Через несколько лет, обжившись со своей ролью и перестав плакать ночами, меня стало очень беспокоить прервавшееся образование, но и тут я нашла некий выход. Умея насылать глубокий сон на слабые души, я выскальзывала из спальни и, прокравшись в библиотеку, набирала там разнообразные ученые тома. Папа был… папа был очень умным, образованным человеком и сумел собрать прекрасную коллекцию из лучших учебников и романов нашего времени. Это сильно меня выручало и помогало не сойти с ума. А днем они служили якобы трамплином для игрушек или стенами домов для ручной мышки и никто не мог заподозрить бедняжку княжну в умении читать или считать. На то, что книги время от времени менялись, прислужницы не обращали внимания.

– Ты согласен или нет? – наконец сурово спросила я в тишине у зверя. – С тобой или без тебя, у меня нет выхода.

Волк еще недолго поизучал сведенные брови, умные глаза девушки и все же кивнул.

– Буду ждать тебя за самой высокой сосной, у кромки леса, ты увидишь.

Я поднялась, отряхивая прилипший снег с колен.

– Сейчас я с решеткой не справлюсь, на нее наложено заклинание против побега, но завтра, пока вы будете в упряжке, появится шанс. Надеюсь, ты не обманешь.

Вопрос доверия за последние 10 лет стал довольно больным, я уже забыла это чувство.

Чужеземец больше не подавал никаких знаков, просто внимательно смотрел на меня, и я, накинув капюшон обратно, пошла по своим следам в замок. Легкие снежинки проносились мимо лица, начинался снегопад.

Я стояла в одиночестве возле зеркала и рассматривала свое отражение – меня уже нарядили к венчанию. Черные волосы, как воронье крыло, заплели в тяжелые косы и закрепили шпильками с жемчугом вокруг головы. Такие же черные брови смазали маслом и уложили ровной щеточкой, чтобы те блестели под свечами в церкви. Глаза у меня были серые, как «зимнее море», так мне говорили в детстве. И специально под них платье сшили из серебристо-серой неповоротливой ткани, расшитой камнями, кристаллами и тончайшей вышивкой из серебряной шелковой нити. На создание подобного богатства требовалось немало времени. И когда же любезный дядюшка на самом деле начал приготовления?

Мне удалось выдворить из комнаты всех служанок, привыкших к капризам «княжны» и, воспользовавшись моментом, добавить к наряду теплые штаны, которые не были видны из-под подола.

Затем я замотала шею пуховым платком, надела дубленку, длиной до колена и с меховым капюшоном, взяла крепкие рукавицы и вышла одна подышать во двор. Мне сегодня многое прощалось, все-таки невеста имеет право нервничать и капризничать. Потом такого права уже не будет.

На меня мало обращали внимания, каждый был занят своим делом, зная об остром взгляде князя и о его последствиях, особенно, если ты посмеешь сделать что-то недостаточно хорошо из своих обязанностей.

Всего несколько последовательных действий: случайно толкнуть дверцу птичника и упавшей миской шугануть истеричных, хлопающих крыльями, выбегающих птиц; натолкнуться на подготовленный масляный светильник и опрокинуть на землю вспыхивающее озерцо; отбежать от общего переполоха к собранной упряжке Бешеных; почти не испугаться воющих созданий с капающей на снег слюной и напоследок кинуть бережно хранимое много лет заклинание, записанное в камушек, для разъедания металла в цепь, соединяющую вервольфов и, не оглядываясь, со всех сил побежать вперед. Чужеземец стоял в конце упряжки и за то время, что он сможет освободиться, я должна была достигнуть леса.

Позади начали раздаваться брань, лязг и болезненные крики. Они останутся со мной до конца жизни.

Добежав до края возвышенности, на которой был построен замок, я плюхнулась на попу и покатилась вниз, с крутой ледяной горы, сделанной для ребятишек с местных деревень. Острые кочки перевернули меня в толстой неповоротливой дубленке и я кубарем, словно кукла, докатилась до сугробов, царапая щеки крупными висячими серьгами с драгоценными камнями. Снег залепил лицо, растрепал уложенные косы, я провела мокрой кусачей рукавицей по лицу и, подняв тяжелый узорчатый подол платья, начала пробиваться к темным деревьям. Падающий с ночи легкий снег постепенно разошелся и к обеду превратился в крупные частые хлопья, заметая следы.

Сапоги моментально забились снегом, я не обращала внимания, упорно продвигаясь вперед, разгоряченное дыхание облачками выбивалось изо рта, а спина взмокла под меховой одеждой. Около глаз моталась промокшая черная прядь.

Я добралась до условленного дерева и, раскопав налетевший сугроб, вытащила из него небольшую наплечную сумку на длинном ремне, припрятанную ночью, просунув голову, повесила поперек груди и тяжело дыша, прислонилась на пару мгновений к широкому стволу спиной.

Позволив себе эту слабость, я повернулась назад посмотреть, что происходит, и сквозь пургу увидела темно-коричневого волка, большими прыжками приближавшегося к деревьям.

Ближе, ближе, еще чуть-чуть. Я сделала шаг от сосны, чтобы меня было видно… и огромный зверь проскакивает мимо, вглубь леса, обдав меня кусками льдинок.

Сердце успевает упасть вниз.

Но затем я оглядываюсь вслед и вижу, что волк уже остановился и смотрит на меня, грудь тяжело надувается и опускается, секунда и он ложится животом вниз. Одним движением срываю с себя пояс и перекидываю его под мордой вервольфа, поперек груди, забираюсь на жесткую спину, обхватываю бока ногами и мы срываемся вперед.

Самодельные поводья помогали не свалиться при резких и высоких прыжках, особенно, через поваленные деревья. Капюшон упал с головы и я еще сильнее прижалась к волку, закрывая глаза, холодный ветер обжигал уши и щеки. Ветки хлестали по голове, вырвав несколько шпилек с застрявшими волосами; подвенечное платье шуршало складками, трепыхаясь на коленях и по спине вервольфа. Словно герои из сказки, невеста и волк, сквозь завесь снега – такая чуждая мне романтика.

Через какое-то время слева и справа, на расстоянии, раздался приближающийся вой – нас окружали. Без ноши чужеземец был бы быстрее. Мы почти достигли края княжества, дальше оставался обрыв, ревущая река и чужие земли, возможно, те, где он родился.

Торжествующий вой послышался еще ближе и справа с хрустом разлетелись ветки кустов под тяжестью крупного тела. Пришлый резко остановился и, одним движением скинув меня в сугроб, развернулся на встречу сопернику. Выскочивший соболино-серый волк был одним из упряжки, в сумерках он почти сливался с пространством. Глухо рыча и скаля пасть, зверь кинулся вперед, когда-то он тоже был человеком.

Бурый резко отскочил, сохраняя трезвость ума, и вгрызся в серую шею, кроша острыми клыками вены и хрящи. Страшный животный крик, переходящий в визг и лапы с когтями засучили по насту, в бесплотной попытке подняться.

Не успел Чужак повернуться, как появился второй преследователь, привлеченный яростью пролитой крови. Оба зверя вцепились в рычащий комок, хватая друг друга за шкуры и, покатились к обрыву, не разбирая ничего вокруг. Я кинулась следом.

Еще один намеренный толчок и бывший Бешенный пес с визгом летит в темную грохочущую бездну, но увлекает за собой и бурового волка, быстро соскальзывающего со снежного края. Падаю ничком и хватаюсь руками за покрытую мехом переднюю лапу скатывающегося тела. Не верящий Чужак поднимает уже обреченные карие глаза вверх и встречается с моими. Секунда, глаза в глаза.

Вторая темная тяжелая лапа взлетает из-за края и падает мне на оголившееся предплечье, прорывая кожу когтями. Сама рычу почти как волк от боли, но не отнимаю руки. Зверь все же отталкивается задними от невидимой мне стены обрыва и, толкнувшись, вываливается наверх, валясь рядом со мной на снег. Из ран на руке начинают бежать темные в ночи ручейки. На лицо, с небес, падают холодные хлопья, но убрать их нет сил.

Волк поднимается первым и, кивая в сторону, предлагает идти дальше, пока есть время. Я сажусь и тихо прошу: