Прошедшая восемь лет назад война с домом воды на всех оставила свой след. В качестве фамильяров, магических спутников, ближайшие соседи веками использовали ундин, миниатюрных дев с рыбьими хвостами. Без лишних слов жертвовали их для обрядов, заставляли петь до полной потери голоса и главное – привязывали к себе узами, которые нельзя было перешагнуть. Но когда ундины догадались попросить помощи у дома огня, это стало отличным поводом заново разделить земли континента между двумя сильнейшими домами. Разделить так, что дом огня поднялся до невиданных вершин.
Это ирония, а может, полнейшее лицемерие Альбара. Пять лет сражавшись якобы за свободу порабощённых ундин и добившись её, он ничего не изменил в устройстве собственного дома. Да, эйфири жили на порядок лучше, чем бедные хвостатые девы, ныне свободно плавающие в морях. Иметь фамильяра мог себе позволить только достаточно сильный и богатый маг, а растили эйфири строго, но без измывательств. За жестокое обращение с ними предусмотрен штраф и как минимум всеобщее порицание. Как за любым домашним животным вроде кота: все похвалят, если твой любимец лоснится и мурчит, а не жалобно мяукает от голода.
Элая бесило уже то, что вся эта система существует: за демократичность спасибо науке старого учителя о правах и свободах. «Академия»? Ферма для скота, если начистоту. Эйфири – создания солнечного света, рождающиеся из цветов. Так что мешает создать цветники… Ботанические сады, чтобы выводить новые поколения ещё умней предыдущих. И если первые эйфири, не сильно ушедшие от своих предков, лесных фей, сложно было назвать разумными, то спустя долгие столетия и селекцию вида они стали вполне сознательны. Обучаемы и исполнительны, а главное, обладали самой нужной для любого мага огня способностью поедать эмоции. Как собачки глодают кости под барским столом.
Кто-то видел в этом пользу. Элай после пяти лет борьбы за практически несмышлёных ундин мог только плеваться, потому как в сливе лишних эмоций фамильяру видел приравнивание разумного создания к мусорному ведру.
Бежал от этого сто тридцать лет, всячески уворачиваясь от звания рабовладельца, но вот, похоже, отцу надоело церемониться. Получите, распишитесь. Альбар что, помирать собрался, раз так озаботился состоянием сына? Да вряд ли – в свои триста семь он мог бы править ещё не один десяток лет. Элай тяжко вздохнул, рассеянно пригладил торчащие волосы, а затем протянул руку к шкатулке.
Теперь уже не сбежишь. Пройти ритуал связки под руководством отца было бы ужасным унижением для наследника дома, героя войны и просто мага, не выносящего чужих глаз, когда нужно сотворить нечто серьёзное. Вроде порабощения чужой души.
Гадко, гадко, как же гадко. Даже во рту не настолько мерзко, как внутри. Не скрывая отвращения, Элай откинул крышку шкатулки только с одной мыслью: возможно, существу внутри тесно, и заставлять его ждать выглядит издевательством.
Но тесно никому не было. Внутри шкатулки на алом бархатном лепестке розы лежала крохотная девушка, подложив ладошки под голову. Молочная кожа казалась полупрозрачной, присыпанной чем-то слабо мерцающим, а простое белое платье открывало вид на тонкую шею и предплечья. На совсем по-детски безмятежное лицо упал луч солнца, и девушка заморгала, открыв большие, васильково-синие глаза с чуть более раскосым, чем у людей, разрезом. Пискнув, словно от смущения, она резко вскочила на ноги, слегка качнувшись от собственного усердия. Удивительного оттенка лавандовые волосы двумя тугими длинными косами упали на хрупкую спину.
– Простите, милорд, – склонила она голову в почтении, всё ещё заспанно моргая. – Приветствую вас, мой господин.
– Мать моя медвежуть, – тихо ругнулся Элай, устало сжимая переносицу, чтобы только не смотреть на это несчастное, вымуштрованное до военной закалки создание. Ему столько нужно было сказать ей, но приличных слов отчего-то совсем не появлялось. К такой нежной воздушности он оказался не готов. Хрупкости. Невинности.
– Если я посмела вас оскорбить своим видом, то вы вправе наказать меня за такую дерзость, – тем временем колокольчиком прозвенела девушка, склонив плечи ещё ниже.
– Нет-нет! – поспешил отмахнуться Элай, пока она сама не стала лупить себя за его слишком длинный язык. – Приветствую, эээ… леди. И пожалуйста, не надо называть меня господином.
Эйфири качнулась на ногах-палочках, словно от порыва ветра, которого в кабинете с закрытым наглухо пыльным окном не могло и быть. Несмело подняла взгляд с созерцания мысков башмаков на Элая, и в глубине васильковых глаз отчётливо встал страх.
Мелькнула глупая мысль, что именно эта малышка родилась из василька или лаванды. От шкатулки пахло полевыми цветами, как от целого букета, и внезапно захотелось предстать перед ней в более презентабельном виде: не с торчащими волосами и не в мятой после попойки рубашке.
– Но если я понимаю правильно, то вы мой господин, милорд, – голос эйфири стал ещё выше, задрожав. – Или вы намерены от меня отказаться?
– Я… Послушай…те. Как мне вас называть, леди?
– Так, как захочет мой господин, – девушка присела в реверансе, видимо, желая показать свою идеальную выучку.
– Нет, так не пойдёт, – нахмурился он. Всё больше хотелось выпить, вот только два дня подряд заливаться хмелем он себе никогда не позволял. – Вас же как-то звали в академии?
– Не нужно обращаться ко мне на «вы», милорд. В академии я отзывалась на номер двенадцать. Вы же…
– Должен дать имя во время ритуала связки, да, – Элай горестно вздохнул, наблюдая за возрастающим волнением на светлом лице волшебного создания. – Но его не будет. Ты свободна. Я не держу тебя, и позволяю уйти прямо сейчас.
Казалось, что эйфири ударили по ногам. Шумно ахнув, она упала, словно подкошенная, пятой точкой всё на тот же лепесток розы, и у Элая на секунду пропало дыхание от того, сколько боли отразилось в васильковых глазах. Даже лавандовые косы задрожали от сдерживаемых слёз:
– Ч-что это значит? Я вам не понравилась? Прошу, дайте мне шанс доказать, что я не бесполезна! – по бледности девушка уже сравнялась с цветом своего платья, нервно теребя пальцами его заканчивающийся у коленей подол. – Господин, я лучшая на своём курсе! Я стану прекрасным спутником, таким, каким вы пожелаете – говорливым или молчаливым, незаметным или шумным. Только прошу, не нужно меня прогонять…
– Эй-эй, успокойся, – счёл своим долгом прекратить намечающуюся истерику Элай, непроизвольно протягивая к шкатулке руку. – Можешь стать чуть больше? Неудобно говорить, когда я настолько крупней тебя.
Жалобно всхлипнув, эйфири быстро кивнула и подбежала к краю шкатулки. На её щеках ещё блестела солёная влага, когда она, проигнорировав открытую ладонь Элая, сама спрыгнула на стол. Он невольно улыбнулся – правда, шустрая. Только косы качались, пока она, быстро оценив обстановку, со смешным топотом башмаков по столешнице добежала до её края и села, свесив ноги к полу.
– Тебе помочь спуститься?
– Не стоит, господин, – даже не запыхавшись, она юркой мушкой нырнула вниз со стола.
Но не упала, а прямо в полёте стремительно увеличилась в размере, что даже заметить непросто через солнечные блики, которые будто поглощались и отражались её кожей. Элай лишь рот открыл от изумления: разменяв первую сотню лет, он думал, что видел в этой жизни всё. Но не превращения эйфири из крохотного создания, умещающегося на лепестке розы, в настоящую девушку. Разве что невысокую, едва ли выше подростка. И одним только глубоким вздохом источающую собой абсолютно нечеловеческую природу: нежностью фарфоровой чуть сверкающей кожи, глубиной неестественно синей радужки, в которой теперь можно увидеть желтоватый ободок у зрачка. Ставшим сильней запахом цветочного луга и лета, отчего вдруг захотелось, словно ребёнку, убежать в поля и подолгу лежать, выискивая в облаках формы зверей.
– Так вам удобней?
– Да. Спасибо. Присядь, пожалуйста. Я хочу тебе кое-что объяснить.
Эйфири несмело устроилась на краешке кресла, которое меньше часа назад занимал Альбар – было заметно, как ей некомфортно от такого приглашения, но не принять его она не могла. Фамильяр обязан принимать от хозяина всё, от наказания до похвалы, с одинаковой покорностью, не оспаривая. А эта девочка точно была из хороших фамильяров. По крайней мере, взгляд, которым она прошлась по беспорядочно распиханным в шкафу книгам и пыли на окне, точно был профессиональным. Слуга до мозга костей.
