Шли дни. Прошло несколько месяцев. Анастасия стала поправляться – рос живот. Конечно, первое время люди особенно строгих нравов за глаза стыдили её: как это она, незамужняя, так могла. Но когда родился у неё мальчик, вдруг те люди строгих нравов забыли о своих нравах, ибо родившийся ребёнок у такой милой мамы казался ангелочком. Даже те самые люди стали приносить ей для ребёнка одёжку, оставшуюся у них теперь без надобности и завалявшуюся в комодах и шкафах. Одёжка была ладной – и на этом прекрасно. На молодую маму теперь свалился груз тяжёлых обязанностей, и вместе с тем она была счастлива как мать. Счастье счастьем, а забота есть забота; мать выбивалась из сил.

Когда пришло лето, Анастасия закрыла дом на замок и вместе с ребёнком уехала в деревню, чтобы повидаться с родителями и сёстрами да непременно им показать ребёнка – всё же родной, кровный. Ехала она с ребёнком на руках и чего только не передумала. Боялась, что её, выбранив, прогонят. Но не выбранили и не прогнали, приняли её с ребёнком. Обрадовались даже. А как удивительно обрадовался её отец: ребёнок был единственным мальчиком – у всех сестёр Анастасии появлялись одни девочки. Стоит ли объяснять, что значит тот мальчик-внук, когда у него появлялись лишь дочери да внучки.

Анастасия вновь нашла приют в родном доме, где она, как ей казалось, ещё недавно была сама ребёнком, где родители и старшие сёстры следили за ней и лелеяли её. А теперь сама она стала матерью.

Стоит особенно сказать об отце, то есть о дедушке. Глаза его блестели. Брал внука на руки с особым трепетом. Когда брали мальчика на руки бабушка или сёстры, ребёнок начинал плакать, кричать, и успокоить его было невозможно. Зато когда подходил дедушка, младенец успокаивался. И смотрели на дедушку выразительные круглые глазки. Такой заботливостью и нежностью дедушка не отличался, даже когда был отцом. Случается ведь такое?

Анастасия внутренне успокоилась. Стала вести хозяйство в доме уже не в меру, а серьёзно, основательно, будто намеревалась здесь остаться. Родителей это радовало. Они не подозревали, что дочь вернулась лишь на время. Быстро прошло лето, началась осень, но стояло ещё тепло. Анастасия надумала вернуться в город вместе с подросшим ребёнком. Так и ахнули родители, услышав об этом. Анастасия, прожившая в деревне, ощущала себя уже городской, и она вернулась в город. Загрустили, затосковали старики-родители; дом будто опустел. Но в деревне всегда было чем заняться.

Случалось, что родители и сёстры заезжали к ней в город, чаще заезжал отец. Он привозил богатые гостинцы, какие можно было привезти из деревни, и баловал внука. А на последнем рейсовом автобусе уезжал обратно в деревню, и тогда его охватывала тоска, скука. Так и сложилось: то городские приезжали в деревню, то деревенские заезжали в город.

Ребёнок рос, и всё яснее проявлялись на его лице черты матери. А ему, Илюше, по мере взросления хотелось видеть отца, а его отчего-то не было. Мать толком ничего объяснить не могла или не хотела, или не понимал всего того ребёнок.

Ночью выпал первый снег. На улице от обилия белого цвета было светло. Больше света стало и в домах. От всего этого как-то радостно становилось на душе. Избыток хорошего, радостного настроения всегда благоволит доброму и откровенному разговору. Николаю, пребывавшему в таком состоянии, очень хотелось высказаться и поделиться радостью, а это он всегда мог сделать лишь с одним человеком – Ильёй.

Настала суббота. Николай вошёл в дом Мудриковых. Его приходу обрадовались Илья и Анастасия Алексеевна, готовившая на кухне обед.

– Добрый день, Анастасия Алексеевна.

– Здравствуй, Николай, – ответила она. – Ох! Какую свежесть и прохладу ты занёс нам в дом!

Илья и Николай, пожав друг другу руки, прошли в другую комнату. Дом Мудриковых состоял из двух жилых комнат: спальни и зала, а также из небольшой кухни и длинной узкой прихожей; налево от прихожей – кухня, направо – спальня, а пройдёшь прямо – попадёшь в зал. Друзья прошли прямо. В зале светло.

– Слушай-ка, а давай на улицу выйдем, там так здорово, – предложил Николай.

– Хорошо, на улицу так на улицу.

Друзья вновь оказались в прихожей. Илья стал одеваться. Мать, заметив, что сын одевается, спросила его:

– Ты куда?

– На улицу.

– Только недолго: обед скоро будет готов.

– Ладно, – ответил Илья.

Друзья вышли во двор, а потом на улицу. Уже выглянуло солнце. От белого ослепительного блеска в глазах точно резало, и нужно было время, чтобы привыкнуть к свету.

– Нынче так светло, – начал Николай, не зная с чего завести разговор.

– Я-то вижу у тебя хорошее настроение.

– А у тебя разве плохое?

– Нет, но отчего оно должно быть и хорошим?

– Ну, хотя бы оттого, что…

– Что на улице светло и это поднимает настроение, – прервал Илья друга. – Так, да?

– Разумеется.

– Тебе хорошо, должно быть, тебе сама природа создаёт радостное настроение.

– Если бы это только так и было, – возразил Николай.

Последовало молчание. Друзья молча шли по улице, то осматриваясь по сторонам, то глядя под ноги. И тот и другой испытывали внутреннюю скованность, неуверенность. Светило солнце, и веяло теплом, чувствовалось таяние снега.

– Завтра снега уже не будет, – заметил Илья с каким-то сожалением.

– Да, не будет, – тупо сказал Николай.

– Значит, завтра у тебя будет совсем другое настроение?

– Вероятно… Не знаю… То будет завтра, а сегодня есть сегодня.

– Николай, я-то ведь тебя знаю хорошо, ты чего-то недоговариваешь.

– Нет, Илья, просто-напросто я не знаю, как и с чего начать.

– А начни тогда с какой-нибудь ерунды.

– С какой ерунды? – удивился Николай.

– С любой.

– Как скажешь… Ты любишь кого-нибудь?

– Наверное, – притворяясь, сухо ответил Илья.

– Вот ты наверное, а я наверняка.

– А в чём разница между этими словами?

– В степени самой уверенности: ты в сомнительной, а я в убеждённой. Не отвлекай пустяками… Да вот не знаю, как мне к ней подойти.

– Подойди к ней да и скажи: вот, так и сяк, милая, я люблю тебя.

– Нет, Илья, это несерьёзно.

– Тогда не знаю, а начинать всё равно с чего-то надо будет.

– Эх, только бы знать с чего.

– А кто она такая?

– Кто она?.. Ирина…

Илья не дал ему договорить.

– Репнина? – прозвучал его вопрос.

– Да, она, – ответил Николай, не замечая изменившее настроение друга.

– Одобряю твой выбор, друг. Уже время – мать, должно, давно приготовила обед. Пойдём ко мне, пообедаем вместе.

– А пойдём.

Друзья вернулись домой. Анастасия Алексеевна, давно приготовив обед, дожидалась их возвращения. Она была недовольна ими.

– Долго вас, друзья, где-то носило, – сказала она, упрекнув их.

– Пришлось, – возмутился Илья.

– Ну ладно, проходите сразу на кухню.

Кухня, куда они все втроём прошли, жарко натоплена, и долго в ней находиться было невыносимо. Быстро и сытно отобедав, Николай простился с Мудриковыми и ушёл домой. А Илья с Анастасией Алексеевной перешли в зал, где было свежо и светло.

– Я рада за тебя, сынок, – сказала мать и, помолчав недолго, добавила: – Вы с Николаем точно братья.

– Вот именно, мы как братья.

– Неродные, случается, лучше даже родных, сынок, – с осторожностью заметила ему мать.

– Наверное. Но этого я утверждать не могу, так как родного брата у меня нет. А может быть, это даже и к лучшему. Так ведь?

– Что?.. – встрепенулась Анастасия Алексеевна. – Что ты спрашиваешь?

– Ничего я не спрашиваю, просто говорю… Просто мысли вслух.

– С тобой что-то случилось?

– Со мной? – переспросил Илья.

– Мне кажется, ты чем-то встревожен, и голос у тебя изменился.

– Какой?

– Язвительный.

– Какой?.. Мама, говори понятно и просто.

– Я и говорю… Чем ты так встревожен?

– Ничем.

Анастасия Алексеевна, помолчав, поднялась со стула и вышла из зала. Илья остался сидеть на диване. Затем он улёгся на спину и закрыл глаза. Полежал немного таким образом, повернулся набок, лицом к спинке дивана, и так оставался лежать долго.