Алеша чвакнул жвачкой и, вытащив руки из карманов брюк, развернул папку и, по мере того, как он знакомился с ее содержимым, его выражение лица опасно менялось, как и запах.

– Алеша! Нет! – только и успела вскрикнуть я.

Мой крик утонул в зверином рычании, а Алеша с невероятной силой вдавил Мишу в пустые полки углового стеллажа.

– Ты как, бл*дь, посмел? – проревел он.

Я не знала, за что хвататься и, тщетно пытаясь докричаться до Алеши, беспомощно жалась за столом в то время, как два полутрансформированных волка пускали друг другу кровь. И это пока только был разогрев: Миша хоть и не мог справиться с Алешей, и оттолкнуть его, упрямо не отступал, извергая ответные рычания.

– Не лезь! – рыкнул Алеша, рубашка на спине которого начала трескаться.

Серый, намеревавшийся с еще несколькими ребятами разнять его с Мишей, пока они все не разнесли, замер в нерешительности.

– Алеша! – в сотый, наверное, раз крикнула я, удачно попав между рычанием. – Отпусти его! Это я! Я просила их сделать! Я! Понимаешь? Я!

Алеша, как ошпаренный, бросил Мишу, но от злости побагровел еще сильнее и направился к столу, который и в менее злом состоянии мог сломать одним пальцем.

Мда… А я считала его невозмутимым!

Миша, чья волчья кровь бурлила, не желая остывать, двинулся следом, но ему преградил путь Серый.

– Дружище, лучше не надо! – с предупреждением в виде пистолета за поясом, сказал он.

Миша исподлобья посмотрел на него, но все же остановился.

– Какого х*я! – прорычал Алеша.

– Базар фильтруй! – огрызнулась я, тоже не на шутку разозлившись.

Устроить такое из-за какой-то бумажной мелочи! Дома же был Никита!

А если бы Миша полностью превратился в волка, и у Серого с ребятами не осталось бы выбора, кроме как начать стрелять? Вот что бы тогда было?

Я смерила брата ледяным взглядом и, обогнув стол, подошла к Мише.

Лицо его вернуло человеческие черты, но в вырывавшемся тяжелом дыхании все еще ощущалась сильная агрессия.

Темно-синяя рубашка на его груди стала еще темнее от крови и я медленно протянула к ней руку.

– Дай посмотрю!

– Пустяки, Кира, – выдохнул адвокат, кидая настороженные взгляды на Алешу. – Просто царапина.

С осторожностью я все же расстегнула несколько пуговиц и сдвинула рубашку.

Да нет! Это были вовсе не царапины, а глубокие прорези в тех местах, куда вошли когти Алеши. Правда, они уже затягивались, но сам факт их появления был, мягко говоря, неприятен.

Я приглашала Мишу совсем не для этого, и даже появившиеся у меня подозрения в его адрес не меняли мое отрицательное отношение к столь бурной и неуместной реакции Алеши.

В конце концов, если так уж объективно было судить, то Миша всего лишь делал свою работу, параллельно преследуя свой интерес. И даже если он и был в чем-то виноват, то Алеша в первую очередь должен был думать о том, что здесь было не место для разборок, и я была очень огорчена и разочарована его поступком, тем более в такое тяжелое для нашей семьи время.

– Извини… – прошептала я, посмотрев Мише в глаза.

Если мои подозрения были хоть отчасти верны, то в данный момент для меня лучшим решением была загладить конфликт, чтобы при следующей нашей встречи, как и когда бы она не состоялась, адвокат был настроен доверительно по отношению ко мне.

– Я…

– Не переживай! – прервал меня Миша.

Дыхание его пришло в норму, а из запаха почти исчезли тестостероновые ноты. Ему было приятно мое внимание и ни в моем запахе, ни в поведении он не заметил никакого подвоха.

– Это не твоя вина, – добавил молодой волк и, взяв меня за руку, поцеловал ее тыльную сторону. Все-таки мне было бы очень жаль, если бы он оказался замешан в делах Коппеля. – Я позвоню тебе вечером. Хорошо?

Я согласно кивнула, и Миша, забрав свой портфель, но оставив папку с конвертом, ушел. Серый с ребятами тоже предпочли оставить нас с Алешей одних, и даже Роза, с беспокойством заглядывавшая в кабинет, не решилась зайти.

Я прикрыла дверь и вернулась к столу. Руки немного подрагивали, но я все же налила себе кофе.

Я не рассказывала Алеше о том, что хотела переписать все имущество Ангелова на него, что, пожалуй, было бы справедливо, и само собой умолчала о том, что старый адвокат маленько растащил наследство ради сохранения места хозяина города, на котором очень хотел видеть Алешу.

Как оказалось, интуиция меня не подвела, и основания молчать себя оправдали. А я еще корила себя за скрытность! Думала, выбрать подходящий момент и все рассказать, да и вообще поговорить с братом по душам, так сказать, ведь история у нас с ним была еще та!

Не то, чтобы нам нужно было с Алешей расставить все точки над "и", наши отношения и так были ровными, не считая частых колкостей в адрес Гриши, но с учетом почти кровавой расправы с его стороны над адвокатом, чего я никак не ожидала, очевидно, что все-таки поговорить нам было о чем.

– Надеюсь, ты доволен? – ледяным тоном процедила я, стуча крошечной чашкой по блюдцу. Сраное серебро! Кто додумался его использовать в качестве сервиза?!

Алеша перевел на меня пылающий взгляд и все еще воинственно раздул ноздри.

– Его гордость пострадала больше, – пробасил он, мрачно скрестив окровавленные руки на груди. Похоже, что он не видел ничего такого в том, что сделал.

– Объясни! – требовательно добавил Алеша, кивнув на папку и конверт, которые оставил Миша.

Я залпом выпила остывший кофе. Момент был не походящий, да и настроение у меня было не то, но я все в подробностях рассказала ему о замысле Ибрагимова старшего и своей скромной идеи во имя справедливости. Как будто последняя нужна была кому-то!

С вернувшимся к нему невозмутимым видом Алеша выслушал мой рассказ, но так и не сказал ничего в ответ, причем даже краткого "извини", а просто ушел, забрав с собой поднос с кофейным набором.

Минут пять я вращала на столе папку с документами и конверт, прикидывая про себя, что же решит Алеша. Дурная была работа: я и так знала, что он решит.

Мы не так долго с Алешей были знакомы, но хорошо изучила его характер, принципы и логику – такую же странную, как и у Гриши.

Удивительно, что они не подружились! Оба бы меня изводили своими нелепыми решениями и гениальными ответами! А там рукой подать и Никита той же дорогой пойдет, только сначала проведет меня через полосу препятствий подросткового возраста, как в свое время Гриша провел Эвелину. Наверное, волосы она красить начала, чтобы скрыть седину!

Я непроизвольно провела по волосам, будто проверяя вообще их наличие, и тоскливо подошла к винтовке, одиноко лежавшей в ящике на подоконнике.

В разобранном виде она чем-то напоминала меня, и, поглаживая ее пальцами, я думала про осколки мотоциклов, все еще не убранных с перекрестка, параллельно гадая, с какого времени я находилась в состоянии разобранности с сыпавшимися с меня при каждом шаге осколками.

То, что со мной сделал Ангелов, оставило на мне несмываемый отпечаток, и прежней я не стала, что было, в общем-то, естественным явлением, но после отъезда из коттеджа и всех моих размышлений о том, кем я стала, я только сейчас поняла, что я так и не стала кем-то, то есть я не развилась дальше, а просто с рождением Никиты зависла.

Сын стал моей жизнью на паузе, и я что-то делала правильно, что-то не правильно, но с возвращением в мою… нашу с сыном жизнь Гриши, я так и не поняла, что с этим делать. Я решила, что хотела быть с ним, с легкостью стала называть пентхаус домом, но испытывая любовь, я так и не начала снова чувствовать себя.

Я была все также зависима, как и когда жила только с Сашей, и свою жизнь я взяла под контроль только один раз: когда выстрелила в Ангелова. И то – это был спорный момент, ведь я просто удачно воспользовалась обстоятельствами, прекрасно зная, что, во-первых, его вероятнее всего убьют все равно, а во-вторых, зная, что так или иначе, опять-таки удачно воспользовавшись обстоятельствами, я уеду и освобожусь от него.