Улыбнувшись и кивнув Мухину в ответ, впрочем, не пропустив мимо ушей все то, что тот изложил, Стегин направился к трупам.

Неподалеку маялся, не зная, чем еще себя занять, мед.эксперт Игорь Прокопьевич Долькин. Осмотр мертвых он закончил минут сорок тому назад. Теперь он ходил вдоль обочины, загребая носками ботинок опавшие листья, беспрестанно курил и, питая свое воображение теми впечатлениями, что оставляла ему его ежедневная работа, давно ставшая рутиной, в ярких красках представлял себе, что происходит внутри его собственного, вполне живого еще, организма: легкие, адсорбируя на себя запредельные дозы никотина, черствеют, морщатся и покрываются черными выгоревшими кратерами, сосуды, еще не давно эластичные, чутко реагирующие собственной вибрацией на любое изменение его, Долькина, настроения, постепенно каменеют, метаморфозируя в сухие ломкие веточки. Словом, он чувствовал себя приговоренным к смерти. Но перебороть себя не мог. И прекратить курить не мог. У него осталась последняя сигарета. Долькин обрадовался, увидев Стегина.

“Стрельну пару. Не меньше, – подумал он, в душе рассчитывая на большее, и загадал. – “Прима”, пусть будет “прима”, но – в твердой пачке. Хорошо, Господи? Договорились, а?”

– Привет, капитан.

– Привет, Прокопыч.

– Холодно.

– Что? – задал Стегин лаконичный вопрос.

– Да вот, добрых два часа здесь торчу. Сигареты кончились. Не холодно, но промозгло, – начал жаловаться Долькин, левой рукою машинально поправляя пестрое фланелевое кашне, петлей лежащее на шее.

– Понимаю. Но я – о нем!

Носком ботинка, чистотой и блеском тот выгодно отличался от аналогичной части гардероба утомленного Долькина, Стегин указал на неподвижное тело, лежащие поближе:

– О нем! Расскажи мне, пожалуйста, что-нибудь интересное.

– А что один, что другой, – флегматично отозвался Игорь Прокопьевич, отчетливо понимая, что время для главного вопроса еще не наступило, и что вожделенную пару сигарет, а может и полпачки, легче получить в обмен.

– Два трупа, значит. В одном две дырки: в грудь зацепили, а потом, когда он лежал, в лоб; во втором одна – точнехонько в сердечко.

– Ого, – Стегин присвистнул. – Класс!

– Профессионал! – согласил Долькин, повторив мнение, что уже высказал Мухин.

– Шрамы, рубцы? Особые приметы?

– Татуировку у одного.

– Знаю. Мухин доложил. Что-то еще?

На лице мед. эксперта застыло выражения задумчивости, которое вскоре сменилось явным раздражением:

–Я осмотрел открытые части тела. Причина смерти? Она очевидна.

– Ах, очевидна, – вздохнув, согласился Стегин.

– Вот и я говорю… Погоди-ка! – вдруг радостно воскликнул Долькин. – Вспомнил!

– Ну?

– Дай-ка сигарету, – с удовольствием и одновременно невзначай произнес Долькин фразу, вертевшуюся на языке.

Вспомнил! Как же, мысленно усмехнулся Стегин, понимая, что деталь, о которой, выдержав положенную паузу, Долькин собирался ему рассказать, уже зафиксирована в том коротком отчете, что пробубнил под тихий шорох двигающихся катушек, мотающих тонкую полоску магнитной пленки, замерзший и уставший мед.эксперт. Но – таковы правила, и Стегин вытащил пачку сигарет и ловким щелчком выстрелил из неё одну единственную штуку.

– Слушай, не томи, – попросил он, прекрасно понимая смысл глубокомысленного молчания.

Долькин закурил и от удовольствия рассмеялся.

– Сейчас, сейчас. Глянь-ка на правую руку вон того! Где-то этот товарищ недавно засветился. Точно! Думаю, он голой рукой схватился за лезвие.

– Интересно, – присев, Стегин осторожно взял мертвого за запястье. -Да, вижу. Точно на лезвие?

– Не точно. Может, например, на горлышко разбитое напоролся.

Стегин скривился. Неопределенности ему не нравились.

– Или на заточку, – немного помолчав, добавил Долькин.

– Лезвие, бутылка, заточка? Поточнее установить характер повреждения нельзя?

– Можно, конечно, попробовать, – хитро ухмыльнулся эксперт. – Дело в том, что в наличии воспалительные изменения тканей.

– Хватит воду мутить. Вкладывай! – недовольно потребовал Стегин, вытягивать из Долькина каждое слово ему надоело. – Как давно была нанесена рана?

– Да какая там рана! Так, пустяк. А можно у вас стрельнуть несколько штучек? – уверенный в том, что ему не откажут, спросил Долькин. И Стегин опять молча вытащил пачку, что только что спрятал в карман.

– Повреждение кисти предположительно произошло дней десять дней назад. А может раньше. Недели три назад, или даже месяц. В зависимости от того, как его лечили. А вообще-то, его не лечили, – начал рассказывать эксперт. – Потому мы видим здесь воспаление. Ткани изменены: они отечны, гиперемированны, смещены относительно друг друга. Края ран не совпадают. Но представить поверхность предмета, за который он схватился, можно! Еще имеются специфические выделения: гной, сероза, кровь – эта рана понемногу кровоточила до последнего. И выходит, куда бы он пятерней своей ни лазил, он везде оставлял след!

Стегин внимательно слушал и удивлялся своему настроению. Что-то было не так. Отсутствовало чувство уверенности. Почему? Что-то тревожило и туманило ту чистоту мысли, с коей Стегин привык начинать расследование, и коей, в тайне от других сотрудников прокуратуры, гордился. Что? Телефонный разговор, ответил он сам себе.

Долькин замолчал и принялся сосредоточенно курить.

– Спасибо, – бросил Стегин.

– А-а, – отмахнулся Долькин.

Всецело погрузившись в размышления, Стегин сделал пару кругов вокруг тел.

Они уже потеряли человеческие очертания: расплылись, растеклись, словно кляксы густого тумана, упавшие с кончика пера, что омакнули в тучу, и стали похожи… Они были похожи на двух старых спящих псов – грязные и усталые псы лежали, подоткнув под себя хвосты, спрятав морды под передние лапы.

Внезапно Стегин остановился, нагнулся и приподнял край замызганной матери и заглянул ему в лицо.

Он увидел посмертную маску: тяжелая челюсть отвалилась книзу, язык вывалился наружу, зрачки сухих глаз стали неподвижны. Смерть всегда выглядит неприглядно, настигла ли она героя или же подонка, и судить о том, кто есть кто на основании мимолетного взгляда, брошенного на застывшие черты, неправильно и, главное, не профессионально. Одно он мог сказать определенно, этого человека он не знал. Он не из тех, кого Стегин задерживал и допрашивал, кто стрелял в него или метил ножом, он не сталкивался с ним в длинных пустынных коридорах прокуратуры и в залах судов. Стегин ни разу в жизни не видел его фотографию. Он его не знает.

Стегин посмотрел в лицо второму мертвецу, это был Винт, и еще раз убедился в особых качествах снайпера. Пулевое отверстие, что зияло у того во лбу, отклонилось от средней линии всего на полсантиметра.

“И этот тоже не знаком”, – уверенно решил он.

Он выпрямился и огляделся.

– А чего, собственно, мы ждем? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил он. – Почему их не увозят. Увозите! Вы закончили?

– Заканчиваем, – поправил его Мухин. – А вообще-то, мешки ждем.

– Какие мешки? – не понял Стегин.

– Пластиковые, черные. У нас не оказалось. Израсходовали. Но я уже отзвонился. С минуту на минуты подвезут. И сразу – в морг, – объяснил Мухин.

– А-а.

Стегин сообразил, речь идет о мешках для трупов. Он вспомнил, согласно последней инструкции увозить не защищенные тела с места событий не положено.

– Не положено! И это – правильно. Мертвое тело по сути – улика, – продолжал свои рассуждения Мухин, не замечая, что Стегин не слушает его. – Как и всякая улика, тело должно было быть изъято, то есть изолировано от воздействия внешних факторов. А что может случиться в дороге? Авария, нападение, землетрясение, взрыв. Все!

А Стегин, лишь в полуха вслушиваясь в поток слов, выдаваемый Мухиным, размышлял по-прежнему о телефонном звонке. Не отправлен ли он по ложному следу? Неудачное попытка покушение на Раздатченко? Но ничто пока не подтверждало информацию, сообщенную ему неизвестным абонентом.