И как бы Двенадцатая ни храбрилась, спускаться по каменной лестнице вслед за слугой ей было страшно. Боялась она совсем не ритуала: это как раз желанный день для любой эйфири. А вот то и дело мелькающих в обсидиановых глазах искр силы не пугаться было бы глупо. Впервые увидев Элая, она подумала не о его внешности, а о том, что он похож на перезревший плод, который лопается, трескается, звенит от натяжения оболочки. Как же это глупо, доводить себя до такого своим упрямством. И как колет ладони в желании собрать с него лишнее.

– Прошу, леди, – Уолт поклонился, пропуская её вперёд, а сам проворно нырнул обратно к лестнице и закрыл тяжёлую дубовую дверь, оглушительно скрипнув.

Двенадцатая замерла, с интересом оглядывая открывшийся ей зал нижнего яруса, иначе говоря, подвала. По традиции, места для ритуалов в доме всегда оборудовали ближе к земле. Ничего красивого в помещении не было, лишь практичность: высокие каменные своды, поддерживаемые исписанными рунами колоннами, слева – ряды деревянных стеллажей с книгами, перьями и чашами. На каменном, местами зеленоватом от времени полу выдолблен самый старинный из знаков: круг с четырьмя сторонами, четырьмя домами силы. Большая часть ритуалов всегда проводилась именно в нём, когда маг занимал свой дом. И сегодняшняя ночь не станет исключением.

– Доброго вечера, – послышался из-стеллажа уже знакомый низкий голос, сейчас будто пытающийся звучать ласково. – Не бойся, проходи.

– Вам требуется моя помощь в подготовке? – тут же предложила эйфири.

– На самом деле, есть один спорный момент. Или десять, – усмехнувшись, Элай всё же вышел под свет играющих в лампах по периметру зала огней. В руках у него была тяжёлая книга в кожаном переплёте.

Двенадцатая сухо сглотнула: если днём она видела его очевидно помятым, то сейчас маг был максимально собран. Смуглое лицо гладко выбрито, угольно-чёрные волосы приглажены. Тёмные брюки и свежая рубашка с закатанными рукавами подчёркивали поджарую высокую фигуру и развитые мышцы плеч, а на пальцах показались несколько серебряных перстней, явно фамильных. На запястьях было множество кожаных ремешков, хитро сплетённых, с болтающейся шнуровкой – то ли для забавы, то ли с вклиненными защитными рунами. Двенадцатая несмело шагнула к нему навстречу, и до носа добрался лёгкий запах дыма с примесью еловой смолы. А ещё на языке проступила кислинка, довольно знакомая на вкус эмоция. Волнение. Он откровенно волновался.

– Я слушаю вас, господин, – привычно склонила она голову в ожидании приказов, и сама удивилась тому, как дрогнул голос. В самом животе теплилась странная гордость: её хозяин очень красив. Сопровождать его всюду незримой тенью будет не так уж и плохо. Такие цепляющие взгляд прожилки на даже визуально сильных руках… Воин.

– Ты приоделась. Откуда платье? – вдруг как-то хищно приподнялась его изогнутая чёрная бровь.

– Немного моей магии и одна роза из вашего сада.

– Ловко. Надеюсь, комната тебя устроила больше предложенной одежды? – Элай вперил взгляд в раскрытую книгу в своих руках, больше не удостаивая её вниманием, и Двенадцатая сочла это разрешением поднять голову.

– Вы очень щедры, господин. Но это всё абсолютно лишнее. В природной форме я всё лето могу жить в саду и не доставлять вам хлопот.

Толстый том резко захлопнулся, заставив эйфири вздрогнуть от неожиданности. Во рту проступила горечь его раздражения. Снова она что-то делает не так? Кажется, так и есть, потому что Элай сощурился и неспешно подошёл к ней ближе, сверкая чернотой глаз.

– Я же просил. Пожалуйста, если ты и правда собралась так бездарно потратить свою жизнь, то хотя бы слушай мои просьбы. Не зови меня «господином», не «выкай». Не надо постоянно кланяться. Я тут почитал… на досуге. Что фамильяр не обязательно слуга, это может быть и друг. Так что начнём заново: привет, милая леди, меня зовут Элай, – в его кривой усмешке мелькнуло озорство, совсем несвойственное приличному для мага возрасту, когда он протянул ей руку, словно для пожатия.

Двенадцатая нервно дёрнулась, от беспокойства кусая губы. Это неправильно. Нельзя равнять их. Это её жизнь будет отдана в его распоряжение, а не наоборот. Вот только углей в глазах Элая она боялась куда больше, чем разрушения всех моральных устоев. Что ж, у её господина свои причуды. А первое, что должна уметь эйфири – соответствовать требованиям, как любой хороший товар.

– Добрый вечер, Элай, – покорно пожала она его руку в ответ самыми кончиками холодных пальцев, едва не обжёгшись о температуру смуглой кожи. Её ладонь на его фоне казалась кукольно-маленькой.

– Уже хорошо, – он одобрительно кивнул и с долей скепсиса посмотрел на её фиолетовую макушку, уровнем достающую ему разве что до середины груди. – Мелкая ты какая-то. Сколько тебе лет?

– Шесть, го… Элай, – спешно поправилась она под его прожигающим взглядом и поспешила уточнить: – К пяти годам эйфири достигают полной зрелости и более не меняются физически, имея лишь две фиксированные формы. Я – окончательно сформированная особь, не дитя.

– То есть, ещё чуть-чуть подрасти ты не можешь? – с тяжким вздохом уточнил Элай, на что она кивнула с извиняющимся видом. – Но так всяко лучше, чем форма писклявой мошкары. Итак, ты уже выбрала себе имя?

– Я? Сама?

– Тебе же с ним ходить, – пожал плечами Элай, словно констатируя нечто само собой разумеющееся. – Я же не могу дальше звать тебя номером двенадцать.

– А… как вам бы понравилось меня звать? – голос эйфири понизился до шёпота. Она зябко поёжилась – платье из лепестков точно мало соответствовало холоду подвала, только вот Элаю явно было комфортно. Конечно, с его-то температурой тела.

– Мне бы больше всего понравилось, если бы ты выбрала имя сама. А ещё если бы ты вовсе передумала и шла к камину, греться, – низкий тон показался обречённым. Ему явно претило то, что сегодня случится. Двенадцатой же стало обидно. Она так плоха, что хочется избавиться? Господин даже такой необходимой малостью, как наречение, её не одарит? Глаза защипало от влаги, и она моргнула несколько раз, избавляясь от этого тумана.

– Я понимаю, – шмыгнула она носом. – Я, видимо, не достойна быть фамильяром наследнику великого дома…

– Да что ж за блядство… Ты как умудряешься переворачивать всё, что я говорю, в неправильную сторону? – невесело усмехнувшись, Элай протянул свободную от книги руку к её понурившемуся лицу и мягко дотронулся до дрожащего подбородка, приподнимая голову и вынуждая смотреть в его обсидиановые глаза. – Любое разумное создание достойно свободы. Достойно лучшего, чем быть привязанным к кому-либо узами, которые ты не сможешь порвать сама. Меня бесит сам факт того, что я фактически становлюсь твоим владельцем, потому что владеть чужой душой – извращение по своей сути. Понимаешь?

– Надеюсь… Надеюсь, тебя достаточно утешает факт, что без связки с магом я отощаю до костей, пока не превращусь в ничто. Этот ритуал – самое правильное, что случается в жизни эйфири, – Двенадцатая из всех сил старалась не дрожать и выдержать такой прямой взгляд глаза в глаза, но от жара пальцев Элая на лице дышала всё глубже, а сердце выстукивало по рёбрам ритм безумного танца. Странный привкус… незнакомый. Сладковатый, как ягодный сок. Что это за эмоция, что он сейчас испытал?

– Это маги огня сделали твой народ таким зависимым от всяких ритуалов и связей, – грустно покачал головой Элай, наконец-то разрывая их крохотный контакт и вновь открывая пыльный том. Громко прочистил горло, звук эхом отдал от каменных стен. – Так какое имя, мм? Тут огромный список вариантов, и я только начал пролистывать букву «А».

– Но это же имена для людей, – подтверждая догадку, Двенадцатая взглянула на обложку книги. – Не положено. Эйфири зовут коротко, чтобы…

– Было удобно подзывать, как собачку, – Элай скривился, и секунду назад казавшееся таким милым лицо исказилось гримасой отвращения. На вкус как несолёные варёные овощи – пресно и противно. – Нет, у тебя должно быть нормальное имя, а не кличка. Как тебе имя Айлин?