9 Грызлись бояре за власть с Годуновым: Мстиславские, Шуйские, Романовы, Голицыны. Грозили татары нашествием новым… Народ бушевал от границ до столицы. Интригами, властью, родством, наговором опричник шел к трону — и был коронован. Впервые царь выбран Великим собором… Но мрачен народ. – Горе ждет Годунова! – Хрен редьки не слаще! – Нет хлеба, нет воли! Налоги, крепь, барщина гнут мужика. Ливонцы жмут, крымцы прут с Дикого поля… Да мор по Руси. Жизнь горька и тяжка. Слушок плыл по Москве, что он с Бельским замешан в смерти внезапной царя Иоанна; что сын царя Дмитрий не сам был порешен, а мальчик убит тайно властью тирана. Народ легковерен, народ суеверен и слухи всплывали тайком да не смело. Боялись и казней… Любой сивый мерин мог стражу скликать: – Государево дело! Правитель умен: снял с крестьян часть поборов; бояр смял, чинуш, вернул льготы купцам; собрал массу войск, взял дворян договором… Дал шведам бой. Выгнал Орду в степь с позором. Сполна денег роздал — народу, стрельцам! Досталось дворянам, всему ополченью с казни серебра, медяков и рублев. Да сбор с конфискованных Шуйских имений… Несметно богат был и сам Годунов. Но дальше… Стянул царь петлю на народе. В доносах, злодействах и казнях Москва Нет веры его «худородной породе»… А тут – Лжедимитрий. Народ с ним, войска! Смешалось все разом: восстанье казаков, волненья крестьян и измена бояр. В Москву с самозванцем шло войско поляков… И в страхе хватил Годунова удар. Под шумок влез на трон инок Гришка Отрепьев! Поцарствовал год, да спихнул народ. В столице бесчинствовало шляхетское отребье, глядь, следом второй самозванец идет! С ним та же полячка, Марина Мнишек, — гордячка сумела на год стать царицей! Но понял народ: два Лжедмитрия – лишек, — и Тушинский вор не дошел до столицы. 10 При Шуйском бояре вконец озверели, кнутом, как вола, впрягли в плуг мужика. Эх, голь да нужда! Что крестьяне имели? Порты да рубаху. Крепь тяжка, крепка… Не кормит земля. Все пусто верст на сто. Бесправье да мор… Всюду – гнет, нищета. – Кору – и ту обглодали! – Баста! – Надоела крестьянская крепь – маята! – До Бога высоко, до царя далеко. А тут помещик дерет три шкуры! И в песнях народа лихих ямщиков звенела тоска от Днепра до Амура. Нет воли ни от царей, ни от божьего лика вам, землепашцы, кустари, кузнецы и плотники! Задрожали дворцы от мужицкого гика в крестьянской войне Ивана Болотникова. Народ шел на штурм. Стычки, битвы, сраженья… Дошел до отчаянья русский мужик. В коломенской битве еще бы мгновенье, всю знать бы подняли в Москве на ножи! Удивительный факт: князь был вместе с холопом, полководца Ивана стал верной рукой. К ним примкнули казаки всем доблест — ным скопом со вторым Ильей Муромцем, люд весь честной… Эх, кабы не подкуп, посулы, измены — Москву б взял Иван, сев мужицким царем. В нем дар полководца был, то несомненно, — Да Шуйский коварством взял верх, не мечом! 11 Шло голодное, смутное, страшное время. Над народом — заплечных дел мастера. Расплодились чинуши, крапивное семя: казнокрады, взяточники, крючкотворы пера. Время пришло «яко солнце творяще под кругом зодейным теченье свое…» На себя при луне лишь крестьянин пашет! Совсем никудышним стало житье. На Волгу, Урал, Дон, за Днепр до порогов — в казацкую вольницу с деспотической Руси бежали крестьяне от батогов и острогов, многострадальную землю исколесив. Волнуется Русь… В бунтах, в смуте великой, в нашествии польском, в бесчинстве боярском… И встанет за Отечество на бояр и интервентов народное ополчение Минина и Пожарского! «Ум человечь погрешителен есть и от доброго нрава злыми совратен»… Поднялся народ на священную месть, всю нечисть смели ополченские рати. Победа! Но трон уж заняли Романова, Сыскным указом след вольницы вытерев. Самовластье и православие правят наново — В «Новой повести о государстве Московском», в «Сказании» Палицкого, в «Летописной книге» премного есть фактов и догм философских, отчего на народ наложили вериги. |
