Тракайский замок, 1409 г., рис. автора 1982 г.

Внутренний двор замка, рис. автора 1982 г.

– Куда путь держишь? – поинтересовался самый разговорчивый из велотуристов, покосившись на мой, неприлично сверкавший котелок.

– На Москву…

– Давно?

– Четвёртый день.

– И что, каждый день новый котелок достаёшь?

– До этого сухим пайком обходился.

Больше вопросов не было. Парочки были заняты собой и на меня внимания не обращали.

Через полчаса моя гречневая каша, заправленная сушёным мясом, сварилась. Я поужинал, отмыл и оттёр песком закоптившийся котелок, придав ему первоначальный вид. Потом долго сидел на берегу, любовался вечерним закатом и слушал крики чаек над озером. Возможно именно здесь 170 лет назад, на этом самом месте, располагались солдаты итальянской гвардии, и они так же готовили себе ужин и отдыхали…

Велососеди вчетвером забрались в свою двухместную палатку и вскоре затихли.

Над озером сгустились сумерки. Застегнув полог палатки, я заснул глубоким, спокойным сном.

Из «Виленского Военного Листка» 1812 г.

«27 июня Император прибыл на аванпосты и приказал армии начать движение на Вильну, и атаковать на рассвете русскую армию, если она решится защищать Вильну или затянуть взятие её с целью спасти громадные магазины, которые в ней помещались… На рассвете русские отступили. Давши несколько пушечных выстрелов, они, переправившись через Вилию, сожгли деревянный мост Вильны и громадные магазины, вмещавшие в себе продукты на несколько миллионов рублей. Было сожжено более 150000 четвертей муки, громадное количество фуража и овса, и большое количество предметов снаряжения. Большое количество оружия было испорчено и брошено в Вилию».

Утром, собрав свой рамный рюкзак, я с первым катером покинул свободный и безопасный кемпинг, и отправился в Вильнюс, до которого было километров тридцать.

Приблизившись после обеда к городу, я сел на автобус и добрался до автовокзала, где оставил в камере хранения свой тяжёлый рюкзак и успел купить билет на последний рейсовый автобус, идущий в сторону Свенцян, именуемые теперь Швенчёнеляйном. Автобус ходил по этому маршруту только два раза в сутки.

Я сидел с левой стороны и палящее солнце меня не беспокоило. Автобус катил по дороге, окружённой зелёным морем ухоженных полей с живописно разбросанными тёмными островами леса. Это была та самая дорога, по которой в 1812 году уходила из Вильны без боя русская армия, ведомая своим царём и военным министром Барклаем де Толли.

Отступление русской армии

Автобус был небольшой, какой обычно можно встретить на сельских дорогах. Пассажиры в автобусе громко переговаривались. Слышалась литовско-польская речь, в которой, время от времени, проблескивали и русские слова. Впереди, справа от меня сидел худой пожилой мужчина в кепке немецкого покроя – очень популярной среди литовцев. На левой руке его, которой он держался за спинку переднего сидения, было наколото короткое русское слово «Сибирь». «Один из бывших «лесных братьев, – подумал я. – Как идёт ему эта кепка».

Через час пути автобус остановился на перекрёстке дорог у небольшого озера. Я осмотрелся: всё было так, как рисовал майор на своей схеме. Где-то тут недалеко должен был находиться хутор его брата. На придорожном столбе была прибита табличка с надписью «Слобода». Автобус уехал, а я остался стоять на дороге посреди поля, ещё не зная, в какую сторону мне податься. Я спросил у старичка, сошедшего вместе со мной на остановке, не знает ли он пана Рынкевича?

– Альдека? – оживился старик. – Та вон! – он махнул рукой в сторону поля, засеянного рожью.

Я посмотрел по направлению руки, но ничего кроме зелёного поля и синего неба не увидел. Вышел на перекрёсток. Одна дорога была та, по которой я приехал, а вторая, пересекавшая её, шла на Вилькомир. Она была старая и узкая, какой была, наверное, и двести лет назад. Старик, видя, что я остановился в нерешительности, взялся проводить меня, и повёл по старой дороге, пока вдали, посреди поля, как островок в океане, не показалась мыза Рынкевичей. Я поблагодарил своего проводника и стал искать глазами тропинку к дому, но ничего не найдя и, чтобы сократить путь, пошёл напрямик – через рожь, и сразу же пожалел об этом, так как мгновенно по пояс промок. Наличие росы в этом густом зелёном море при жаркой погоде было для меня неожиданным сюрпризом. Хозяин хутора, завидев меня издалека, приложил ладонь козырьком ко лбу и с интересом наблюдал за мной, вероятно пытаясь угадать, кого это чёрт несёт по мокрой ржи, «ако посуху». Так он и стоял, пока я не вышел к нему из этой мокрой зелёной гущи, как из водорослей, радостно хлюпая мокрыми ботинками.

Мы поздоровались. Я представился и объяснил хозяину цель своего визита. В подтверждение передал ему записку от брата из Каунаса.

– Я не читаю по-русски, – почти без акцента ответил он.

Тогда я сам зачитал ему записку майора.

Альдек Рынкевич встретил меня приветливо. Он был сухощав, небольшого роста, на вид лет пятидесяти. Так как был рабочий день, и хозяин с хозяйкой спешили на работу, я, чтобы не задерживать их и не терять даром время, сразу же отправился на поиски холмов, ради которых, собственно, сюда и приехал.

Мне пришлось вернуться назад, на Свенцянскую дорогу, вновь пройдя через ржаное «море» по уже проторенному маршруту. Достав карту майора, я освежил в памяти схему, которую он нарисовал и приступил к поискам холмов. Пройдя с километр, увидел слева невдалеке от дороги небольшую рощицу, состоящую из довольно старых деревьев. В центре этой рощи располагался заросший травою небольшой холм, скорее даже холмик, высотою около метра, вершина которого была изрыта. Видно было, что очень давно кто-то уже копался здесь. Вся земля вокруг холма так густо заросла земляникой, и было её так много, что я не устоял от соблазна – попробовать её. Пройдя дальше, уже справа от дороги – в лесу я нашёл ещё два таких же холма, обложенных камнями. От времени камни поросли мхом. Ковырнул один из них носком ботинка, булыжник легко поддался. Я откатил его, затем – второй, третий. Дальше был песок. Во мне загорелся азарт кладоискателя и, будь у меня лопата, я, наверное, продолжил бы копать, но лопаты у меня при себе не было. Погоревав, я оставил своё занятие и сложил камни обратно.

Жара неумолимо гнала в тень, к воде. Прошёл ещё километра два по дороге и оказался на берегу лесного озера. Я разделся и искупался. Песчаное дно было плотное и чистое, как полоса морского пляжа. Одежда моя давно просохла. В воздухе висела знойная, безветренная тишина, нарушаемая только нудным жужжанием насекомых.

И кругом – ни души…

Когда я вернулся на хутор, хозяин был уже дома. В записке майор советовал поговорить с его бабушкой, что я и сделал, но разговор с 89-летней полячкой, не говорившей по-русски, оказался для меня непростым делом. Альдек, как мог, помогал нам общаться. Самое главное, что мне удалось выяснить, это то, что холмы, которые я видел и все остальные в округе, существовали здесь ещё до 1914 года. В таком случае, это вполне могли быть захоронения 1812-го года.

После разговора с бабушкой Альдек решил завести мотоцикл и, усадив меня в люльку, повозил по окрестным полям и рощам, где я увидел ещё десятки таких же холмиков.

Известно, что отступая из Вильны, Барклай-де-Толли сообщил Багратиону о своём намерении – дать под Свенцянами сражение. Большого сражения, конечно, не было, но бесспорно одно, что отступая, русская армия постоянно вела сдерживающие арьергардные бои. Свенцянская дорога была главным направлением, по которому отступали 3-й и 4-й корпуса 1-й армии, 6-ому корпусу Дохтурова и коннице Платова, находившимся южнее, было предписано двигаться в этом же направлении. Через Свенцяны путь лежал к укреплённому Дрисскому лагерю, которым, как предполагалось, закрывалась дорога на Петербург. По пятам 1-й русской армии следовали корпуса Нея и Мюрата, а слева – в обход, стремясь зайти русским в тыл, продвигался корпус Удино.