Резко обернувшись, София с маниакальным блеском в глазах пробежалась взглядом по улице, ища торчащий край школьной формы из-за угла или маячащую чёрную макушку над капотом машины. Однако всё было тщетно. Сколько бы она ни старалась — не могла поймать проворного мальчишку. А может, она просто сходила с ума? Постепенно превращалась в шизофреничку с манией преследования? И Михаэль на самом деле уже давно дома, и ему и дела не быт до чокнувшейся учительницы…

— Господи всевышний, за что ты мне такие испытания посылаешь? — сбивчивым шёпотом прошелестела губами София. Проходящие люди мимолётно оглядывали её, словно не понимая, с чего вдруг она остановилась и крутилась на месте, что-то бубня себе под нос. Без сомнения, некоторые приняли её за безумную, но большинству же было всё равно. Безразличие — новый тренд современного общества. Ни на кого не обращай внимания – и будет тебе счастье. Ведь ты же знаешь лучше, что валяющийся у обочины мужчина обязательно вдрызг пьяный. А если этот несчастный свалился ночью, то, быть может, к нему ещё кто-то и подойдёт, но, правда, не движимый помыслом помочь, скорее наоборот — обчистить.

София развернулась обратно и снова пошла вверх по улице, изо всех сил стараясь не обращать внимания на отдающие запахом сумасшествия ощущения.

Только казавшись дома, она почувствовала долгожданное спокойствие, когда в полной тишине сидела за кухонным столом, медленно потягивая тёплый зелёный чай с жасмином. Наконец-то пропало ощущение. Она больше не чувствовала на себе взгляд жгучих чёрных глаз. Вот только стало ли ей лучше? Пожалуй, нет. Внутри поселилась пустота — она всегда там была, но сейчас ощущалась особенно остро. Живя в полном одиночестве, время от времени сильно нуждаешься в чужой компании. Не важно в чьей. Хотелось лишь ощущать рядом с собой такое же теплокровное существо.

— Какая же я жалкая, — тихо произнесла София, горько улыбнувшись в поднесённый ко рту бортик чашки.

В голове раздался оглушающий звонкий детский смех. Над ней смеялись. Злорадствовали её бедам. Ни у кого и мысли не проскользнуло, чтобы ей посочувствовать. А нужно ли ей вообще это сочувствие? Разве она сама не упивалась своим же горем, не купалась в дешёвых душевных муках? Ведь на самом деле Софии нравилась роль жертвы. Именно поэтому она и не пыталась ничего изменить в своей жизни.

Существовала изо дня в день, проживая свою жизнь точно по сценарию в амплуа статиста.

Дом — работа.

Всю свою боль она выплёскивала в экспрессии картин. Не талантливых картин — вполне посредственных, не способных никого удивить мастерством или оригинальностью мысли.

Так зачем она вообще жила? А точнее — существовала.

София энергично замотала головой, отгоняя не пойми откуда взявшиеся мрачные мысли, которые сроду её голову не посещали. Что вообще за чертовщина с ней творилась?

Глубоко склонив голову, София сплела пальцы на руках в замок и крепко зажмурила глаза, после чего начала быстро, но ясно выговаривая каждое слово, читать молитву по памяти:

— Отче наш, иже еси на небесех. Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

Повторив её три раза подряд, София осмелилась поднять голову и открыть глаза. И в тот же миг она снова ощутила взгляд. Но если раньше он был точечным и она могла предположить, откуда на неё смотрели, то теперь казалось, что глаза повсюду. Сотни маленьких невидимых глаз.

София сорвалась со стула и стала метаться по кухне, открывая все шкафчики, отодвигая посуду и выкидывая вещи, всё, что мешало и прятало выродков, играющих с ней в прятки. А затем, держа в руке пачку гречневой крупы, она замерла. Неужели всё не по-настоящему? Ей снова чудилось… так ведь? Грань между реальностью и фантазиями окончательно истёрлась, стало совсем не понятно: бредовые мысли виднелись в слишком реальном свете, словно и не были проделками больного разума.

Опустившись на корточки, София легла на пол, поджав к груди колени. В пальцах она продолжала сжимать пачку гречки. А из широко распахнутых глаз потекли слёзы. Её рыдания были беззвучными. Она лежала в тишине, позволяя слезам стекать по тощей щеке — они скапливались у ушной раковины и крупными каплями падали на линолеум, о который разбивались с глухим звоном.

========== *** ==========

Мягкий лунный свет заливал комнату. Около широкого окна, занавешенного дешёвыми неброского синего цвета шторами, расположился подержанный угловой диван в обивке из бежевой ткани. У противоположной окну стены стоял одинокий двухстворчатый сосновый шкаф и рядом, чуть левее — комплектный комод, над которым расположилось овальное зеркало. Каждое утро и вечер София разочарованно рассматривала в нём своё отражение. Её не радовал осунувшийся вид лица, потускневшие, ломкие и заметно поредевшие волосы – в целом свой облик приносил лишь горечь обречённости. Из дня в день она уныло наблюдала за увядающей и покидающей её красотой. Опустошающее чувство.

На поверхности столешницы комода были раскинуты разные побрякушки: недорогая косметика, сроки годности которой уже давно истекли; керамические и стеклянные фигурки, что дарили ей ученики, почему-то считая скучные статуэтки лучшим подарком для практически сорокалетней женщины; бижутерия из грошовых металлов и пластмассы, самое ценное кольцо — серебряное, с маленьким лазуритом сомнительного качества, которое продала за бесценок цыганка, остро нуждающаяся в деньгах.

Сновидения Софии снились обрывочные. Страшные. Оттого она и металась по постели в холодном поту.

Резко открыв глаза, София смахнула рукавом рубашки испарину, выступившую на лбу. Она тяжело и часто дышала. Даже во сне её всё ещё преследовали чёртовы глаза! И она начала подумывать всерьёз о помощи специалиста — с каждым днём жить становилось невыносимее: мания преследования, параноидальные мысли, кошмары по ночам — всё это можно решить при помощи пары идентичных таблеток. Но сначала надо себя перебороть…

София перекатилась со спины на бок, и ей нестерпимо захотелось коснуться ладонью холодного пола. Ощутить прохладу старого потрепанного временем ламината, поэтому, медленно опустив руку, она коснулась костяшками пальцев гладкой поверхности.

Неожиданно её что-то схватило за запястье. Маленькое и холодное. София тут же метнула взгляд вниз, к руке, и обомлела. Миниатюрная детская ручка с кожей сероватого оттенка сжимала её кисть. Под давно нестриженными ногтями пролегали тёмно-коричневые жирные полоски грязи цвета запёкшейся крови, и комнату медленно, но верно заполнил смрад гниющей плоти.

Судорожно, как астматик в приступе, глотая воздух, София в панике смотрела на детский кулачок. Она хотела отдёрнуть руку, закричать и убежать, но тело не слушалось. Она могла лишь захлёбываться ужасом в немой истерике; ощущать, как бешено стучало её сердце, грозясь вот-вот разорваться.

Маленький кулачок сильнее сжал её запястье, ногтями впиваясь в кожу до крови. Загоняя острые, совсем не мягкие коготки всё глубже, стремясь добраться до кости. И дикая боль её отрезвила. Поморщившись, София с усилием дёрнула руку на себя, и та на удивление легко поддалась, освобождаясь, казалось бы, из железной хватки.

Шустро приподнявшись, она отодвинулась максимально от края дивана, упершись острыми лопатками в мягкую спинку. Взгляд лихорадочно бегал по границам дивана, стараясь уловить малейшее колебание воздуха. Ей было настолько страшно, что она даже на секунду боялась отвести взор, чтобы взглянуть на четыре аккуратных ранки, из которых бесконечно сочилась кровь. Ведь то, что под диваном, могло вылезти в любой момент. И мгновение, потерянное на рассмотрение своих незначительных повреждений, могло стоить ей жизни.

Однако никто даже и не думал показываться. Лишь изредка глухо царапали пол острые ногти.