В Москве об этом знали. Эти критические моменты брались в аналитическую калькуляцию, ожидая закономерного драматического результата, который в итоге и произошёл.

Оказалось, хорошая новость не всегда ложится в благодатную почву.

Специалисты NASA информацию от русских, разумеется, приняли к сведению, однако не горячась – для них будущие проблемы отстояли вполне ещё неопределённой перспективой, поэтому работы по модернизации проводились планомерно, упорядоченно и неспешно.

Техническому и административному персоналу были спущены какие-то распоряжения и разнарядки, и, видимо, вместе с ними во всю структуру американского космического агентства, вплоть до низших звеньев, просочилась предубеждённая уверенность (как минимум на уровне устойчивых слухов): «В ближайшие несколько лет в плане чрезвычайных происшествий с нами ничего серьёзного не произойдёт. Боже, храни Америку, аминь!»

Это, несомненно, сказалось и ещё скажется на всей производственной и организационной атмосфере Space Administration[84]. Это назовут «недостатками корпоративной культуры и процедур принятия решений»… потом, в отчётах президентских расследований.

В этом был выверенный расчёт специалистов особой аналитической группы «Отдела Х» на Лубянке, который оправдался в полной мере.

В тот раз возвращение с орбиты корабля «Индевор» практически полностью повторяло все известные симптомы злополучной «Колумбии», если бы они доподлинно были известны специалистам в Хьюстоне – в предоставленных Москвой сведениях о причинах катастрофы не было сказано ни слова! Отсутствовали и те многоговорящие параметры телеметрии и показаний датчиков[85].

Не выдержав плотные слои атмосферы, корабль падал, теряя куски обшивки.

В ЦУПе Хьюстона ещё верили, находя быстро выдуманные объяснения утрате данных телеметрии, надуманно обосновывая потерю связи с экипажем и тревожно переглядываясь. А «Индевор» уже разваливался на множество горящих обломков… в виду телекамер и многочисленных наблюдателей, глазеющих на исполосованное дымными следами небо.

В формальных строчках соболезнований Москвы: «…семь погибших землян», безусловно, сквозило контекстом «а ведь мы предупреждали». Романтика космоса там мало кого волновала, а вот прагматичный взгляд на вещи констатировал ещё один просчёт, ещё один удар по конкуренту, а в первую очередь – по врагу.

В Вашингтоне, в штаб-квартире NASA и вовсе было не до политесов или чьей-то «хорошей мины» – на орбите ещё висел шаттл «Колумбия», время миссии у которого по всем ресурсам и запасам подходило к концу. Астронавты просились на Землю. Они прокуковали в космосе ещё целый месяц, прежде чем внизу наконец решились дать разрешение на спуск.

«Колумбия» приземлилась. Приземлилась небезупречно, раскатав по посадочной полосе клубок огня и отчаяний. Однако сохранив главное для остатков престижа – жизни.

Версия произошедшего с «Индевором» в NASA созрела быстро. Инциденты во время старта «челноков», когда оторвавшиеся от топливного бака фрагменты теплоизоляции ударялись о корпус орбитера, уже неоднократно фиксировались, как правило, значась в протоколах «незначительными, не несущими прямой угрозы».

«Но в этот раз, – выставили резон специалисты, – обстоятельства сложились неблагоприятно и последствия оказались роковыми».

Впрочем, полной и окончательной уверенности, что это именно «то, из-за чего…», никто дать не мог. Эта неопределённость несла, наверное, самую острую психологическую деструктивность.

Специально назначенные комиссии («президентская», «сенатская») выявили неутешительные факты, скрываемые как руководством космического агентства, так и фирмами-подрядчиками. Первым пунктом в рецензиях проверяющих стоял едва ли не основополагающий аспект системы «Space Shuttle» – она не является полноценно многоразовой! Этот параграф закономерно тянул за собой финансовую сторону, что уже ставило под сомнение рентабельность, целесообразность и потенциал самого проекта.

Далее приводились не менее существенные недочёты, но приоритетный акцент был сделан на проблемах безопасности!

«Экспансивное использование кораблей выявило постоянные и многочисленные неполадки, – прозвучало в заключительной речи председателя сенатской комиссии, – после полёта приходят в негодность многие критические элементы системы, или же им требуется дорогостоящее восстановление. Однако даже эти меры не дают полной гарантии – вероятность очередной катастрофы недопустимо велика! Сам орбитер перед стартом проходит комплекс длительных и недешёвых кондиционных процедур, что, несомненно, срывает полётные графики и планы, в связи с чем говорить о запланированном максимальном количестве миссий по программе „Space Shuttle“ не приходится априори»[86].

В Белом доме стояли перед непростым выбором, а на самом деле уже всё для себя решив: рейгановские «звёздные войны» вытащили из бюджета США подлинно бешеные деньги, ожидаемый эффект не достигнут – русские (против кого это всё затевалось) находили на сложные американские выпады простые и эффективные решения.

– Боюсь, джентльмены, – очередной хозяин Белого дома собрал доверительный круг в Овальном кабинете, – нам предстоит поступить, как однажды довелось Джеральду Форду[87], официально объявив: «Мы закрываем эту главу в истории американской космонавтики!» Решение, прежде всего, опирается на выводы комиссий и технические отчёты специалистов. В том числе, господа, мы вынуждены поглядывать, как там обстоит дело у Советов. И что мы видим?..

Последующая пауза свидетельствовала о некой неопределённости, как будто американский президент пожал плечами.

Разумеется, это был уже не Рональд Рейган.

Учитывая сколько лиц и лоббирующих сторон заинтересованно смотрело на проект «Спейс-шаттл», волокита с обсуждением, голосованием, принятием промежуточных постановлений и окончательной резолюции затянулась не на один год. Так что, скорей всего, Джордж Буш-старший уже отмотал (домотал) свой срок, уступив дистанцию Клинтону. Иль, может даже, младшо́й из Бушев подоспел?..

Тем паче, пауза «гаранту» была – подсмотреть шпаргалку-конспект:

– Сейчас уже нет сомнений, по всем данным разведки – проект тяжёлого советского челнока «Буран» вышел из реализации, и вряд ли из-за каких-то трудностей и проволочек. Захотели – смогли бы. Выводы аналитиков ЦРУ, с учётом непрозрачных намёков наших «красных визави» – знали мерзавцы о концептуальных проблемах многоразовой системы, потому и за-дробили свою разработку «Бурана». Но я неспроста назвал советский орбитер «тяжёлым»… мини-шаттлы с Байконура и Плесецка летают серийно и до сих пор исключительно успешно. Мы вынуждены сворачивать крупнейший после полёта на Луну космический проект, тогда как русские двигаются вперёд и проблем, как видимо, особых не знают!

Ему так хотелось при этом нервически добавить «чёрт возьми!», но его личный президентский имиджмейкер советовал воздерживаться от эмоциональных проявлений.

Насчёт «отсутствия проблем»… преувеличивал раздосадованный хозяин Овального кабинета.

Условно принятая в 1982 году в Кремле новая космическая программа, конечно, неукоснительно двигалась вперёд, вместе с тем наталкиваясь на закономерные технические трудности и организационные обстоятельства.

Более того, в том, что касалось одного из основных направлений – многоцелевой авиационно-космической системы (МАКС), говорить о быстром успехе и вовсе не приходилось.

Получив карт-бланш, генеральный конструктор и директор научно-производственного объединения «Молния» Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский, в первую очередь удовлетворил запросы военных, выведя в ближний космос ЛКС[88].