Щепка Дерева-Метлы, подаренная Никите Алексееву Ваканой Коно.

Декабрь 2016

Сосэй и Вакана вышли из машины, о чём-то расспросили местных, и дальше мы поехали вверх по крутому просёлку: из-под колёс летели камни и грязь. Доехали куда-то, Сосэй сказал, что дальше на машине невозможно, и показал на крутой склон с оползнем: «Там, наверху, и есть Дерево-Метла». Мне ясно было, что туда мне не вскарабкаться, и я пошел вниз, в деревеньку, прилепившуюся к ущелью, а Вакана и Сосэй полезли вверх. Я обнаружил рядом с деревней беседку, повисшую над обрывом, и напротив неё со скал белой пеной бежал водопад. Как мне потом объяснили, в этой беседке император на своём пути мимо хахакиги из Киото в Эдо и обратно любовался водопадом; любовался и я. Минут через сорок вернулись Вакана и Сосэй, рассказали, что дерево-метла лет сто назад сгорело от удара молнии, и вручили мне щепку от его пня. В мощи я не верю, но эта реликвия – самая чудотворная в моей жизни.

Эту щепку я в болото не брошу, да и не утонет она там. А я в одиночестве и часто от скуки какое-то время ещё поживу в местности, которая называлась когда-то Соломенная сторожка, рядом с метро «Тимирязевская». И от одиночества и скуки решил я поменять имя. С 2018-го, то есть с собачьего года 30-й эры Хейсэй, прошу меня называть Варанбагоя индзя, то есть отшельник из Соломенной сторожки.

Окрестности Омати

Справа иероглифами – «В поисках Дерева-Метлы.

Короткие мысли отшельника из Соломенной сторожки» (на японском звучит приблизительно так: хахакиги о мотомэтэ, варабангоя индзя сева)

1 января

С НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ новым новым новым новым новым новым новым новым новым новым НОВЫМ (…) НОВЫМ НОВЫМ НОВЫМ ГОДОМ!

6 января

МОРОЗ И СОЛНЦЕ…

Люблю я русскую природу и русскую зиму? Люблю.

Например, когда-то в морозный день я оказался в Пушкинских горах. Мы шли в сторону Тригорского, и вдруг почти из-под ног выскочил заяц. Положив уши на спину, понёсся куда-то зигзагами по девственному снегу, поднимая лёгкие облачка искрящейся снежной пыли. Это было прекрасно. Тем не менее, первое, что я сегодня сделал, добираясь до мастерской, – спустился в подвал «Смешные цены» и спросил у хозяина-армянина, есть ли у него в магазине кальсоны. Он это слово не знал, но когда я объяснил, что мне нужно то, что надевают под штаны, но не трусы, а когда холодно, горестно покачал головой: «Чё, всё купили». Но, посмотрев на меня внимательнее, крикнул куда-то в подсобку: «Гуля, у нас, может, есть, что под штаны надевают, когда холодно?» Пришла киргизка Гуля, порылась на полках, радостно воскликнула: «Один есть!» Хозяин со всей мудростью древнего армянского народа мне сказал: «Видишь, чка проблем, ты – счастливый человек!» И поздравил меня с Рождеством.

Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение!

НОСКИ НА ЛЫЖАХ

Раньше как было? Раньше в метро запрещали ездить с лыжами, если их верхушки не были чем-то прикрыты – чтобы соседей-пассажиров случаем не поранить. А тогда мало что было: например, даже полиэтиленовых пакетов не было. Поэтому москвичи, когда они ехали кататься на лыжах в Сокольники, Измайлово или куда-то в Тушино, на верхушки лыж натягивали вязаные шерстяные носки. Добравшись до лыжни, натягивали носки себе на ступни, застегивали крепления и скользили по лыжне. С еловых лап бесшумно падали пласты снега, и красовались на ветках берёз снегири. Забыл: перед тем мазали лыжи лыжной мазью и хвалились, у кого мазь лучше. Потому что её многие сами варили на кухне, в кастрюльке. И ещё у них были китайские термосы с розовыми и голубыми пионами, в них – сладкий чай, иногда даже с лимоном.

А теперь что? Одним словом, тьфу, а не жизнь. Сплошной постмодерн вокруг.

ЯПОНСКИЕ КАРАКУЛИ

Несколько лет назад я в Италии видел чудесную выставку икон из Румынии XVIII–XIX веков. Образа были просто прекрасные – изукрашенные мальвами, маками и розанами, с персонажами не хуже, чем у Пиросмани. Но не менее интересны были надписи над головами персонажей. В те времена в церквях в Румынии служили по-гречески, духовенство славилось невежеством, греческого не знало, читать и писать не умело. Попы в лучшем случае знали кое-как на память текст литургии, основные молитвы. Богомазы были ещё безграмотнее. Поэтому над головой, скажем, у Айоса Иоанниса Продромоса были нарисованы какие-то удивительные петельки, кружочки и чёрточки, отдаленно похожие на греческие буквы.

Вот и я такой же. Под рисунками серии «Ближе – дальше – ближе» мне надо подписать соответствующие слова. Я попросил мне прислать, как это по-японски, самой простой графикой и крупно, чтобы я смог перерисовать[1]. Получил. Два часа тренируюсь – а меня, между прочим, в МХУ памяти 1905 года[2] на отделении промграфики и рекламы когда-то четыре года дрючили шрифтами. И чувствую, что получается как у румынских зографов. Одна надежда: японцы, увидев мою каллиграфию, отнесутся к ней с той же радостью, как я к каракулям на румынских иконах.

7 января

Знаете, что случилось только что (нет, уже несколько секунд назад)? Стояло настоящее продолженное, а теперь настало пока непонятно что.

8 января

УДАЧНЫЙ ДЕНЬ (ИСИХИЯ)

Написал 108 раз по-японски «ближе» и 108 раз «дальше», зашёл в «Авоську» за продуктами и средством для прочистки труб, потому что засорились. Голосую, чтобы домой доехать: по морозу от автобуса километр идти никак не возможно. Тут же останавливается чёрный «Пассат». Спрашиваю пожилого водителя в чёрной вязаной скуфье, натянутой на уши, подвезёт ли до Ивановской? «Ну». Смотрит на меня. Я говорю, что 200. «Ну». Сажусь, спрашиваю, знает ли он, где Ивановская, потому что совсем не все эту улочку знают. «Ну». Подъезжаем, спрашиваю, не против ли он, чтобы во двор заехать? «Ну». Вылезаю, желаю ему всего самого лучшего. «Ну». Я и сам сегодня за день, к счастью, слов сто произнёс. Не больше. Но он-то просто будто с горы Афон спустился. Почти полный исихаст.

10 января

ЛИТЕРАТУРА И ЖИЗНЬ

Были два писателя, Джордж Оруэлл и Ивлин Во. Ровесники, жили в одном городе, а встретились всего один раз и возненавидели друг друга. Они были абсолютными антагонистами. Один – коммунист, атеист, отшельник. Другой – почти карикатурный консерватор, католик и светский лев. Когда Оруэлл загибался в нищете от туберкулеза, Во был единственным, кто поспешил ему на помощь. Просто потому, что и он, и Оруэлл были очень хорошими писателями. Тут мировоззрение и человеческие антипатии уже не имеют веса.

Но бог с ней, с литературой. Впрочем, снова про неё, куда от литературы в логоцентрической России деться?

Два рисунка из серии «Ближе – дальше – ближе», приклеенные к витрине магазина города Омати

Лет уже десять назад или больше я пришёл на какую-то выставку в «Зверевский центр». Помню, была элегическая осень и моросил лёгонький дождик. И вижу: на лавочке сидят Андрей Битов и Юз Алешковский, между ними на газетке бутылка водки, пластмассовые стаканы, нарезанные помидорчик, колбаса, хлеб. Сидят, выпивают, закусывают. Беседуют о чём-то. О литературе ли?

11 января

ДОМИКИ НА СНЕГУ

Нарисовал за два дня одиннадцать домиков на снегу, рядом – дерево. Под каждым подписано: «2 × 2 = 4», «4 × 2 = 8», «8 × 2 = 16», «16 × 2 = 32», ну и так далее. Для полноты картины надо нарисовать двадцать домиков. То есть там дело дойдёт до двух миллионов с чем-то. Имеет это отношение к искусству? Оглядываясь на «Троицу» Рублёва или «Лошадей» Сэссю, вряд ли. Нет, скорее это единственно понятный лично для меня способ тратить время жизни.