Энни повесила седло на место, отыскала взглядом небольшую грубо сколоченную из бревен скамейку и притащила ее в денник.

Грачик терпеливо ждал, пока маленькая хозяйка вскарабкается на его спину. Про Грачика говорили, что он злой и норовистый. Безбожно врали. Ну подумаешь, кого-то грызанул пару раз, кого-то лягнул в живот. И что? Ходят теперь к нему с опаской, ждут подвоха. Впрочем, Грачик всегда давал им новый повод посудачить о своем дурном нраве. Чтоб не расслаблялись. Но с хозяйкой он вел себя как самое чистокровное и благородное животное. Она доверяла ему, а он не мог не оправдать доверие. Ну а еще она часто забегала к нему и рассказывала что-то, попутно угощая яблоками, а яблоки Грачик очень любил.

Вырвавшись из конюшни, Грачик и Энни не стали утруждать себя открыванием ворот, а перемахнули через изгородь, которой был огорожен задний двор. Энни направила Грачика к окраине селения. Там простирались луга, сочные и зеленые летом и блеклые и пожухшие теперь.

За лугом звенела под шатром из сплетенных ветвями крон деревьев мелкая речушка. Вода была в ней прозрачной и ледяной в любое время года.

Грачик часто останавливался здесь на водопой. Если Грачик был под седлом, то Энни спешивалась, опускалась на колени, черпала воду пригоршнями и глотала ее так же жадно, как и разгоряченный быстрой ездой жеребец.

Ниже по течению была заводь, как раз там деревенские часто ловили рыбу.

По пути Энни попались возвращавшиеся с рыбалки Жан и Франц. Жан оглянулся, не веря, что Энни хватило наглости нарушить запрет отца.

– Тебя, Жан, дома ждут утиные тушки. Так что поторапливайся! – радостно крикнула ему Энни.

Жан почесал затылок и резко сбавил скорость.

Поносившись по лугу, Энни направила довольного Грачика домой. Как бы она ни бахвалилась, на душе все равно скребли кошки. Что если отец узнает, что вместо того, чтобы смиренно сидеть в комнате и думать о своем поведении, она разъезжает по окрестностям на Грачике?

Большой ошибкой Энни, было то, что вместо того, чтобы вернуться домой тем же путем, она поехала по главной дороге. Слишком поздно она увидела экипаж, въезжающий в ворота. Ее точно заметили и поворачивать назад не было смысла. Кучер проворно спрыгнул с козел и открыл двери. Из крытой повозки вышла чета Дамери – тетушка Маргарет и ее муж Леонард. Все-таки они были не столь богаты, чтоб иметь еще и лакея.

На крыльце гостей встречали месье Шарль и Катарина. Причем отец, завидев Энни на Грачике, побагровел. Энни повезло, что он не захотел устраивать представление для посторонних.

Энни перекинула ногу и скатилась по боку Грачика на землю.

– Доброго дня, тетушка Маргарет и дядюшка Леонард, – проворковала Энни и сделала книксен. – Я отведу Грачика и вернусь к вам.

Маргарет поджала губы. К столь эффектному появлению племянницы она не была готова. Она не сказала ни слова о своем впечатлении. Для этого еще будет время.

Энни заметила, что на тетушке черное дорожное платье и черная шляпка с вуалью, но не придала этому особого значения.

– Гвидо, отведи Грачика в конюшню и позаботься о лошадях гостей, – приказал месье Шарль болтающемуся неподалеку конюху. – А ты быстро домой и приведи себя в порядок, – процедил он сквозь зубы, смотря тяжелым взглядом на свою дочь.

Энни казалось, что под его взглядом на ее одежде образовались прожженные дыры.

Привести себя в порядок означало надеть праздничное голубое платье из тонкой шерсти и заплести волосы, с чем Энни справилась без посторонней помощи и довольно быстро.

После обеда гости с хозяином заняли сиреневую гостиную. Начало разговора Энни не слышала. То, что за ней послали специально, наводило на мысли о том, что ничего хорошего ждать не приходится.

Графиня де Дамери сидела откинувшись на спинку кресла и нервно обмахивалась веером. Ее супруг Леонард занял софу. А месье Шарль расположился в кресле в дальнем углу и сидел будто на иголках. Щеки отца были багровы, а тетки, напротив, бледны как алебастр.

– Дитя мое, – приветливо улыбнулась графиня, – как ты живешь здесь, в этой глуши? Не обессудь, но ты похожа на простолюдинку. И немудрено. Ведь ты живешь на ферме. Расскажи-ка мне, чему ты научилась.

Чутье подсказало Энни, что графиня вряд ли хочет услышать, что она научилась лазать на самые высокие деревья за птичьими яйцами, скакать, стоя на спине Грачика, и давать кулаком в нос зарвавшимся мальчишкам, а еще на празднике урожая она могла переплясать выпивоху Гастона.

– Святой отец учит меня арифметике, истории и философии, а еще я умею читать и писать, – кротко ответила она.

– Положим, знать счет, чтение и письмо – полезные навыки, которые могут пригодиться при ведении домашнего хозяйства. Но история и философия? Зачем женщине забивать голову тем, что ей никогда не пригодится? Скажи, Эниана, учили ли тебя шитью и игре на музыкальных инструментах.

Энни просияла:

– О да! Я умею играть, – она достала из кармана маленькую дудку и наиграла простенький мотивчик.

Тетушка поморщилась.

– Эниана, ты должна понимать, что тебе пора подумать о замужестве. Каждый благородный господин желает иметь в женах благонравную особу, способную усладить его слух игрой на музыкальных инструментах, радующую кротостью и безупречным воспитанием. Я вижу, что воспитанием твоим здесь совершенно не занимались. Я не виню твоего отца. Он делает все, что в его силах, но многое ускользает от него. Если бы была жива твоя матушка, разве такой она хотела бы тебя видеть? У меня остановилось сердце, когда ты скакала без дамского седла на лошади. Для женщины это неприемлемо. Как такое вообще могло прийти тебе в голову? Твой отец полностью разделяет мое мнение. Ради твоего же блага ты поживешь у нас с Леонардо, пока мы не подыщем тебе подходящего мужа. Еще не поздно сделать из тебя приличную даму.

– А меня вы спрашивать не собираетесь? – она переводила взгляд с одного лица на другое, ожидая поддержки отца. Но отец молчал.

– Дитя, ты не в полной мере осознаешь, что лучше для тебя. Я делаю это ради Эмилии. Мне больно видеть, в кого превращается ее дочь.

Последние слова летели уже в спину Энни, бегущей из гостиной. Она споткнулась на лестнице. Забежав в комнату, она, кряхтя и охая, подтащила тяжелый платяной сундук к двери, забаррикадировав ее.

Через какое-то время пришел отец, стучал в дверь, говорил, что не сможет обеспечить ей достойное будущее, что Маргарет права.

Энни сидела на сундуке и плакала.

Утром стучала в дверь Ханна, грозилась, что выломает ее. Потом приходил отец, уговаривал открыть дверь. Снова приходила Ханна, выманивая Энни ароматным гусиным пирогом.

Энни плохо выспалась. Она так и уснула на сундуке, и теперь ее спина болела.

Размяв затекшую шею, Энни, проковыляла к окну. Несколько секунд подумала, с трудом открыла заржавевшую щеколду и распахнула створки окна. Затем взобралась на подоконник и посмотрела вниз.

Слева, рядом с бочкой для сбора дождевой воды стоял возок с соломой. Если пройти чуть по крыше, то можно обеспечить себе мягкую посадку.

Энни осторожно спустилась с подоконника и начала осторожно переступать по черепице. Скупые солнечные лучи, еле пробивающиеся сквозь тучи, не успели осушить следы от ночного дождя. Энни так и не поняла, что было виной тому, что она оступилась. То ли она отвлеклась, то ли черепица в этом месте оказалась расколотой. Да и не так это было важно теперь, когда она стремительно катилась на животе вниз по скату крыши, судорожно пытаясь зацепиться хоть за что-то. Последней промелькнувшей мыслью ее было – добралась ли она до спасительного воза. Через мгновение она взвыла от резкой боли в ноге. Хотя ей несказанно повезло, и грохнулась она в солому, но щиколоткой она задела борт телеги. Место ушиба сразу же распухло и покраснело. Энни пошевелила пальцами, подвигала стопой – вроде все работает. Немного порыдала, рассматривая странный глянцевый оттенок ушибленной щиколотки, а потом решила, что пора бы продвигаться в сторону крыльца. Голод пересилил боль, и Энни, охая, сползла с телеги и поковыляла в дом, подволакивая больную ногу.