Глава 10
После того как зал суда заполнился, Судья велел ввести обвиняемого. Взгляды всех присутствующих (а также объективы телекамер) оказались прикованы к двери. Однако прошло десять секунд, пятнадцать, тридцать, а конвой всё не появлялся. Детектив почувствовал неладное, Прокурор посмотрел на окружающих и увидел на их лицах то, чего меньше всего хотел увидеть: нарастающий с каждой секундой страх. Это был страх перед неизвестным…
Пошла уже вторая минута, Судья подозвал одного из охранников и приказал пойти проверить, не случилось ли чего.
В этот момент дверь открылась, и… вошёл Цицерон в сопровождении конвоя. Как ни в чём не бывало. Всего лишь опоздание на одну минуту. Со всяким может произойти. Но Детективу одного взгляда на Цицерона хватило, чтобы понять: эта задержка не была случайной. Цицерон рассчитал всё, включая своё прибытие. Всего одна минута, а зал уже заволновался и был близок к состоянию паники. Как можно такое предугадать? Заглянув в глаза Прокурора, Детектив увидел девятибальный шторм, бушующий в его душе. Увидел отчётливо. Разглядел каждую каплю. И этот шторм кричал о том, что всё предрешено… Процесс превратился в самую настоящую пытку: запуганные Свидетели, неуверенный Прокурор, вымученный приговор «Невиновен»… За каждой волной бури открывалась зияющая бездна – пасть рычащего животного. Детектив это понимал. И Прокурор это понимал. И самое страшное, что лучше всех это понимал Цицерон.
Как только Цицерон вошёл, ручка напряжения оказалась вывернута на максимум. Казалось, ещё немного, и в зале начнут сверкать молнии. Никто бы не удивился, если бы молнии полетели из глаз Цицерона: настолько холодной была его улыбка, и настолько пронзительным – его взгляд. Он шёл в сопровождении четырёх конвоиров, но в каждом его шаге было больше уверенности, чем во всех сидящих в зале вместе взятых. Даже Судья, которому было не занимать самообладания, понимал, что не он сейчас хозяин положения. Может быть, поэтому ему и не показалось странным, что обвиняемого не повели к клетке, а остановили прямо посреди зала.
Цицерон взглянул Судье в глаза и громко произнёс: – Задавайте ваш вопрос, Судья!
Волна высотой с десятиэтажный дом нависла над залом.
– Подсудимый, займите своё место, – Судья постарался сесть прямо и напомнить Цицерону, кто здесь главный.
– Задавайте ваш вопрос, Судья! – взгляд Цицерона пригвоздил Судью к месту, не давая подняться.
Корабль зала суда взлетел на самый гребень волны, откуда с ужасом смотрел вниз – туда, где разверзлась бездна.
– Конвой, проводите обвиняемого на место, – тон у Судьи стал не приказным, а просящим.
Конвой даже не шелохнулся.
– Задавайте ваш вопрос, Судья! – Цицерон был неумолим.
Корабль заскользил по водной глади вниз, теряя пассажиров.
Судья весь съёжился. Казалось, он уменьшился в размерах.
– Вы признаёте себя виновным? – голос Судьи был почти умоляющим.
– Да! – прогремел раскатом грома голос Цицерона.
Бездна раскрыла пасть…
Глава 11
Цицерон сидел на берегу реки, потирал рукой синяк на щеке и размышлял. Ему было девять лет. Он отпросился с последнего урока не потому, что ему было стыдно за приобретённый «фонарь», а потому, что он пытался понять причину его получения. Одноклассница, с которой он дружил, украдкой пробовала курить. Цицерон знал об этом, но она просила не говорить никому – друзья хранят Тайны друг друга. Однако девочка была неосторожна, и сегодня её заметила учительница. Она сообщила об этом старшему брату девочки, а тот, не особо церемонясь, ударил Цицерона по лицу и сказал, что настоящие друзья должны не только хранить Тайны, но и заботиться друг о друге. Ведь его подруге грозила опасность. Учительница отругала брата за драку, но согласилась в том, что стоило сказать взрослым Правду.
И вот Цицерон сидел и пытался сложить в голове несколько версий Правды…
Первая правда: друзья должны хранить Тайны друг друга. Для этого нужно доверие. Доверие – залог дружбы.
Вторая правда: о друзьях нужно заботиться. Особенно, в тех случаях, когда им угрожает опасность.
Третья правда: если ты хранишь Тайну друга, тебя могут побить. Дружбе может сопутствовать Страдание.
Четвёртая правда: если ты ударил того, кто младше и слабее тебя, тебя отругают за это, даже если ты отстаивал свою Правду.
Первый вывод, который сделал маленький Цицерон был простым: Тайны друзей нужно хранить, но говорить взрослым, если занятие их ребёнка вредит его здоровью.
Второй вывод был менее логичным: тебя отругают, если ты (борясь за свою Правду) ударил того, кто младше и слабее тебя, за то, что он следовал своей Правде (хранил дружескую Тайну).
Третий вывод навсегда изменил его жизнь: в сложившейся ситуации он увидел четыре версии Правды. А сколько их может быть всего? И есть ли одна Правда – общая для всех? Эта мысль его захватила. На память сразу пришла ситуация: папа с мамой смотрели новости по телевизору, потом выключали его и обсуждали, что в новостях все врут. Значит, в новостях была одна Правда, а у родителей другая. Иногда мнения папы и мамы разделялись, и тогда версий Правды становилось больше. А ведь, подумал Цицерон, телевизор смотрит много народу, значит, есть и другие версии Правды. В этот момент он решил посвятить свою жизнь поискам Правды. Эта мысль успокоила его окончательно. Ведь когда у него будет общая Правда, которой он в любой момент сможет поделиться с окружающими, больше не будет непонимания между людьми. Он даже засмеялся от радости. Затем встал и, довольный своими умозаключениями, отправился домой.
По дороге он немного иначе взглянул на сложившуюся ситуацию и понял: если бы его подруга не курила, тогда ему бы не пришлось за неё получать. Значит, нужно заводить таких друзей, из-за которых ты не сможешь пострадать. Кто бы мог стать ему таким другом? Сначала он перебирал в уме ребят из своего класса, затем – из двора. Никого. Потом постарался придумать, каким в идеале должен быть друг, который никогда не станет причиной физической или душевной боли. Не смог. Его изворотливый ум придумывал десятки ситуаций, в которых боль, причинённая дружбой, имела место быть. Затем Цицерон понял. Он даже резко остановился, как будто на всём ходу врезался в невидимую стену. Он понял ещё одну Правду – по сравнению с ней другие версии, которые он обдумывал сегодня, были намного добрее и мягче. На этот раз он осознал Правду холодную, жестокую и неумолимую… Постояв не шевелясь минут десять, он медленно, словно каждый его шаг пронизывала боль, двинулся дальше…
Если бы у него никогда не было друзей, он бы не смог приобрести столь ценный Опыт, он бы никогда не узнал, насколько далеки люди от Правды. Он не жалеет о том, что с ним произошло, но… больше никогда он не позволит себе завести друга.
Глава 12
Со следующего дня Цицерон изменился – он стал нелюдимым и необщительным. Всего пары недель хватило ему, чтобы стать аутсайдером в классе. Однако, чем дальше он уходил от общепринятых норм и правил, тем быстрее в нём росла уверенность в своих силах. Сначала ребята над ним посмеивались и подшучивали, затем стали раздражаться на его непроницаемое выражение лица. А с годами их отношение сменилось на завуалированный страх. Цицерон ни с кем не общался – ему были неинтересны школьные склоки и интриги. Зато он читал. Он читал десятки книг в месяц. И каждый раз, когда натыкался на очередную трактовку Правды, улыбался. Он развил у себя феноменальную память, поэтому запоминал всё, что видел и прочитывал. Он мог стать лучшим учеником за всё время существования школы, но старался не выделяться хотя бы в том, что касается оценок. Лишнее внимание было ни к чему. Однажды он написал сочинение на свободную тему, в которой дал небольшую волю мыслям. Через два дня учительница вызвала его к себе на тет-а-тет. Она сказала, что он всегда писал неплохо, но на этот раз его сочинение опережает моральное развитие ровесников минимум на десять лет. Ей хотелось выяснить, вычитал ли он эти мысли в каких-то книгах или написал сам? А если сам, то что его вдохновило на подобное? И ещё много вопросов, на которые Цицерон не собирался отвечать. Он провёл в её кабинете почти два часа. На следующий день она написала заявление на увольнение, никому не сказав об истинных причинах своего ухода. Её ум уже давно утратил юношескую гибкость и оказался не готов к столкновению с жаждущим Правды разумом Цицерона. Больше её не видели ни в школе, ни в районе.