Тарновский встал и прошёлся по комнате. Дело, которое предлагал Кульбака, уже не казалось совершенно безумным. Даже если ничего не выйдет, если пермские святые давно обратились в прах и пепел, Кульбаке всё равно придётся платить за работу, и денег хватит на ремонт «Громобоя».

– Пусть Маша пойдёт со мной, – неожиданно предложил Артём.

– Глеб Алексеевич, отпустите меня с ним! – крикнула Маша из-за перегородки. Ей до смерти надоело сортировать бумажки для Тарновского, сидя в унылом бараке.

Капитан попытался сообразить, зачем Артёму понадобилась Машка в тайге, но так ничего и не придумал. Не любовью же с ней заниматься! Конечно, для этого у Маши есть всё необходимое, но лечь с обросшим шерстью созданием… Тут уж нужно быть извращенцем высшего разбора.

– Зачем тебе Маша? – прямо спросил Тарновский.

– Она сильная, на неё много вещей можно нагрузить.

– Я тебе что, лошадь? – возмутилась Маша.

– И лошадей под вьюки надо бы прикупить, – вспомнил Артём. – С лошадьми я вдвое быстрее обернусь. Продуктов потребуется на две недели. Пусть всё оплатит Кульбака в счёт будущей премии. А Машу со мной отпустите?

– Отпущу, уболтал же ж! Мария Николаевна, с Артёмом в тайгу пойдёте?

Из-за перегородки раздался басовитый рёв, который у пушистых мутантов обозначает высшую степень восторга. Маша бросилась в свой отгороженный одеялами закуток собираться в поход.

– Она пойдёт, – сказал Артём.

– Смотри, парень, – пригрозил Тарновский, – испортишь девку, я тебе жопу порву на китайский флаг.

– С её физическими данными как бы она меня не испортила, – с серьёзным видом ответил Артём. – Но ради пользы дела готов пострадать.

– Я всё слышу! – пробасила Маша.

Капитан расхохотался от души.

– Знавал я Вадима Цепова, олигарха из Рудного, – заметил Тарновский и тут же спросил Артёма: – Он твой однофамилец или родственник?

– Это мой дед. Уже умер.

Тарновский почувствовал, как в душе сжимается ледяной ком. Смеяться больше не хотелось.

– А как поживают твои родители?

– Их убили, – ответил Артём, ещё не подозревая, что наговорил достаточно, чтобы Тарновский вынес ему смертный приговор. – Я последний из рода.

– Последний из рода, говоришь, – капитан встал и распахнул окошко.

Свежий ветер с запахом водорослей дохнул в лицо, вернул способность мыслить рационально. Надо же такому случиться – принять кровника в собственный экипаж! И жить с ним бок о бок, просыпаться от ночных кошмаров, не зная, что враг рядом. Достаточно лишь протянуть руку… и убить! Что это, случай? Или норны, ткущие нить судьбы, решили позабавиться? Теперь Цепов никуда не денется. Осталось только решить, как расправиться с ним подальше от людских глаз. Как здорово, что радист подошёл со своим дурацким предложением искать каталог в таёжном посёлке. В тайге с ним многое может приключиться.

Тарновский подумал: а не отправиться ли ему вместе с радистом, чтобы самолично совершить расправу? Нет, так не пойдёт. Если Артём исчезнет, найдутся люди, которые сложат дважды два, сопоставят факты из биографий Тарновского и Цепова, предъявят обвинение. Разумней отправить с Цеповым надёжного человека, который пребывает в неоплатном долгу перед ним, капитаном Тарновским.

– Свободен, – резко бросил капитан и, вовремя спохватившись, добавил мягче: – А я пойду искать Кульбаку. Упаду ему в ножки и скажу, что на всё согласен. Главное, чтоб он задаток не зажал, чёртово отродье.

Возле самолёта-амфибии никого не было. Тарновский заглянул в люк и обнаружил лётчика, дремлющего на оленьей шкуре, брошенной в проходе между креслами. Разбуженный авиатор долго не мог сообразить, чего от него хотят. Где Кульбака, он не знал. Рыбаки, возившиеся с сетями на пляже, указали на древнее кирпичное здание с надписью «Дальпотребсоюз» на фронтоне. В кооперативном магазине продавалось всё, что угодно душе уссурийского пейзанина: от кастрюль и сапог до ружей. На полках громоздились ряды консервных банок, коробки с гвоздями, инструменты, краски. В воздухе мешались запахи бакалеи и керосина. Перед прилавком кооператоры устроили что-то вроде бара. Два мрачных мужика наливались пивом за одним столом, за другим сидел Кульбака с гитарой в руках, напевая трагическим баритоном переложенные на музыку стихи Есенина:

Да! Теперь – решено. Без возврата

Я покинул родные края.

Уж не будут листвою крылатой

Надо мною звенеть тополя.

На столе перед спасителем старины остывала чашка с чаем, на фаянсовом блюдце лежали остатки ватрушки. Толстая продавщица в белом переднике поверх пёстрого платья вышла из-за прилавка и, присев за стол, влюблёнными глазами смотрела на бывшего попа. Кульбака заметил Тарновского и отложил гитару.

– Итак?

– Я принимаю ваше предложение, – сказал капитан.

– Отлично! За это надо выпить, – Кульбака ласково глянул на продавщицу. – Глафира, сообрази нам с господином капитаном рябиновой настойки, которую здесь все так хвалят.

– Погоди, – Тарновский остановил продавщицу и обратился к Кульбаке. – Алексей Владимирович, пока мы не выпили, надо бы набросать договор. Определиться с расходами и с суммой, которую я получу. И ещё, мне потребуется задаток, чем скорее, тем лучше. В идеале – прямо сейчас.

– А, понимаю, – Кульбака лукаво смотрел на собеседника. – Хотите заняться сборами? Что ж, давайте подсчитаем, во что нам всё обойдётся.

Через два часа на столе между опустевшей бутылкой настойки и блюдцем с подсыхающими крошками лежал написанный от руки договор. Согласно ему, команда Тарновского должна будет отправиться в жуткую тьмутаракань, почти в центр континента и разыскать коллекцию деревянных скульптур господина Войнича. Кульбака брался оплачивать расходы. Кроме того, на нём лежала организация доставки людей Тарновского самолётами в Москву. Подписывая договор, капитан терзался мыслью о том, что продешевил. Кульбака же размышлял о том, что расходы на экспедицию явно превышают сумму, на которую он рассчитывал. Следовало основательно поработать с меценатами, чтобы не остаться в глубоком минусе и хоть что-то получить.

– Приятно было с вами пообщаться, – Тарновский встал, засунув свой экземпляр договора в кожаную папку.

– Взаимно. Но у меня к вам ещё одна просьба. Я бы даже сказал: требование. Я отправлюсь в Москву с вами.

– Это ещё зачем? – капитану часто приходилось выслушивать пожелания заказчиков, порой разумные, чаще бредовые, но никто из его клиентов ни разу не захотел поучаствовать в рискованных экспедициях «Громобоя».

– Я оплачиваю наше предприятие. И сам хочу видеть, на что и как расходуются мои деньги.

– Как знаете, – вздохнул капитан. – Но учтите, командовать экспедицией буду я и никто больше.

– Разумеется!

Тарновский вышел, а Кульбака снова взял в руки гитару и, повернувшись к заскучавшей продавщице, запел:

Низкий дом мой давно ссутулился,

Старый пёс мой давно издох,

На московских изогнутых улицах

Помереть, знать, судил мне Бог.

Ночью в каморке капитана долго не гас свет. Тарновский страдал от бессонницы. Отчаявшись заснуть, он оделся и принялся мерить шагами свой импровизированный кабинет. Пять шагов по диагонали от угла до угла, между самодельным столом и койкой, пять шагов обратно. Иногда капитан садился за стол, пил остывший чай с привкусом металла, пробовал читать бумаги, переданные со спасателя. Но работа не шла. Призраки прошлого стояли перед глазами и самый страшный из них – Вадим Цепов, король подгорного мира.

Цепов был немыслимо, невероятно стар. Никто в посёлке не помнил его молодым. Говорили, что старик родился ещё до войны и знавал прежние времена, когда великая страна простиралась от Японского моря до Балтики, а самолёты за один день доставляли людей через моря и континенты в Москву, в Пекин и в сотни других городов, от которых ныне сохранились только названия. Вадима всегда знали в Рудном сухощавым мосластым стариком, быстро шагающим на длинных негнущихся от артроза ногах. Старик был подслеповат и глуховат, но острый ум, знание человеческих душ и жестокость помогали держать в кулаке посёлок и рудник. С набитой мошной, а также командой наёмных головорезов он не боялся ни Дальневосточной Республики, в то время слабой и расхлябанной, ни хунхузов, ходивших из Китая в Уссурийский край, как в свой закром. Не пугали старого палача и соседи, такие же удельные князьки, чьи крохотные государства появились на месте забытых городков и воинских частей. При себе подгорный король всегда держал толстую узловатую палку-клюку, на которую редко опирался, но частенько пускал её в ход, когда требовалось проучить нерадивых подданных.