– Анни…

Особняк на окраине Фартауна накрыла ночь и тишина, лишь по каменным ступеням прошуршали тихие шаги. В западное крыло Элай не захаживал давно, не было необходимости. Старина Уолт в шоке задрал брови, когда заметил крадущегося по дому хозяина с бессознательным фамильяром на руках, но тот лишь шикнул, одними глазами попросив не шуметь. Вина за покалеченное запястье эйфири всё ещё жала стыдом грудь – если чем и можно было её заглушить, так это хотя бы дать ей отдохнуть.

Положив почти невесомое, воздушное тельце на кровать в отведённой Анни комнате, Элай ещё раз с сомнением посмотрел на её безвольно упавшую поверх покрывала руку. Ожог сильный, хоть хорошее снадобье и затянуло рану тонкой заживляющей плёнкой. Не впервые в жизни пришлось пожалеть, что магам огня недоступно целительство – даже эту мазь закупали очень недёшево у заморских землероек, как презрительно отзывался о стихийниках земли отец. Огонь должен сжигать, освещать, уничтожать или плавить сталь в огромных котлах, но точно не исцелять раны.

С тяжёлым вздохом Элай присел на край кровати, небрежным взмахом руки приглушил свет в комнате, оставив огоньки в лампах слабо мерцать. Перевёл обречённый взгляд на бледное лицо своего фамильяра. Маленький, чуть вздёрнутый нос и поблёскивающая кожа. Длинные лавандовые косы раскинулись по тёмному покрывалу, и внезапно стало до жути любопытно, как такие волосы выглядят распущенными. Наверное, как густая волнистая завеса, закрывающая всю спину и сладостно пахнущая цветочным лугом.

Рука бездумно потянулась вперёд, в сомнении зависнув над лицом Анни. Какого блядского дракона он делает? Почему до сих пор не ушёл? Почему только что едва не дотронулся до этих острых скул, испытывая абсолютно дикую для себя нежность к кому-то настолько невинному. Но это и вполовину не так странно, как его желание во время ритуала провести ладонью по её бёдрам, до сих пор вспоминающееся короткой безумной вспышкой. Кажется, картина из опутывающей эти тонкие ноги верёвки надолго въелась в подсознание. Это было слишком идеально. Ненормально идеально.

Элай спешно сжал руку в кулак и отдёрнул. Словно ощутив через сон лёгкое шевеление воздуха, Анни нахмурилась, а затем издала тихий, хныкающий звук. Элай подумал было, что она просыпается, но, пару раз дёрнув ногами, она вновь расслабилась и затихла.

Нет, соблазн слишком велик. Не позволил себе коснуться тела, так до разума точно дотянется. Должен же он понять, что ей снится, что беспокоит. Раз теперь она стала его ответственностью, о чём чётко сигнализировала новая пульсирующая внутри нитка магической связи – такая, за которую в любой момент можно потянуть, как за поводок, но лишь в одну сторону. Сосредоточив взгляд на девичьем лице, он представил себе маленькое дымное облачко, которое добралось до правого виска Анни, а затем втянулось в её голову, свободно пропуская Элая внутрь – такой лёгкости он не ждал. Похоже, ритуал не оставил даже природных механизмов защиты, бессознательных, отдав эйфири и её волю в его полное распоряжение.

От мысли, что маги с чуть менее развитым чувством справедливости могли таким образом без проблем делать из фамильяров пустых болванчиков, исполняющих повеления подобно марионеткам, по позвоночнику прошёл неприятный холодок. Он и не подозревал, насколько у эйфири всё плохо с понятием свободы. Зря вообще попытался влезть: уже хотел было выйти, но, не ступив и шага в завихрения чужого сознания, оказался остановлен яркой, живой до дрожи картинкой. Её сном.

Анни сидела на деревянной лавке, в её ловких руках стучали спицы. Вместо пряжи – нечто зелёное, свитое в длинный моток. Эйфири выглядела значительно младше, чем сейчас – косы лишь до плеч, тело ещё более маленькое, в простом белом платье. Она тихо всхлипывала, глотая слёзы. Приглядевшись, Элай вздрогнул: пряжа из огонь-травы, обжигающей сильней крапивы даже магов других стихий, не говоря об иных расах. Тонкие пальцы Анни уже были покрыты крупными вздувшимися волдырями, будто пчелиными укусами, а в некоторых местах содрались и кровоточили, пропитывая так тщательно вывязываемые петли почти законченной рубахи алыми пятнами.

К лавке, стуча по полу тяжёлой тростью, подошла высокая женщина со стянутыми в пучок седыми волосами и хищным змеиным взглядом.

– Закончила, Двенадцатая? С твоей медлительностью тебя и дорожки к хозяйскому дому подметать не возьмут.

– Почти, мадам Вальтц. Пять минут, – протараторила Анни, но закончить ей не дали. Грубым рывком вырвали из рук рубаху, только в отличие от самой девушки, её надзирательница была в кожаных перчатках. Со звоном брякнули об пол спицы.

– Неплохая работа, – с сомнением осмотрев несколько узлов, мадам Вальтц усмехнулась и окинула Анни придирчивым взглядом. – Примерь.

– Что? – тихо пискнула эйфири, сжимаясь на лавочке в комок страха.

– Что слышала. Это не игра, милочка: одежда из огонь-травы способна защитить твоего хозяина от любого магического вмешательства. Должна же я проверить, работает ли она?

– Но…

«Но ты тупая старая потаскуха, потому что эта блядская трава не обожжёт кожи мага огня! А защитить девчонку-эйфири вовсе неспособна!» – едва не закричал Элай, глядя на откровенное измывательство. От злости у него уже мутнело в голове, и, если бы сейчас он находился в своём разуме, а не нагло просматривал чужой – наверняка бы спалил ненароком что-то лишнее.

В безмолвном и бессильном ужасе он смотрел, как Анни безропотно поднялась с лавки и стянула через голову платье. Под ним было только бельё – болтающиеся на худых бёдрах шорты и тонкая льняная майка на бретелях сверху. Мадам Вальтц гулко стукнула по полу тростью:

– На голое тело. Чтобы было неповадно больше открывать рот, когда тебя не спрашивали, и оспаривать приказы.

Дрожащими руками Анни стянула с себя майку и отбросила на лавку, открывая вид на незрелое бледное тело, торчащие рёбра и только-только начавшую округляться грудь подростка. А затем взяла рубаху из огонь-травы и одним махом нырнула в неё, лишь громко ахнув, когда попутно обожгло лицо.

Через сон, воспоминания и даже на вкус ощущаемую в воздухе жгучую боль девушки раздался её оглушающий вопль.

Элая выкинуло из сознания Анни, словно пробку из бутылки. Вновь осознав себя в комнате, сидящим рядом с ней на кровати, он в шоке смотрел, как она хмурилась и хныкала подобно побитому щенку – уже зная причину её кошмаров. От злости всё ещё гулко стучало в груди, а по коже прошла сетка огня, дышать было трудно. Его всегда уверяли, что никто не издевается над юными эйфири. Уверяли те, кому он когда-то верил.

Алеста Вальтц – наглая лгунья, что, впрочем, не было великим открытием после всех её предательств. Но увидеть своими глазами, как мать его бывшей невесты измывается над беззащитным созданием, оказалось хуже вылитого за шиворот ушата ледяной воды.

Поднявшись с кровати и стараясь не шуметь, Элай вышел из комнаты как можно быстрей, пока не подпалил тут что-нибудь своей крепнущей яростью. В коридоре он упёр уже ставшие ярко-алыми кулаки в каменную стену, глубокими вдохами успокаивая дыхание. Не помогало. А ещё он был уверен, что с сегодняшней ночи ему обеспечена новая порция кошмаров вдобавок к предыдущей: теперь в них он будет сжигать не полчища вражеских отрядов, а трясущуюся девушку с лавандовыми косами. Известно ведь, что чем больше мы боимся причинить кому-то боль, тем вероятней, что в итоге её причиним.

Принято считать – многие лорды знатных фамилий и низкой морали действительно таким грешили, – что наследники росли в полной вседозволенности, роскоши и распущенности. Но может, дело в том, что у правящей династии нет фамилии, лишь герб огненной саламандры на перстне. А может, просто дети у магов рождались так редко, что баловать и портить долгожданную благодать, носителя волшебной крови, считалось идиотическим расточительством ресурса. Тем более, когда сила с рождения по всем категориям превосходила даже возможности отца: растить из такого ребёнка ходячий огонь мудрый Альбар бы не стал ни за что. И детство Элая приучило его к суровым условиям. Закаливание холодной водой, тренировки магические и физические, под руководством опытных мастеров боевых искусств. Первые пятьдесят лет – сплошное обучение, и если для мага средней руки это срок половины жизни, то для Элая лишь детство. Его дед прожил пятьсот, и до сих пор считался легендой всех трёх континентов по уровню сил. Отцу перевалило за триста, и первая седина уже красила виски, ясно говоря окружающим, что жизнь Альбара не будет столь же долгой.