12 января

64

Когда-то давным-давно, когда Брежнев был вполне бодрый и ещё не говорил «сиськи-масиськи», я с удовольствием слушал ухарски-сентиментальную песню ещё не распавшегося ВИА «Битлз» When I’m 64[3].

Естественно, не предполагал тогда, что зачем-то доживу до такого возраста и увижу то, что увидел. Дожил и увидел. Зачем – так и не понял. Единственное предположение – затем, что по большей части увиденное было очень хорошее.

МОСКВОВЕДЕНИЕ

Сегодня ехал на машине из Замоскворечья к себе, на «Тимирзяевскую», как её верно назвал поэт и художник Витя Коваль. Москва, естественно, стояла – как и подобает, в честь внезапного снегопада и вообще. Но водитель оказался очень бывалый. Он, минуя заторы, рулил какими-то удивительными дорогами, по местам, где я, хоть и москвич, никогда не бывал. Сквозь пургу по тёмным проулкам вдоль железнодорожных путей, мимо покосившихся домов, построенных до Империалистической войны, автосервисов и автомоек, километрами тянущихся ржавых гаражей и тёплым светом окон зазывающих к себе кафе для дальнобойщиков. Выглядело это всё не то как картина Дейнеки про Москву 1941-го, не то как иллюстрация к Гиляровскому. Да, Москва стояла, стоит и стоять будет.

13 января

ИМПОРТОЗАМЕЩЕНИЕ

А моя бы воля – отдал бы РПЦ не только Исаакий, но и вообще всё. Совал бы в эту несытую пасть Кремль вместе с Кремлёвским дворцом съездов, Эрмитаж вместе с Мраморным дворцом, все московские сталинские небоскрёбы, в том числе МИД, а вдогонку – псковские Поганкины палаты. Жирные куски, и ведь такое фуа-гра у РПЦ получится, что натовские производители циррозной печени точно разорятся.

FRAPONNAIS[4]

Вчера получил в подарок – спасибо! – бутылку французского коньяка и что-то японское, с надписями только по-японски. Во французском коньяке я не то чтобы разбираюсь, но всё же хоть как-то. Понятно:/ше champagne, отчетливый призвук ванили, чернослив, старая кожа и летучий отзвук fleur du sel[5]. А вот японское… По виду похоже на копченого угря из Риги. Но не он. Скорее всего, это мармелад, сделанный из акульего филе, – прожевать трудно, сладко, чуть-чуть отдаёт можжевельником, той же ванилью и fleur du sel. Может быть, я ошибаюсь. Возможно, это китовья нуга из японского Монтелимара[6]. Но с коньяком идёт хорошо.

14 января

НЮХАТЬ И ЛИЗАТЬ

Вчера написал про загадочную японскую еду, которую мне подарили. Елена Герчук справедливо спросила, уверен ли я, что это предназначено для того, чтобы есть? Да, у меня почти стопроцентная уверенность в этом. Полной уверенности у меня вообще ни в чём нет. Но вспомнил историю, рассказанную когда-то коллекционером и архивариусом неофициального искусства Леонидом Прохоровичем Талочкиным.

Ему давным-давно, может, ещё во времена Великой Дружбы, какой-то знакомый китаец подарил бутылку чего-то и сказал, что это самый драгоценный китайский напиток, какой был придуман за всю историю Поднебесной. Лёня поблагодарил, а когда китаец ушёл, раскупорил бутылку – из неё раздалось чудовищное зловоние. Он её срочно закупорил и поставил на полку. Любовался золотыми хризантемами и иероглифами на этикетке. А потом, через год, к нему в дверь звонит один из неофициальных художников, из тех, кто принадлежал к так называемой «чёрной богеме». Эти ребята пили всё. Был бы тогда «боярышник» – пили бы «боярышник». И спрашивает: «Прохорыч, у тебя опохмелиться нечем? – Погибаю…» Талочкин был почти непьющим, алкоголь у себя не держал, и потому честно ответил: «Нет, вот только это, что-то китайское». Страждущий схватил бутылку, выдернул притёртую пробку, жадно глотнул, заткнул бутылку и понёсся в сортир, где долго блевал. Ушёл, не попрощавшись, и с Талочкиным больше не здоровался. Лёня поставил бутылку на полку и продолжал любоваться.

А потом, ещё через год, зашёл к нему какой-то синолог. Посмотрел на бутылку и сообщил: «Как же, в старые времена этот ликёр позволялся только высшим мандаринам, а теперь – только членам ЦК КПК. Я читал, что пить это нельзя. Надо капнуть несколько капель на дощечку из сандалового дерева, помахать веером, а когда зловоние уйдёт, лизнуть. У вас сандаловой дощечки не найдётся?» Откуда у Талочкина могла быть сандаловая дощечка?

ХИРУРГ И ПЕРЕПЕЛА – 1984

Почему-то многие удивляются тому, что Хирург Залдостанов выступил на Гайдаровском форуме и рассказал там о Парке Победы в Севастополе[7]. Ума не приложу, что же в этом странного? Это совершенно в духе торжества российского постмодернизма. Наоборот, было бы странно, не выступи там Залдостанов. Триумф российского постмодернизма, впрочем, зрел задолго до Гайдаровского форума и Хирурга. В подтверждение этому расскажу такую историю.

9 февраля 1984, днём, ко мне приехал в гости друг, доктор по образованию, и принёс с собой три бутылки портвейна «Таврида». А у меня в холодильнике шаром покати, закусывать этот крымский напиток нечем. Мы пошли на поиски еды. В соседнем магазине на углу ул. Дм. Ульянова и Ленинского проспекта – пусто. Даже пельменей нет, один сыр «Атлант», ничем не отличающийся от того, что теперь благодаря автосанкциям делают из вьетнамского пальмового масла, и пахнущие продрогшей дворнягой сосиски «Молочные» в полиэтиленовых гандонах. Идём выше по Ленинскому проспекту, морозно и сыро, заходим в следующие «Продукты». Там – как в моём холодильнике. Топаем в магазин «Дары леса» (или он назывался «Дары природы»?) почти на углу Ломоносовского проспекта. Там так же. Но на одном из прилавков стынет куча перепелов. Коля говорит: «Во! Перепелов будем есть! К “Ставриде” очень хорошо. Жалко, ананасами не торгуют». Я с сомнением спрашиваю, знает ли он, как готовить перепелов? «Разберёмся».

Возвращаемся домой. Коля говорит: «Опалить их надо». Опаливаем перепелов на газовой плите, квартира наполняется запахом горелых перьев. «А теперь, я думаю, их надо облить кипятком и ощипать». Обливаем, ощипываем, вся квартирка оказывается засыпанной перьями, а на тарелке – кучка грустных маленьких тушек, из которых торчат остатки перьев. «У тебя большая сковорода есть». Нет, говорю, только маленькая, и кастрюля. «Значит, варить будем». Варим. Обсасываем крошечные косточки, запиваем «Тавридой». Хорошо, что у меня был хлеб. Включаем телевизор, а там «Танец маленьких лебедей» – помер последний модернист СССР Юрий Андропов.

15 января

ЧИБИСЫ

В 82-м на меня свалился из издательства «Искусство» роскошный заказ – сделать иллюстрации к сборнику пьес Мишеля де Гельдероде. Этот бельгиец очень неплохой писатель, и благодаря ему я всерьёз заинтересовался католическим богословием.

Картинки я сделал. Сейчас гляжу – по-моему, плохонькие, да и напечатаны они Калининским полиграфкомбинатом отвратительно[8]. Но, как выяснилось через много лет, я за них заслужил почётную грамоту Королевского министерства культуры за культурную связь между Бельгийским королевством и СССР. В руках я её никогда не держал.

Делал я картинки в Изборске. В Москве мне уже тогда было тошно, вот и отправился в Изборск. Час ходил по этому «посёлку городского типа», когда-то одному из древнейших городов того, что позже стало Россией, спрашивал, не сдаст ли кто-то жильё. Хозяева дичились: Изборск – это не Крым. В конце концов на самом краю Изборска удивлённые Эдик и Надя мне сдали половину избы. Они мне каждое утро приносили бутылку козьего молока, делились со мной картошкой и вообще всячески старались меня подкормить. Я там провёл месяц. Каждый вечер, сделав очередную картинку, шёл в сельпо и покупал бутылку латышского Abolu pusaldais, «Яблочного полусладкого», – больше там ничем не торговали – и шёл на носик мыса, и усаживался рядом с Труворовым крестом. Пил пахнувшее подгнившими яблоками пойло, любовался закатом над озером и тем, как кувыркались в небе, трубя чёрно-белыми крыльями, чибисы.