"На тихом печальном рассвете,

На Обском крутом берегу,

На нашем с тобою месте

Срубили младую сосну.

Ты помнишь, она танцевала,

Махая ветвями в ночи.

В свете лунном иголки сверкали,

Подпевали тихо сверчки.

Теперь ей уже не до танцев

Гибкий ствол не поднимет ветвей.

Теперь уже может быть статься,

Что любовь заключилась вся в ней…"

О чем он мог думать, как не о ней, глядя в мутноватую весеннюю воду, представлял её образ. Обрывки серых облаков медленно тянулись к западу, заслоняя ещё холодное солнце. В зарослях тальника барахтались и кричали какие-то птицы. Шелестящий ветерок качал ветви, и птицы, весело переговариваясь между собой, перелетали с ветки на ветку. Голубовато-зеленые с проступающей чернотой льдинки выбрасывались на берег, сталкивались, кололись и уплывали вниз к невидимому устью.

Он стоял один, высокий и стройный. Кудрявый чубчик развевался на легком ветру. Отсутствующий, озабоченный взгляд выражал крайнюю задумчивость. Голые веточки ив били ему по спине, словно пытаясь вывести из летаргического состояния. Но Лёня стоял и молчал, глядя в весеннюю воду.

В который уже раз память возвращала его на школьную дискотеку 23 февраля, заставляя гулко биться юное сердце. Да, она была красива и обворожительна. Лёня совсем растерялся, когда Саня Вершинин, закадычный друг детства, вдруг подвел её к нему и познакомил. Карие внимательные глаза, словно таинственный омут, заворожили его. И вообще она была милой и загадочной, будто "Золушка" на королевском балу. Совсем растерявшийся Лёня, нелепо протянул ей для знакомства руку, отчего она слегка улыбнулась. Вершинин, сославшись на занятость, тут же исчез, оставив их вдвоем. Лёня чувствовал скованность и боялся заговорить первым. Оля тоже молчала, изредка бросая короткие взгляды на него, словно пытаясь понять, о чём он думает. Если бы не Вершинин, они бы не заговорили.

– Чо раскисли? Носы повесили. Айда танцевать.

Уже после первого танца Лёня почувствовал себя непринуждённее и уверенней, скованность растаяла, и всё его обаяние пришло ему на помощь.

– Оля, Ольга, Оленька – красивое имя. – Кстати, в переводе с греческого "святая".

– Леонид переводится?

– Чего не знаю, того не знаю. Что самое интересное, я своим именем ни

когда не интересовался.

– Саша говорил, что ты любишь литературу. Наверное, и стихи тоже пишешь? – лукаво спросила Оля.

– Боже упаси! – произнес Лёня.

– А я пробовала в восьмом классе. Написала вроде нормально, а потом-то прочитала. Ерунда получилась.

– Поэтому я и не пишу, чтоб потом не разочаровываться.

Лёня вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, оглянувшись, заметил недалеко от себя Марину Северцеву. Девушку, с которой он дружил. Лёня покраснел и совсем растерялся. Оля что-то спрашивала, а он как-то бессвязно и автоматически отвечал, пытаясь призвать на помощь всю свою волю и хладнокровие. Мысли расползались, теряясь в многочисленных решеньях, он не мог найти выхода.

Оля обратила внимание на растерянного Лёню, и каким-то неведомым чутьём выделила из толпы соперницу. "Ага – злорадно подумала она – Теперь он мой" и резко повернувшись к Лене, потащила его к выходу. Тот даже и не думал сопротивляться, отдав себя во власть красивого ангела. Марина лишь проводила их долгим взглядом и уткнувшись в плечо подруги заплакала. Лёня видел это, но что-то необъяснимое влекло за Олей, и он, слепо повинуясь ей, не отставал.

На улице было темно и прохладно. Фонари одиноко светили в ночи, а ветер беззаботно играл маленькими пушистыми снежинками.

– Какая погода, словно новогодняя ночь. Правда, похоже?

– Да, похоже.

Лёня взглянул на неё. Из-под белой пуховой шапочки, усыпанной сверкающими снежинками, сверкали два горящих уголька, маленький, слегка вздёрнутый носик чуть шевелился, когда она говорила.

– Ты похожа на сказочную снегурочку.

Она остановилась, улыбнулась и провела рукой по Лениной куртке.

– Пока. Вот мой дом, – Оля показала на бревенчатый дом с резными наличниками.

– Если хочешь, то можем завтра встретиться.

– Конечно – Лёня попытался обнять её, но она увернулась и тихо произнесла:

– Я буду тебя ждать, – убежала, хлопнув калиткой, с которой осыпался снег.

Что-то терзало душу Лёни Бумилова всю ночь, и он никак не мог понять своих чувств. Находясь во власти чего-то необычного, он не мог разобраться в том, что же происходит с ним. То Марина, своими нежными ладонями гладила его волосы, то "горящие угольки" Оли сжигали его сердце. Он оказался на перекрестке, от которого два пути, но какой из них истинный, а какой ложный, было очень трудно разобраться. Выбирая Ольгу, он должен был забыть Марину, и наоборот. Может быть, от этого выбора зависела вся его жизнь, и ошибиться, значит потерять любовь.

Проснувшись раньше обычного, Лёня неожиданно произнёс:

– Пусть если это даже не любовь, но я не могу устоять перед её красотой. Но я, кажется, люблю её.

Он вскочил с постели и вдруг замер: "А Марина, она вроде любит меня, это будет жестоко, если покину её".

Но неожиданно проснувшийся внутренний голос прошипел: "Хватит нюни распускать, на две юбки сердце не делится".

Лёня присел задумчиво на кровать. Какое-то смятенное чувство не давало вот так просто, и забыть Марину и к тому же её фотография, улыбаясь, смотрела с книжной полки. Голубые внимательные глаза с немым укором как будто ждали от него решения. Леня, было, дёрнулся к фотографии, чтобы убрать её, но рука бессильно застыла в воздухе. Эту фотографию он убрать не мог.

С Олей ему встретиться не удалось, она уехала в город на самом первом автобусе. Расстроенный Лёня весь день провёл в клубе и домой пришёл лишь в двенадцатом часу. Усевшись на диване и уставившись в одну точку, он пытался понять, что это, любовь или увлечение? Образ Оли не покидает его мысли, заливая их приятной теплотой воспоминаний о прошедшем вечере. Он снова и снова спрашивал себя: "Это любовь?" и ему отвечало изнутри горящего тела: "Любовь, любовь, любовь…"

Болезнь свалила Лёню в постель, дыша в лицо горячим дыханьем. А через несколько дней его состояние резко ухудшилось. Он стал бредить. Домашняя обстановка ему казалась школьной дискотекой, мама, со своими заботливыми ласковыми руками – Олей, а сестренка – Мариной. Ему казалось, что обе они с материнской любовью смотрят на него, а он мечется между ними, разрывая сердце на части. Иногда ему казалось, что он – звездолет среди двух прекраснейших звезд, и он, выбирая одну, против своей воли губит другую …

* * *

Солнце было довольно высоко, когда Роман выкатил новенькую вишневую "Яву", стараясь всем видом показать свое превосходство над другими. Он деловито протёр крыло, стекло, фару. Затем лихо вскочил в седло, завел с одного раза и рванул с места так, что мотоцикл вскочил на "дыбы", пробуксовал и помчался по городской дороге, обращая на себя внимание прохожих.

Роман Сырцов был одноклассником Оли Строевой и имел в школе слишком дурную славу о себе и своей компании, в которой был заводилой. От него можно было ожидать любого, но такого, надо сказать, не ожидал никто.

Сырцов с двумя парнями, прошлым летом, подвыпив и накурившись "травки", проникли ночью по пожарной лестнице в кабинет директора школы, и облегчились прямо на столе. Потом раскидали бумаги, сломали стулья, навели полнейший беспорядок и ушли. Но самое интересное было в том, что их в этом никто не заподозрил. А Сырцову везло. Везло во всем. Он неплохо учился, часто удивляя своими обширными знаниями учителей и одноклассников, хотя его поведение и было не ахти. В нём было что-то взрослое, мужское, хотя заметно выделяло его среди сверстников. В нём с рожденья заложен дух организатора, Роман использовал это. У кого-кого, а у него на всё было свое "я".