– Да поесть–то, конечно, найдем, – после некоторой паузы сказал Олли. – Но ты вот, как певец певцу, скажи: получилась ли руна, или нет? Только учти, отрицательное мнение меня не интересует.

– Мне понравилось, без всяких льстивых слов. Да ты и сам прекрасно понимаешь, что у тебя все неплохо получается, особенно про «закат жизни, когда годы берут свое».

– Ну, это все образно. Значит, тебе понравилось. А, хорошо.

С этими словами он полез обратно в свою шаткую берлогу и вытащил кусок подсоленной рыбы и кувшин квасу.

Шевелить челюстями было больно, да и несколько неудобно из–за зеленой корки подсохшего тинно–лягушечьего бальзама. Тем не менее, еда оказалась на диво вкусна, давненько не едал уже подобных яств – целые сутки.

– Кстати, чем ты меня таким поливал, когда я полубезумно пытался двигаться? Вроде воды с собой ты не нес? Или это была не вода? Или ты облил меня тем, чем обычно костры тушат?!

Олли озадаченно посмотрел на меня, потом его глаза стали сходиться к переносице. Потом он слегка хлопнул себя ладонью по виску, глаза моментально разбежались. Потом он надул щеки, отчего стал похожим на сову, так как нос его утончился, побелел и хищно изогнулся. Потом он как бы лопнул, словно порванный надутый мех и захохотал. Смеялся он крайне заразительно, закатив очи и отмахиваясь, как от ленивой мошкары, рукой. Мне тоже стало смешно, но как–то не очень.

Наконец, Олли прекратил махать рукой, похлопал меня по плечу и, сдавливая смешки, произнес:

– Да водой я тебя облил, не переживай, водой! Несколько не родниковой, но ты уж не обессудь! Снял свою любимую шапку, – и он стащил с самой макушки крохотный кожаный колпак и помахал им перед самым моим носом. – Зачерпнул из ближайшей лужи и облил тебя. А ты подумал!.. – он опять захохотал.

– Кстати, если бы я тебя тушил, как костер, то ты бы ощутил теплоту моего тела, а не холод земли. Понял, башка твоя зеленая?

– Понял, понял…

Мы немного помолчали, я немного поел, потом Олли замычал себе под нос. Едва слышно до меня доносились слова одной из его баллад:” It`s time to say goodbye, it’s time for you and I. Oh, don’t you see the smile, dark is the night for all.”

– Слушай, Олли, не происходило ли здесь за последний день–два что–нибудь необычного?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, там, вдруг, чужие люди появились…

– Что же в этом странного? У нас всегда появляются чужие, торгуют, знаете ли, потихоньку. А вообще–то пару дней назад пришел дракар, точнее даже не дракар, а какой–то корабль. То ли боевой, то ли торговый, но явно не из наших – я такого никогда не видел. Старики говорили, из теплых морей пришел. Постоял немного на рейде, вывесив перевернутые щиты, потом приезжал на лодке переговорщик, показал охранную грамоту от конунга, проплатились изрядно, да и встали у пирса. Типа пополнить запасы воды и провизии. Чего–то там обменивали, чего–то торговали. Буянить не пытались, да и поди попробуй, когда рядом в полном вооружении отряд викингов, который с удовольствием помашет мечами. В лес даже поутру, по самому туману ломанулись, не спрося на то никакого позволения. Наши побежали, было, за ними вслед, но не сразу, а после того, как туман пропал. Кому охота носиться по лесу, когда не видно ни зги? Но те уже навстречу вышли. Все побитые, поломанные, три человека так и вовсе мертвые. Злой, говорили, лес, опасный. Конечно, злой, особенно когда в нем порождения тьмы и ужаса нежатся, радуясь возможности при свете дня не прятаться в свои норы. Похоронили они своих мертвецов у самого дальнего мыса. Причем странно как–то: зашили каждого в парусиновый мешок, да и закопали в глубокую яму. А потом сразу же и отплыли. Наши–то колдуны ходили туда, могилы те зачаровывали, чтоб, значит, вреда от их мертвецов нам не было никакого. Вот вроде и все. Кто эти люди были, откуда они приплыли, куда отправились – мне не известно. Да и не мое это дело–то.

Он с трудом подавил зевок.

У меня же напротив все желание прилечь, как ветром сдуло. Захотелось немедленных действий. Но что тут поделаешь, когда вокруг воцарилась самая темная ночь! Придется ждать до рассвета.

– Слушай, Олли, кто же этих иноземцев так отделал? Что–то не припоминаю, чтоб у нас в окрестностях нелюди шалили. Эльфы еще при предках наших предков за море свалили на свою мифическую Зеленую землю, гномы в наших краях издревле не жили, орки и тролли так и вовсе сгинули незнамо когда и куда.

– А может им глаза в тумане сам Локи отвел, вот они друг с другом и начали биться. Да и какая теперь разница! Вот спать охота – это да, это от души! Я уже и двумя руками веки держать не в состоянии. Давай-ка переспим это дело слегка. Ты, я так понял, в мою хижину лезть не намерен, вот и спи у костра. Утро вечера мудренее.

С этими словами он полез в свое утлое жилище, пошатал его изрядно, выбросил мне парочку меховых одеял и превратился в недвижимую неслышимость.

Ночь была достаточно свежа, поэтому я не поленился создать в затухающем костре стену огня, предположив, что количество дров в стене хватит аккуратно до рассвета. А с рассветом мне надо было возвращаться к Охвену, мучается, поди, старик в неведении…

3

Ночь прошла настолько спокойно, что утром я ощутил себя отдохнувшим и полным сил: спал без сновидений, завернувшись в теплые меховые одеяла. Холод не смог пробиться через завесу тепла, создаваемую только сейчас угасшим костром. Все было замечательно, я жмурился восходящему солнышку, слушал веселое пение утренних птичек и радовался жизни. Что еще нужно совсем юному человеку, чтобы утром ощутить себя счастливым? Правильно – хорошая погода. И еще отсутствие воспоминаний.

Внезапно восстановив в памяти все события минувшего дня, для чего хватило лишь доли секунды, настроение мое довольно изрядно омрачилось. Уже и птичек не стало слышно, и солнышко светит в другую сторону. Я осторожно пощупал свое лицо. Боли и одутловатости не ощутил, только шершавость изрядную. Правильно, у меня же на лице застыла ночная косметическая маска. Для профилактики кряхтя, я выскользнул из объятий тепла и, посмотрев по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, на цыпочках побежал к морю умываться. Конечно, не самая приятная в мире вещь – мыться соленой водой, но за неимением поблизости пресного источника, можно довольствоваться и этим.

Когда я возвращался к шалашу, Олли уже раздул огонь и, зябко поеживаясь, обхватив руками плечи, смотрел неотрывно на крохотное пламя. Чтобы хоть как-то отреагировать на мое приближение, ему пришлось сначала поднять голову, а потом отлепить от язычка огня свой застывший взгляд.

– Человек может бесконечно долго смотреть на горящий огонь, на летящие облака, на текущую воду и на то, как работает другой человек, – продекламировал он и сразу же задорно добавил. – А что – ничего!

Это он имел в виду мою отмытую от бадяги физиономию.

– Желтая, конечно, как у осеннего листа, но зато, ни опухоли тебе, ни синяков! А, хорошо!

– Все твоими молитвами, старина! Даже и не знаю, как тебя благодарить? – присел, было, я к костерку. – Слушай, Олли, мне бежать надо, Охвен там, поди, заждался. Отнеси, будь другом, фляжки моим, скажи им, мол, все в порядке. Договорились?

Олли только рукой махнул в согласии, весь ушедши в загадочное скальдовское самосозерцание.

– В следующий раз, если Бэсан на тебя наскочит, я его также лихо отделаю, – сказал я и убежал.

Можно, конечно, было размахнуться одновременно руками–ногами – и в один миг оказаться на знакомых лугах, гася инерцию об удивленных коз. Но тогда я был бы сверхскоростным предком супермена. Можно было поместить согнутые в локтях руки перед грудью и в такт широкому размеренному шагу помахивать расслабленными кистями, одновременно поводя головой из стороны в сторону. Но тогда бы я стал олимпийским чемпионом 1980 года из Эфиопии Мирусом Ифтером. Я же оставался изрядно помятым в ночной потасовке парнем, да еще из далекого прошлого, где не встречались пока ни супермены, ни, тем более, загадочные эфиопские бегуны. Мое время всеобщего знания еще не наступило. Я кое-как тащился и жалел себя, находя тысячи оправданий своей медлительности.