– Они проявили благоразумие.
– А если бы меня разорвала собака?
– То вряд ли кто-нибудь из них смог бы тебе помочь.
– Хорошо хоть герцог оказался не таким чудовищем, как его описывают.
– А каким он оказался? – Катарина уселась поудобнее, настроившись слушать.
– Ну, он оказался человеком, – пожала плечами Энни. – У него было ровно две руки, две ноги и никаких рогов и хвоста.
– А подробнее? Он красив? Какого цвета у него глаза?
– Он не урод, – Энни задумалась. – Моложе Зубодера и даже моложе отца Франца. Руки у него изящные такие и пальцы длинные, и под ногтями грязи нет.
– Рассказчица ты, конечно, та еще, – разочарованно протянула Катарина. – Уж про его ногти я хотела бы узнать в последнюю очередь. Расскажи хоть, что вы с ним делали.
– Он напоил меня чаем и отвез домой.
– Он не рассердился на тебя за капусту?
– Думаю, нет. Во-первых, у него ее предостаточно, а во-вторых, я ее забыла у него на кухне.
Неизвестно, что еще спросила бы Катарина, если бы не внезапно появившаяся Ханна. Увидев на полу лужицы воды, она заворчала:
– Ведра вынесла, а полы вытирать старушка Ханна должна.
– Я вытирала их.
– Чем так вытирать, лучше не вытирать вообще.
Катарина хоть и жила в гостях у дядюшки неделю, но так и не привыкла к такому поведению прислуги. В их городском доме и кухарки, и горничные были безупречно вышколены. Мать без сожалений порола их за малейшую провинность и расставалась с ними, как только видела, что их ресурс исчерпан.
Продолжая брюзжать под нос, Ханна вытерла пол, но не ушла, как того ожидала Катарина, а распахнула дверь и встала возле нее, как часовой.
– Маленькой госпоже пора спать, – это адресовалось Катарине, но она сделала вид, что не услышала служанку.
Но настойчивости Ханне было не занимать.
– Завтра приедет ваша матушка, и она не обрадуется, узнав, что вы не соблюдаете ваш режим.
Катарина нехотя вышла из комнаты – ей еще нужно было столько всего узнать. Ханна убедилась, что Катарина скрылась за дверями своей спальни, и только потом отправилась в крошечную каморку у кухни, которую она делила с Жаном.
Если Катарина любила понежиться в кровати, то Энни, напротив, вскакивала, как только солнце касалось лучами ее щек и ресниц. Закутавшись в одеяло и переступая босыми ногами по холодному полу, Энни подошла к окну и чуть не задохнулась от возмущения. По дорожке к воротам, закатав штанины и закинув удочку на плечо, спешил Жан. За забором его поджидал Франц. Мальчишки перекинулись парой фраз и, зубоскаля, поспешили к реке. А ведь они еще позавчера договаривались, что пойдут на рыбалку вместе. Ух, она им этого не простит!
Позабыв о холоде, Энни скинула с плеч одеяло, на ходу сунула ноги в башмаки, натянула мятое платье и – поскакала вниз по лестнице.
Да они о ней даже не вспомнили! И никакого сожаления и бесконечной грусти на их рожах замечено не было.
И когда ей до свободы оставалась считанная пара шагов, путь ей преградила будто из-под земли выросшая фигура Ханны.
Спустись Энни минутой раньше или минутой позже, ей бы удалось улизнуть. Ханна поставила ведро с молоком на пол и встала в дверях, сложив руки на груди.
– Ханночка, милая, пропусти, пожалуйста, они же сейчас уйдут, – пропищала Энни.
– Помнится мне, вчера вечером батюшка запретил тебе покидать дом.
– Он погорячился. И уже забыл об этом.
– Нет.
Ханна была непреклонна и стояла как монолитная, бездушная глыба.
– Но Жан же ушел. А он тоже наказан.
– Жан вчера получил свое.
– Так накажи и меня. Отхлестай полотенцем. Только быстренько.
– Я бы с радостью, но господин такое не одобрит.
– Так нечестно.
Энни поняла, что спорить с Ханной бесполезно, топнула ногой и шмыгнула на кухню. Между тем Ханна, пройдя за ней, перелила молоко в кувшин, излишки вылила в кружку и с ломтем еще горячего хлеба протянула ее Энни.
– Ханна, – Энни отхлебнула молоко и слизала белые «усы» над губой, – скажи, а правда у герцога было шесть жен? И почему они умерли?
– А тебе пошто?
– Да так, интересно.
– Болели они. Так говорят.
Энни вспомнила дорогу к замку, которую нещадно размывает дождями в сезон дождей. Наверное, болели они как раз тогда, когда лекарь к ним не мог добраться. Но что-то герцог был не особо острого ума, раз шесть смертей не навели его на мысль обосноваться в другом месте. Хотя чего переживать, если всегда можно взять новую жену.
– Значит, он их не убивал… И не хоронил под яблонями, – разочарованно протянула Энни.
– Да конечно нет! Я сама вот этими глазами видела жен его в гробах в церкви. Не всех, но последние четыре точно. И так они были прекрасны! Будто спали сладким сном. И вообще, хватит болтать! Скоро тетушка твоя приедет, а мне нечего и к обеду подать. Гастон принес уток, – Энни покосилась на три окровавленные тушки в углу. – Хочешь послушать про герцога Уэйна, ощипай их, тогда и поговорим.
Энни еще раз покосилась в угол, собрала крошки со стола, отправила в рот, схватила самое спелое из корзины и смылась из кухни.
– То-то же, – хихикнула кухарка, – Ханна на всех управу найдет.
Энни слонялась из комнаты в комнату, изнывая от скуки. Отец таким образом наказывал ее впервые. И если бы на нее не давило бремя наказания, она бы заперлась в библиотеке и читала бы книги о дальних странах, дивных зверях и птицах и смелых воинах.
Но, чувствуя себя несчастной узницей, Энни страдала и мешала слугам, сбившимся с ног, чтобы успеть привести в порядок дом к приезду тетушки Маргарет.
Энни выглянула во двор. Подъездную дорожку мели метлами. Гастон собирал лошадиные лепешки и откидывал их подальше, чтобы запах не смутил гостей.
В доме две девушки, нанятые в помощь Хромоножке, сметали паутину по углам, выбивали гобелены и протирали пыль.
Сама Хромоножка, задрав тощий зад выше головы, с усердием терла ступени.
– Грета, а почему жены герцога Уэйна так часто умирали? – застыв у подножья лестницы и наблюдая за работой Греты, поинтересовалась Энни.
– Затрахивал он их до смерти, – выпалила Грета не подумав. Одновременно думать и работать у нее не получалось.
– Что? – переспросила Энни.
– Упахивал он их работой, – поняв, что сморозила лишнее, выкрутилась служанка.
– А разве у него нет прислуги? – не поверила Энни.
– И прислугу упахивал.
Энни собиралась уточнить, как именно он это делал и зачем, но Грета, уже вываливающая язык от усталости, не была склонна к беседам.
– Вам бы, госпожа, – лучше подняться к себе в комнату и не путаться тут под ногами.
– Не хочу топтаться по чистому, – буркнула Энни и направилась к входной двери.
Грета то ли не знала о наказании Энни, то ли ей было наплевать, куда ушла девчонка – лишь бы отстала, но она не стала ее задерживать.
Энни же оббежала дом вокруг и припустила к конюшням. Никто ее не остановил. Никому не было до нее дела.
Оказавшись в загоне, она тихонечко позвала:
– Грачик! Грачик!
Ответом ей было негромкое ржание. Из денника выглянула черная лошадиная морда.
– Грачик, а я тебе яблочко принесла.
Энни достала из кармана наливное яблоко и поднесла жеребцу на открытой ладони. Конь осторожно, одними губами коснулся ее кожи, принимая подношение.
– Ну вот, молодец.
Грачик ответил сочным хрустом.
– А меня заперли дома, – пожаловалась она, – представляешь? Просто за то, что я гуляла по лесу. Это несправедливо, Грачик. Лучше б высекли. Тебя тоже сегодня не выводили гулять? Небось ноги уже затекли. А до тебя никому дела нет. Все ждут тетушку, будто она сама королева. Но мы с тобой сможем прогуляться.
Энни открыла дверь в денник.
– Ты же хочешь прогуляться?
Грачик хотел. Он стоял смирно и позволил себя взнуздать, но когда Энни собралась оседлывать его, забил нетерпеливо копытом, зафыркал.
– Ну ладно, Грачик. Не хочешь, не надо.