Неизвестно, когда Беньямин и Брехт виделись или общались в последний раз перед приходом нацистов к власти. Беньямин ещё успел узнать о сроках и обстоятельствах бегства Брехта из Германии68. Позднее контакты поддерживались через третьих лиц69. На открытке, отправленной Беньямину в Сан-Антонио на Ибице из Санари-сюр-Мер Евой Бой, Брехтом и Арнольдом Цвейгом в конце сентяб ря 1933 года, Брехт спрашивал: «Приедете в Париж»?70 Там Бенья мин с Брехтом и встретились впервые во время эмиграции, в конце октября или начале ноября 1933 года71.
Семь недель до отъезда Брехта 19 декабря были отмечены настолько тесным общением, что «когда Брехт уехал», для Беньямина Париж словно «обезлюдел»155. Беньямин, Брехт и Маргарет Штеффин остановились вместе в отеле Палас на Рю дю Фур. Существуют свидетельства об их встречах с другими эмигрантами: Клаусом Манном, Германом Кестеном, Зигфридом Кракауэром, Лоттой Ленья, Куртом Вайлем, Элизабет Гауптманн (после её освобождения) и Эйслером, с которым Брехт обсуждал сборник «Песни, стихи, хоры»156. Беньямин заразился на Ибице малярией; выздоровев, он пытался «заработать что-нибудь библиографическим, библиотечным трудом». Он писал рецензии, готовил эссе о Бальтазаре Грасиане, трудился над эссе об Эдуарде Фуксе, с которым в это время и познакомился157. Маргарет Штеффин помогала ему готовить рукопись сборника писем «Люди Германии»72.
Беньямин писал Гретель Карплус, как и Адорно, называвшей Брехта «Бертольд»: «Я вижусь с Бертольдом каждый день и часто подолгу; он старается познакомить меня с издателями»158. Брехт работал вместе со Штеффин над «Трёх-грошовым романом», который Беньямин читал в рукописи. Брехт также участвовал в редактировании «Коричневой книги II: Димитров против Геринга: Разоблачение истинных поджигателей»159. Также они объединили усилия в работе над проектом, упомянутым Беньямином в письме Гретель Карплус: «Я веду с Бертольдом беседы о теории детективного романа, возможно, когда-нибудь из наших разговоров появится экспериментальный проект»73.
Намерение перейти от теории детектива к практике уже возникало раньше. В июне 1931 года «идея детективной драмы» обсуждалась в компании отдыхающих в Ле- Лаванду. В мае 1933 года Беньямин упоминал, что он занялся бы написанием детективного романа, но только если сможет рассчитывать на успех: «Сейчас я могу думать об этом лишь очень осторожно; пока я лишь записываю на листочках заметки о сценах, мотивах, сюжетных ходах, чтобы обдумать все это позже»160. На двух листах бумаги из архива Беньямина сохранились наброски материалов, соответствующих фрагментам детективного романа в бумагах Брехта161. Беньямин предложил деление романа на главы и тезисы сюжета, тогда как в бумагах Брехта сохранились первая глава, краткое описание сюжета и заметки о персонажах, сценах и мотивах. Авторство не установлено однозначно, это может быть по-настоящему совместное произведение. Беньямин мог предложить общий план и отдельные «сцены, мотивы, сюжетные ходы», а Брехт элементы сюжета, например интересовавший его мотив шантажа74. Судя по стилю и почерку, первая законченная глава диктовалась Брехтом.
Наброски Беньямина к совместному с Брехтом экспериментальному проекту по написанию детективного романа. 1933
Сюжет, реконструируемый по сохранившимся источникам, довольно банален: отставной судья нападает на след мелкого акционера, занимающегося шантажом. Когда акционер уезжает по делам в другой город, его жена узнает, что он её обманывает, и раскрывает аферы, совершенные им ранее в качестве торгового представителя. Она решает не выдвигать обвинения из страха перед разводом. Секретарша, жертва шантажиста, убивает его, столкнув в подходящий момент в пустую шахту лифта. Мотивы, темы, элементы сюжета можно найти в бумагах и Беньямина, и Брехта (чемодан с пробами, зонтик, цветочная лавка, записка «Опасно, уезжай из города», камера, прическа, штопор, кондитерская фабрика, типография, немотивированное убийство, совершённое с целью сокрытия убийства с мотивом). Определенные нестыковки позволяют предположить, что при диктовке вносились изменения; например, некоторые имена одинаковы или созвучны, но написаны по-разному (Сейферт / Сейфферт, компания Монтана / компания Молиссон).
В наброске из архива Брехта, вероятно, написанном им, этот сюжет, типичный для детективного жанра, оказывается развёрнутым по-новому благодаря характеристике судьи-детектива. Его видение правосудия и общества соответствует взглядам и идеям Беньямина и Брехта. Судья – это «скептик, не интересующийся юридическими или мировоззренческими умозрениями, он отдает все силы своего разума наблюдению за действительностью»162. Во многих случаях он считает среду, вызвавшую преступление, более порочной, чем злонамеренность виновных. Его знакомство с системой правосудия заставляет его «признать, что последствия приговора во многих случаях приносят больше вреда, чем действия, караемые правосудием». Ему «всегда было интересно, что происходит после приговора»163, и он не стремится к исполнению закона любой ценой, поэтому в конце только он и читатель знают результат расследования. В этом фрагменте появляется новый для того периода тип немецкого детектива, подвергающего сомнению законы буржуазного общества. Наброски Беньямина и Брехта свидетельствуют не только об удовольствии от литературно-детективной игры, но и об их интересе к обнажению механизмов буржуазного общества.
Осенью 1934 года друзья снова работали вместе над литературным произведением Брехта, как это уже было в 1931 году в Ле-Лаванду со «Святой Иоанной скотобоен» и с детективным романом. Беньямин сообщал Анне Марии Блаупот тен Кате о проекте, разрабатывавшемся в Драгёре вместе с Брехтом и Коршем: «Во-вторых, раз уж здесь наш общий знакомый, мы все втроем взялись за очень интересную работу. Но я расскажу Вам о ней при встрече» 75. Возможно, он говорил о прозаической сатире на Джакомо Уи: для работы над ней Брехт просил Беньямина прислать ему в Драгёр «Историю Флоренции» Макиавелли164. Также возможно, что он говорил о «Туи-романе» или – раз уж там был Корш – об идее философской дидактической поэмы, где соединились бы различные мотивы, занимавшие Брехта в то время – эта концепция прорабатывалась в разговорах с Беньямином165. Брехт и Корш вернутся уже после 1945 года к проекту «дидактической поэмы, написанной почтенной строфой “О природе вещей” Лукреция и рассказывающей о противоестественной сути буржуазного общества. Ядром её должен был стать версифицированный “Коммунистический манифест”»166.
Эмиграция внесла в отношения Беньямина и Брехта новый аспект: взаимную помощь в организации публикаций и выступлений, связанной с обменом контактами, передачей сведений и рукописей и даже работой литературным агентом, особенно характерной для Беньямина, получившего от Брехта карт-бланш на ведение переговоров с издателями от своего имени и передачу текстов редакциям и театрам. Беньямин выступал посредником в переводе и публикации текстов Брехта французскими издательствами и периодикой, в постановке «Трёхгрошовой оперы» в амстердамском Театре Стеделейк в 1934 году167, переговоры о которой вела Блаупот тен Кате; он добился изменения дизайна обложки сборника «Песни, стихи, хоры», предупредив Брехта, что «оттенок коричневого в равной степени и может вызывать недоразумение, и выглядит отвратительно» 76; а также анонсировал «Собрание сочинений» Брехта168. Типичное свидетельство этих усилий можно найти в его письме Маргарет Штеффин:
