Следующие дней пять или шесть она не выходила у меня из головы. Я не рассказывал Джине о том, как повстречался с Хелен на вечеринке, однако Джина обладала весьма неприятной способностью понимать, что у меня на уме, и я несколько раз ловил на себе ее недоуменный, вопрошающий взгляд.

На шестой день я более-менее дозрел. Эта потрясающая блондинка настолько захватила мои мысли, что я никак не мог сосредоточиться на работе. Я решил разрядить напряжение и, вернувшись домой, позвонил Хелен.

Никто не взял трубку. За вечер я звонил трижды. На четвертой попытке, приблизительно в два часа ночи, трубку сняли, и я услышал ее голос:

– Алло?

– Это Эд Доусон, – сказал я.

– Кто?

Я усмехнулся в трубку. Это было уже откровенно шито белыми нитками. И подсказало мне, что она заинтересована во мне так же, как я – в ней.

– Давайте я освежу вашу память. Я тот парень, который возглавляет редакцию «Вестерн телеграмм» в Риме.

Тогда она засмеялась.

– Привет, Эд!

Так-то лучше.

– Мне одиноко, – пожаловался я. – Есть надежда, что ты согласишься встретиться со мной завтра вечером? Я подумал, если тебе нечем заняться, мы могли бы поужинать в «Альфредо».

– Ты не подождешь минутку? Мне надо свериться с записной книжкой.

Я ждал, понимая, что она решила меня проучить, но мне было наплевать. После двухминутной паузы она вернулась к телефону.

– Завтра вечером не смогу. У меня назначена встреча.

Мне следовало бы выразить огорчение и повесить трубку, но я зашел слишком далеко, чтобы отступать.

– В таком случае когда ты свободна?

– Скажем, в пятницу.

Оставалось еще три дня.

– Хорошо, значит, в пятницу вечером.

– Только я не пойду в «Альфредо». Есть какое-нибудь место поспокойнее?

Это заставило меня притормозить. Я не подумал о том, что нам опасно появляться на людях вместе, а вот она подумала.

– Да, верно. Как насчет маленького ресторанчика напротив фонтана Треви?

– Хорошо. Да, это было бы здорово.

– Встретимся прямо там. В котором часу?

– В половине девятого.

– Ладно, тогда до встречи.

До пятницы моя жизнь потеряла смысл. Я видел, что Джина переживает из-за меня. Впервые за четыре года я срывал на ней свое раздражение. Я не мог сосредоточиться, был не в состоянии проявить интерес к текущей работе. На уме была одна Хелен.

Мы поужинали в маленьком ресторанчике. Ужин был неплохой, но не могу вспомнить, что именно мы ели. Оказалось, мне трудно поддерживать беседу. Мне хотелось лишь смотреть на Хелен. Она держалась холодно, отстраненно, но в то же время так и манила. Если бы она пригласила меня к себе, я пошел бы, послав ко всем чертям Шервина Чалмерза, однако она не пригласила. Она сказала, что доедет до дома на такси. Когда я намекнул, что мог бы ее проводить, она красиво меня отшила. Я стоял перед рестораном, глядя, как такси маневрирует по узкой улице, пока не потерял его из виду. Затем я пешком отправился к себе, переполненный разными мыслями. Свидание не помогло, на самом деле после него стало только хуже.

Спустя три дня я снова позвонил Хелен.

– Я сильно занята, – сказала она, когда я предложил сходить в кино. – Сомневаюсь, что удастся вырваться.

– А я так надеялся. Через пару недель я уезжаю в отпуск. И тогда мы не увидимся еще целый месяц.

– Ты уезжаешь на месяц?

Голос ее зазвенел, как будто мне удалось вызвать ее интерес.

– Да. Поеду в Венецию, а оттуда на Искью. Собираюсь задержаться там недели на три.

– С кем ты едешь?

– Я еду один. Но сейчас не об этом: как насчет кино?

– Ладно, может быть. Не знаю. Я сама тебе позвоню. А сейчас мне пора. Ко мне кто-то пришел. – И она повесила трубку.

Она молчала пять дней. Затем, когда я уже собирался перезвонить сам, она позвонила мне на домашний номер.

– Я все собиралась тебе позвонить, – сказала она, как только я снял трубку, – но до сих пор не было ни минуты свободной. Ты сейчас занят чем-нибудь?

Было уже двадцать минут первого ночи. Я собирался ложиться спать.

– Ты имеешь в виду, прямо в эту минуту?

– Да.

– Нет. Я собирался в постель.

– Может, приедешь ко мне? Только машину перед домом не ставь.

Я не стал колебаться.

– Конечно, сейчас приеду.

Я прокрался в ее многоквартирный дом словно вор, старательно следя за тем, чтобы никто меня не заметил. Ее дверь была приоткрыта, и мне всего лишь оставалось шагнуть из лифта прямо в ее прихожую.

Хелен я обнаружил в гостиной, она перебирала стопку долгоиграющих пластинок. Она была закутана в белый шелковый палантин, светлые волосы струились по плечам. Выглядела она прекрасно и знала об этом.

– Значит, нашел дорогу? – спросила она, откладывая в сторону пластинки и улыбаясь мне.

– Это было нетрудно. – Я закрыл дверь. – Ты понимаешь, что мне не стоит сюда приходить – это прямой путь к настоящим неприятностям?

Она пожала плечами:

– Ты не обязан оставаться.

Я подошел к ней.

– Я и не собираюсь оставаться. Зачем ты просила меня приехать?

– Да ради бога, Эд! – нетерпеливо воскликнула она. – Неужели ты не можешь на минутку расслабиться?

Теперь, когда я оказался с нею наедине, я снова насторожился. Одно дело мечтать о том, чтобы остаться с нею наедине, но совсем другое – действительно остаться вдвоем, когда твоя карьера зависит от возможного разоблачения. Я уже сожалел, что приехал.

– Не могу расслабиться, – сказал я. – Слушай, мне приходится думать о будущем. Если твой отец когда-нибудь узнает, что я закрутил с тобой роман, мне конец. Это серьезно. Он позаботится о том, чтобы я не получил работы ни в одной газете до конца своих дней.

– А ты закрутил со мной роман? – спросила она, широко раскрывая глаза и глядя на меня с изумлением.

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Но он не узнает, откуда же ему узнать?

– Он может. Если кто-нибудь увидит, как я прихожу сюда или ухожу, ему сообщат.

– Значит, ты должен быть осторожнее, чтобы тебя не увидели. Это не так уж трудно.

– Хелен, работа значит для меня все. Это моя жизнь.

– А ты не из тех, кого называют романтиками, верно? – сказала она и засмеялась. – Мои итальянцы не думают о работе, они думают обо мне.

– Но речь сейчас не о твоих итальянцах.

– Ну, Эд, сядь наконец и успокойся. Теперь ты уже здесь, зачем же так себя накручивать?

Тогда я сел, твердя про себя, что сошел с ума, явившись сюда.

Она подошла к бару.

– Будешь скотч или ржаной виски?

– Наверное, скотч.

Я наблюдал за ней, размышляя, зачем она позвала меня в такой поздний час. Соблазнять меня она точно не собиралась.

– Да, Эд, пока я не забыла: ты не взглянешь на эту камеру? Купила вчера, а вот эта штуковина, затвор, не работает. Ты понимаешь что-нибудь в кинокамерах?

Она махнула рукой на дорогой кожаный футляр, висевший на стуле. Я подошел, открыл футляр и вынул шестнадцатимиллиметровую кинокамеру «Болекс» с турелью на три сменных объектива.

– Ого! Классно, – сказал я. – Но, Хелен, что ты собралась делать с таким аппаратом? Он, наверное, стоит кучу денег.

Она засмеялась.

– Действительно дороговато, но мне всегда хотелось кинокамеру. Должно же у девушки быть хотя бы одно хобби, как ты считаешь? – Она бросила в два бокала колотый лед. – Хочу снять фильм, как я была в Риме – буду пересматривать на старости лет.

Я повертел камеру в руках. До меня вдруг дошло, что Хелен явно не укладывается в ту сумму, которой обеспечивает ее отец. Чалмерз упоминал, что выделяет ей шестьдесят долларов в неделю. Сказал, что не хочет давать больше. Я знал, сколько стоят квартиры в Риме, и эта, вероятно, обходится долларов в сорок за неделю. Я бросил взгляд на бар, заставленный всевозможными бутылками. Как это она умудряется жить с таким шиком? А теперь еще ни с того ни с сего купила дорогую кинокамеру.

– Кто-то оставил тебе наследство?

Она часто заморгала и на какой-то миг показалась сконфуженной, но всего на миг.