Как раз в этот момент один из «Треногов» издал громкий гудок — настолько оглушительный, что горный ветер донес его до нас через несколько миль даже сквозь метель. По корпусу прокатилась вибрация, вместе с которой с него, подобно небольшой лавине, сошел налипший за последние несколько часов снег.

— Поддержка — это скорее мы, рядовой! — прокричал я в ответ.

Орфен задумчиво кивнул. Он уже прошел несколько боев и усвоил, сколь крошечную роль играл в современном бою пеший солдат с огнестрельным оружием, пусть даже спецназовец. Впрочем, иногда все же именно эта роль оказывалась решающей.

— Снаряжение в порядке, рядовой?!

— В порядке, сэр!

Мне необязательно было спрашивать это. Ведь перед этим я провел много часов, заботясь о снаряжении и других мелочах. Обсуждал каждую деталь плана с командирами взводов и отделений. Заставлял техников из подразделения робототехнической поддержки в сотый раз перепроверять то, что они и без меня тщательнейшим образом проверили.

Оно, конечно же, было в идеальном порядке, наше ультрасовременное боевое снаряжение — в разы совершеннее и дороже, чем то, в чем воюют миротворцы. Оно было настолько сложным, что неподготовленный человек не сумел бы воспользоваться им, даже попади оно каким-то чудом ему в руки. Здесь требовалась нешуточная подготовка, сотни часов тренировок и недюжинная сила.

Каждый из нас был облачен в боевой костюм из легких, но невероятно прочных современных керамических материалов. Эти костюмы производили в «Юнайтед Армор», дочернем предприятии корпорации «Андромеда», основываясь на опыте двух лет войны, и военные эксперты признали эту разработку революционной. Министерство обороны, однако, отказалось закупать их для миротворцев из-за недостатка финансирования.

Костюм весил всего двадцать фунтов. К нему прилагался бронированный шлем, который весил еще восемь. Шлем герметично стыковался с костюмом, создавая цельный боевой скафандр, настоящую ходячую крепость. Система дыхания с замкнутым циклом защищала наши органы дыхания от отравляющих веществ, которые в любой момент могли быть применены на поле боя. Прослойка из специального материала, встроенная в шлем, экранировала пси-излучение, если евразийцы вздумают применить против нас свои излучатели.

Костюмы были оснащены мощной системой жизнеобеспечения, разработанной оборонным сектором корпорации «Омикрон медикал». Виртуальный интеллект каждую секунду оценивал жизненные показатели носителя, и, когда видел такую необходимость, впрыскивал в организм быстродействующие стимуляторы и медикаменты. Костюм даже был способен экстренно затягивать свежие раны специальной эмульсией RTX-16, в разы ускоряющей свертываемость крови.

В каждый костюм был встроен экзоскелет, не только существенно усиливающий физические возможности своего носителя, но и уменьшающий риск переломов и травм при падениях и прыжках с большой высоты.

Последнее было особо актуально, учитывая, что за спиной каждого бойца был закреплен реактивный ранец, которые корпорация «Аэроспейс» изначально разработала для астронавтов. С помощью этих ранцев мы могли совершать огромные прыжки или даже непродолжительное время парить в воздухе. Новая система пожаротушения, как утверждал производитель, гарантировала, что случайное попадание вражеской пули не превратит нас в ходячий факел, как это часто бывало с более ранними моделями.

Наконец, на каждом скафандре был установлен генератор «магнитных щитов». Будучи включенным, он на несколько минут создавал вокруг носителя магнитное поле, способное существенно замедлить гиперзвуковые пули или полностью остановить более медленные объекты. Такие штуки изобрели всего два года назад.

И это далеко не полный перечень технологических новинок, которыми мы располагали. ЧВК не жалели средств, чтобы сделать бойцов своих элитных отрядов максимально живучими. Не из гуманистических соображений, разумеется. Речь шла лишь об эффективности в бою. Но мотивы создателей всех этих штуковин были не так уж важны. Они стояли между мной и смертью. Так что я научился ценить их, и знал их как свои пять пальцев.

— Странно думать о том, что я, возможно, сегодня погибну, сэр, — прокричал Орфен, чтобы перекрыть грохот.

Посмотрев в его глаза, я убедился, что он, похоже, последовал моему совету насчет воздержания от увеличенной дозы «Валькирии». Вряд ли в моей роте нашлось еще много таких же сознательных ребят, как он. Признаться, я и сам едва не дрогнул всего час назад.

Внешняя собранность вовсе не соответствовала моему паскудному внутреннему состоянию. Я прекрасно понимал, что я скоро погибну, а если даже и нет, то погибнет большая часть роты, за которую я ответственен. Я многое пережил. Слишком многое. Даже невероятно многое. Но чаша моей выдержки не была бездонной. И она почти переполнилась. А если так, если все катилось в пропасть — то с какой стати тогда это чертово воздержание, для кого я берегу ясность ума, для чего?!

Никакие здравые соображения уже не удерживали меня. Удержало лишь одно — воспоминание об Африке, 90-ом, об одинокой радиостанции в горах. То самое, что являлось мне во время каждого ночного кошмара перед самым пробуждением.

— Ты не можешь знать этого, рядовой, — ответил я, сохраняя самообладание. — Я много раз думал, что погибну, за эти годы. Но я все еще здесь.

— Может, вы и выживите, — усмехнулся солдат. — Я не уверен, что я такой же везучий.

— Не думай о том, на что не можешь повлиять. Делай, что должен.

— Обидно, что о нас никто не вспомнит, сэр. Если мы победим в этой битве, то в честь нее будут воздвигать памятники, о ней будут снимать фильмы, делать видеоигры. Но про нас там ничего не будет.

— Все-таки эта журналистка достала тебя, а? — усмехнулся я.

— А вас, сэр?

— Нет, только не меня, — с убежденностью покачал я головой. — Если я доживу до конца этой войны, то меньше всего на свете меня будет волновать кто что обо мне говорит и думает. Все эти чертовы медали, которые раздают миротворцам, яйца выеденного не стоят. Особенно когда их цепляют на могильные кресты. Выжить и остаться целым, насколько возможно — вот что важно.

— А что тогда, сэр? Если мы выживем и останемся целыми? Что будет дальше?

— Сейчас не время думать об этом.

— Знаете, сэр, если бы у меня был дом, куда хотелось бы вернуться, если бы там был кто-то, кто ждет меня, то я мог бы хотя бы отдаленно представить себе, как это — «вернуться». Но ведь я просто мясо. Нас ведь этому учили. Там, на Грей-Айленде.

— Из нас готовили бойцов. Намного лучших, чем миротворцы. Для того чтобы стать таким, нужно многим пожертвовать. Отречься от части себя. Каждый из нас выбрал эту судьбу, подписав контракт.

— Я знаю, сэр. Я ни в чем не сомневаюсь. Я легионер. Я никогда не позволю себе струсить или дрогнуть в бою. Если меня убьют — так и будет. Но если нет… я просто не знаю что я буду делать. Я уже забыл, как это — быть человеком.

— У тебя совсем никого нет?

Это был первый раз когда я спросил нечто подобное у своего подчиненного.

— Моя мать умерла незадолго до того, как я записался в Легион, сэр. Отца я не знал. Есть какие-то дальние родственники, школьные знакомые, если только они живы. Но они меня вряд ли даже узнают при встрече. Так что нет, сэр. Никого у меня нет. Потому я и взял себе такой позывной.

Следовало догадаться. «Орфен» означало «сирота».

— А у вас, сэр? — решился спросить рядовой.

— Моих родителей давно нет в живых. Об этом позаботились те самые ребята, что сидят там, в пещерах, и ждут нас. Или их товарищи, — произнес я. — Но есть несколько людей, которые когда-то были мне близки.

В памяти хаотично всплыли лица, каждое из которых вызывало во мне либо теплые, либо смешанные, но все же яркие и настоящие чувства, из разных времен и отрезков моей жизни. Мирослав, Клаудия, Роберт, Дженет, Рина, Джером… Маричка. Лица казались мне увиденными в каком-то фильме либо знакомыми с чужих слов, из пьяных баек сослуживцев. Неужели я действительно когда-то знал этих людей? Или я просто выдумал их, чтобы не чувствовать себя таким одиноким?