На углу Пантон-стрит они замедлили шаг, и Хьюго сказал:

– Возвращаетесь на вечеринку?

– Нет, благодарю вас, Хьюго. Мне есть чем заняться.

– Вы останетесь в Кембридже?

Корделия не знала, вызван ли вопрос одной вежливостью. Решив соблюсти осторожность, она ответила:

– Разве что на день-другой. Я остановилась в скучной, но дешевой гостинице с завтраком рядом с вокзалом.

Он выслушал ложь без всяких комментариев, и они распрощались. Она вернулась на Норвич-стрит. Автомобиль поджидал ее напротив дома 57, выглядевшего темным и неуютным, что подчеркивало ее одиночество; все три окна смотрели на нее, как глаза мертвеца.

К коттеджу она подрулила изрядно уставшей. Оставив машину на опушке рощицы, она взялась за скрипучую калитку. Ночь выдалась темной; она нащупала в сумке фонарик и направила его луч на стену коттеджа и на заднюю дверь. Пользуясь фонарем, она вставила ключ в замок. Едва держась на ногах от усталости, она вошла в гостиную. Повисший на ее запястье фонарик осветил половицы. Затем, повинуясь неосознанному движению ее руки, он послал луч кверху, и ее взгляду предстало нечто висящее посреди комнаты на все том же крюке. Корделия вскрикнула и вцепилась рукой в крышку стола. Это оказался валик с ее кровати, верхняя четверть которого была туго перетянута веревкой, изображая голову, а низ облачен в брюки, принадлежавшие Марку. Пустые штанины, одна короче другой, зловеще висели над полом. Пока она с округлившимися от ужаса глазами и гулко колотящимся сердцем рассматривала композицию, в открытую дверь ворвался ночной ветерок, и валик в брюках стал медленно поворачиваться, словно его качнула чья-то рука.

Видимо, оцепенение, вызванное видом свисающего с крюка кошмара, продолжалось всего несколько секунд, однако ей показалось, что минули долгие минуты, прежде чем она нашла в себе силы забраться на стул и отцепить мерзкое чучело. Но, несмотря на ужас и отвращение, она заставила себя осмотреть узел. Веревка была привязана к крюку самым незамысловатым способом. Это значило, что неизвестный визитер решил не повторяться либо просто не знал особенностей первого узла. Она положила валик на стул и отправилась за пистолетом. Усталость заставила ее забыть о нем, но теперь она жаждала ощутить в ладони надежный холодный металл. Стоя у задней двери, она напрягла слух. Сад внезапно наполнился звуками, загадочными шорохами, шелестом листьев, колеблющихся в прохладном воздухе, словно от чьих-то вздохов, непонятной возней в траве и писком какого-то зверька, не иначе летучей мыши, почти над ухом. Но стоило ей шагнуть в направлении кустарника, ночь словно затаила дыхание. Она замерла, прислушиваясь, как бьется ее сердце, прежде чем набралась сил повернуться и протянуть руку, чтобы завладеть оружием. Пистолет оказался на месте. Она громко вздохнула и немедленно почувствовала себя гораздо спокойнее. Пистолет не был заряжен, но это не имело значения. Она поспешила назад в коттедж, уже не испытывая прежнего страха.

Прошел час, прежде чем она наконец улеглась. Она зажгла лампу и прошла с обыском по всему коттеджу. Затем предметом изучения стало окно. Человек проник в коттедж именно через него. Благодаря отсутствию шпингалета оно открывалось просто от толчка извне. Корделия извлекла из своего набора моток клейкой ленты и, вспомнив наставления Берни, прилепила раму к подоконнику двумя узенькими полосочками. Хотя надежность передних окон вызывала у нее меньше сомнений, она решила не рисковать и залепила их таким же способом. Это не могло послужить препятствием для вторжения, но она по крайней мере будет знать, что кто-то залезал в дом. Наконец, умывшись на кухне, она направилась наверх, в спальню. На двери не оказалось замка, поэтому она оставила ее слегка приоткрытой и водрузила на дверь сковородку. Если кто-нибудь войдет, это не будет для нее сюрпризом. Зарядив пистолет, она положила его на тумбочку, помня, что имеет дело с убийцей. Затем занялась веревкой. Обыкновенная веревка в четыре фута длиной, не новая и истрепанная с одного конца. У нее защемило сердце, когда она поняла, что происхождение веревки определить совершенно немыслимо. Однако она снабдила ее ярлычком, как учил Берни, и спрятала экспонат в чемоданчик с инструментами. Точно так же она поступила со скрученным ремешком и отпечатанным на машинке отрывком из Блейка, переместив их со дна своей сумки в полиэтиленовые пакеты. Она была настолько издергана, что даже эти нехитрые действия оказались возможны только благодаря усилию воли. Затем она положила валик на кровать, с трудом преодолев побуждение сбросить его на пол и уснуть так. После этого ничто – ни страх, ни отсутствие комфорта – уже не могло лишить ее сна. Еще несколько минут она прислушивалась к тиканию своих часов, затем усталость сделала свое дело и, не встречая сопротивления, увлекла ее в темный коридор сна.

Рано утром ее разбудили беспорядочное птичье пение и яркий свет нарождающегося дня. Она полежала еще несколько минут в своем спальном мешке, потягиваясь и наслаждаясь ароматами деревенского утра – бодрыми испарениями просыпающейся земли, влажным туманом, поднимающимся от травы, и сильным запахом стойла. Затем, решив во всем следовать примеру Марка, она притащила из сарая корыто, поставила его на кухне и, забравшись в него, облила обнаженное тело ледяной водой, оглашая крохотное помещение восторженным ойканьем. Простая жизнь словно позволяла не особенно церемониться со своей персоной. Корделия подумала, что при любых обстоятельствах вряд ли стала бы обливаться холодной водой в Лондоне и так откровенно наслаждаться запахом, распространяемым керосинкой и шипящим на ней беконом, как и вкусом крепкого утреннего чая.

Коттедж теперь был залит солнечным светом, и из такого святилища она могла бодро шагнуть в новый день, какие бы неожиданности он ей ни готовил. Летнее утро казалось средоточием покоя, и даже в гостиной не хотелось думать о трагической смерти Марка Келлендера. Торчащий из потолка крюк выглядел совершенно невинно, словно никогда не использовался для смертоносных целей. Ужас, овладевший ею в тот момент, когда фонарик выхватил из тьмы зловеще раздувшийся валик, медленно поворачивающийся от дуновения ночного ветерка, теперь казался совершенно нереальным, как будто во сне. Даже меры безопасности, предпринятые ею на сон грядущий, казались под укоряющим солнцем постыдным излишеством. Она чувствовала себя пугливой дурочкой, когда разряжала оружие, прятала патроны среди нижнего белья, а сам пистолет снова укрывала в ветвях кустарника, озираясь из опасения, как бы ее не заметили. Покончив с мытьем посуды и повесив чашку на крючок, она нарвала в дальнем углу сада букетик анютиных глазок, баранчиков и мятлика и поставила его на стол в чашке с водой.

Еще раньше она приняла решение, что первым делом попытается разыскать няню Пилбим. Даже если та не сможет пролить свет на причины его ухода из колледжа и смерти, то по крайней мере расскажет о его детстве и юности; она может лучше, чем кто-нибудь другой, разбираться в его характере. Он определенно не был ей безразличен – ведь она пришла на похороны и заказала дорогой венок. Она навестила его в колледже в день, когда ему исполнился двадцать один год. Возможно, он поддерживал с ней связь, даже доверял ей свои секреты. У него не было матери, и няня Пилбим могла ее в какой-то степени заменить.

По дороге в Кембридж Корделия продумывала тактику действий. Вполне вероятно, что няня Пилбим живет где-то в окрестностях города, а не в нем самом, ибо Хьюго Тиллинг видел ее там лишь однажды. Судя по его немногословному описанию, она была стара и, очевидно, совсем небогата. Следовательно, она не побывала бы на похоронах, если бы для этого пришлось предпринять длительное путешествие. Конечно, она не входила в группу официально скорбящих, то есть оказалась там не по приглашению сэра Рональда. По свидетельству Хьюго, люди на похоронах не разговаривали друг с другом. Из этого вряд ли можно было заключить, что мисс Пилбим была уважаемой хранительницей семейных традиций, почти что членом семьи. То, что сэр Рональд проигнорировал ее по случаю столь печального события, вызывало у Корделии недоумение. Ей никак не удавалось представить себе, какую роль играла мисс Пилбим в этой семье. Если старуха живет недалеко от Кембриджа, она могла заказать венок в какой-нибудь цветочной лавке города. Вряд ли можно было сделать это, не выезжая из деревни. Это был далеко не скромный венок, что свидетельствовало о немалом расходе и о посещении для его приобретения солидного заведения. Скорее всего она заказывала венок лично. Пожилые дамы не доверяют в таких случаях телефону, предпочитая действовать напрямую, ибо подозревают, что только личный контакт и подробное описание особенностей требуемого предмета способны обеспечить желаемый результат. Если мисс Пилбим добиралась из своей деревни на поезде или на автобусе, то наверняка остановила свой выбор на магазине в центре города. Корделия решила начать поиски, попросив у прохожих порекомендовать ей хороший цветочный магазин.