под окном. Леденея, Ада нащупала в темноте кнопку настольной лампы и нажала. Вспышка, оглушительный хлопок и снова темнота. Лампочка перегорела! Только этого сейчас не хватало для полного счастья.
Чтобы зажечь верхний свет, требовалось пройти через всю комнату к выключателю. В темноте… На такое и в хорошее-то время трудно решиться. Может, позвать маму? Нет, глупо получится: одиннадцатилетняя дылда боится темноты, как малышка. Нужно набраться смелости и включить свет самой.
Шли минуты. Ада сидела, затаив дыхание. Ей почудилось, будто на ноги что-то давит — так бывало и раньше, но сейчас давило сильнее. Она поджала их и съёжилась, вглядываясь в темноту. Сердце билось, как от бега. В телевизоре заиграла другая песенка — знакомая, затёртая до дыр, совершенно бессмысленная и почти без мелодии, но сейчас девочка ей обрадовалась. Она знала слова и шёпотом начала повторять их за певцом, чтобы успокоиться.
Вдруг ей показалось, что со шкафа тоже кто-то подпевает — не в такт и мимо нот, противным скрипучим голосом. Это уже было выше её сил. Она соскочила с кровати и, зажмурившись, бросилась к выключателю. Сейчас станет светло, и страхи разбегутся. Только бы не закричать…
В двух шагах от стены её встретили чьи-то мягкие руки. Ада тихонько вскрикнула и шарахнулась, замерев посередине спальни. Кто-то большой и тяжёлый спрыгнул со шкафа. Под кроватью заскреблось, и Ада уловила движение. Её окружали.
— Мама! — крикнула она.
Прошла секунда, которая показалась ей вечностью, а потом что-то зашипело, в углу загорелось синеватое пламя, и Ада увидела Стенолаза: чудище стояло на трёх лапах, четвёртую воздев вверх, и таращило красные глазищи. Его поднятый палец с треском горел. Пахло дымом. Стенолаз снова был крупный и гладкий, отъевшийся. Из-под кровати выкатилась кукла и принялась приплясывать под музыку. В кресле неподвижно сидела Гаулга, перекинув длинный хвост через подлокотник, а позади Ады стоял заяц — это на его руки она натолкнулась. В изножье постели копошилась неведомая чешуйчатая тварь.
— Мама! — позвала Ада громче, дрожа как осиновый лист.
— Она тебя не слышит, — сказал Стенолаз. — Телевизор не перекричишь.
— Да и не стыдно ли посреди ночи беспокоить маму? — захихикала кукла. — Ты ей весь день нервы трепала, дай хоть ночью отдохнуть.
— Уходите, — прошептала Ада.
— Сейчас уйдём, — пообещал Стенолаз. — Но вместе с тобой.
— Я не пойду. Убирайтесь!
— На строптивых есть управа, — сказала Гаулга и встала. Тварь на постели разинула пасть и щёлкнула зубами — это оказалась толстая ящерица длиной в полметра и с двумя лапами вместо четырёх.
— Пойдёшь, — сказал заяц и крепко взял Аду за плечи. — Видишь ли, законы не мы пишем. А закон такой, что мы должны забрать тебя ещё на год. Твоя мать не заметила исправлений — значит, ты не исправилась. Мы будем забирать тебя снова и снова и возвращать в тот же день и час, пока до неё не дойдёт, что ты становишься старше. Идём, тебя ждёт метла.
— Так нечестно! Я целый год на вас работала!
— Ещё поработаешь, — ответил Стенолаз. — Ты связала только маленькую паутину, на одно окно. А теперь свяжешь большую, которую можно натянуть под потолком зала. Так и быть, дам тебе снова белый крючок.
Ада попыталась вырваться, но хватка зайца была железной.
— Но я же вела себя хорошо! Я почти не кричала…
— Ничего себе «не кричала», — фыркнула Гаулга и дёрнула хвостом. — Всех соседей на уши поставила. Нет уж, милая, придётся тебе ещё годик потрудиться.
— Уж лучше убейте меня сразу, — угрюмо сказала Ада.
— Убить? — удивлённо переспросил заяц. — Зачем? Ты ещё полна сил. Ты ещё много лет можешь мести пол и мыть посуду. Наш владыка ведёт хозяйство экономно.
— Много болтаете, — заворчала кукла. — Пора хватать её и бежать домой, а то я тут уже нагреваться начала, сгорю ещё ненароком. Да и у Стенолаза огонь синий вместо красного. Зря вы этот цирк затеяли, надо было сразу её хватать.
— Не цирк, а традицию, — возразила Гаулга. — Но ты права. Мне тоже душно. Предлагаю вывести её через окно. — Она прошла мимо Стенолаза, отодвинула шторы и дёрнула ручку. Окно открылось, впустив ночную прохладу.
— Она в пижаме, — сказал Стенолаз. — Не простынет?
— Не успеет, тут и ста метров нет, — ответил заяц. — А там, у нас, тепло…
Ада дёрнулась, но заяц был сильнее, да и Гаулга подоспела на помощь. На шее девочки сомкнулся медный ошейник, верёвка стянула руки, и незваные гости поволокли пленницу к открытому окну. Ада попыталась кричать, но ловкая кукла вспрыгнула ей на плечи и завязала рот тряпкой, прошипев в самое ухо:
— Тихо, малышка, соседей разбудишь. Твоя мама так заботится о соседях, а ты её огорчаешь!
На улице было холодно. Стенолаз аккуратно закрыл окно снаружи и сообщил:
