3 Уходит в прошлое Древняя Русь… На смену другие идут поколенья, но верен я теме своей остаюсь: раскрыть нашу душу, страны всей значенье. Мне подвигов предков пыль сметать не кажется архаизмом; без вранья истории трудно понять строительство социализма. Меняется время — меняется стих… Поэзия – женщина строгая! Старинный размер я сдаю в архив, другую эпоху трогая. 4 Век просвещенья… На Руси – матриархат: всем правят немки. Фейерверки, маскарад, камзолы, парики, балы и туалеты, гулянья, кутежи, чины и эполеты… Екатерины, Анна, Лизаветы страну в феодализм отбросили назад. Забыта новь Петра, его дела, заветы!.. Могучий взлет, величье дел, затрат… Сподвижники в опале, многих нет уж. Все косность, старь, застой, куда ни кинешь взгляд. Засилье иностранцев… Спит сенат. В ходу Указ «О вольности дворянства»; повсюду кабала и барское тиранство. Дворянству – вольность, а крестьянам – ад! С тех сорока годов остался лишь «Завет» да шпага с надписью «Виват, Элизабет!». Бироновщины страх и ряд переворотов, напрасных войн, мишурность анекдотов, ловля чинов, авантюристов рой… И век Екатерины вдруг Второй. Принцесса Цербстская, Руси Семирамида, Екатерина – просвещенная Киприда Вольтеру письма шлет; сам Д’Аламбер ей друг. Цветет в столице Академия наук, где Ломоносов – первый всем учитель; Дашков – президент и попечитель, подруга юности Армиды молодой, блиставшая умом и красотой. В дворцах величественных Северной Пальмиры, затмившей роскошью едва ли не полмира, сенат с коллегией, где важные мужи; двор, где статс-дамы, камергеры и пажи, интриги, сплетни, тайные пружины… И в духе Монтескье — «Наказ» Екатерины! Здесь Панин – прожектер, Шувалов – финансист, Волконский – воин, князь, Щербатов – публицист; Румянцев, Шереметев, Салтыков, достигшие фельдмаршальских чинов… Здесь фавориты: первый – граф Орлов, лихач, красавец, к подвигам готов; второй – Потемкин, лучший из умов, князь «Тьмы» Таврический, прилежный реформатор, любимец «матушки», бессменный триумфатор. И дальше фавориты чередой: юный Ланской, могучий Трубецкой, вслед ряд любимцев страсти роковой, полуправитель поздний Зубов пожилой… Здесь, одами к Фелице достославен, поэт придворный прапорщик Державин. Херасков там, поэт, Крылов – наш баснописец, Фонвизин, Рокотов – известный живописец… Там Новиков – издатель, просветитель, в опале Павел, выродок, весь в дурака отца, дождавшийся, как он, и трона, и венца, презренья гвардии, такого же конца. Там иностранцы, знать, чины… Весь «свет»! Но войско в войнах, и Суворова там нет. И нет Радищева, как нет там Пугачева, — но грозный призрак их витает меж дворцов! В Сибири первый революционер за дерзость слова. А вождь мужицкий… царство тряс с низов. 5 Идет из веков, от старинных преданий гул эха первых народных восстаний. От Атея – царя скифов, от Маджака — правителя антов, вождя, вожака, от древлян и волхвов до октябрьских побед народ бунтовал все две тысячи лет! Бунтовал против рабства, дани и крепи… Но были крепки его тяжкие цепи. Страдал, гнет терпел, вновь боролся народ. Всегда ненавидел он бар и господ! В огне поместий, в мучениях казней зарождалась вольности русской заря… Шли за землю, за свободу люди Разина, Пугачевцы — за мужицкого царя. С Дона, с Волги-матушки бездонной, словно силу взяв могучей той реки — добрались до помещиков, до трона гневные крестьянские полки. С гиком, с песней, с кольями да с вилами за мужицкой волюшкой всем миром шли — посчитаться с барами постылыми, свою долю взять у матери-земли. Бунт мужицкий… Грозный, злой, багряный — он не раз ввергал тиранов в страх. Сколько здесь сражалось безымянных бунтарей на волжских берегах?! 6 Пробуждалась от пут феодалов Россия. Задымили заводишки, фабрики, рудники… Потянулись в отходничество голодные и босые с деревень отчаянные мужики. Прибирали к рукам голытьбу индивидуумы; обрастали заводы плетьми и острогами. На стали Урала богатели Демидовы, на машинах и баржах жирели Строгановы. На меди нажился заводчик Твердышев, на железе — Сиверс, Шувалов и Чернышев. Железо то знатно, с собольим клеймом, да добыто потом, рабочим ярмом. Вывозили англичане — за пароходом пароход, два миллиона пудов его в год! А делали тот «Екатерининский план» под штыком сто тысяч приписных крестьян… – Приписные – что поселенные: слезы горькие да соленые. – Эх вы, варнаки, заскорузлые мужики! – Семечки каленые, каторжане клейменные! – Эх, жисть барачья, жисть собачья! С людей драли «семь шкур», сек крестьян воевода, загонял их в слободки — без прав, навсегда… Забродил весь Урал закваской свободы в квашне подневольного заводского труда! – Ох царский кнут, заводской хомут! – Живем под плетьми с женами и детьми! – Пухнем с голоду да мерзнем с холоду! – Подымайсь, робята, смело за волю, на святое дело! Понагнали солдат, встали цепью во фрунт — но поднялись заводские на стихийный бунт. |
