Природа – уже не «природные ресурсы», овеществленные технической наукой и промышленностью: в XXI веке это понятие оказалось нормативным и глубоко проблематичным. Как указывает польский философ Збигнев Врублевский, специфика изучения природы на фоне экологического кризиса рубежа XX–XXI веков определяется несколькими факторами. С одной стороны, нам предстоит подумать о границах природы, ее неспособности к восстановлению и необратимости причиненного ей ущерба17. С другой – обнаруживается хрупкость природы, потому что все чаще нарушается стабильность природных систем, которые не успевают восстановиться за слишком короткое время. Более того, мы видим, что человек располагает необычайно сильными средствами для преобразования того, что ранее оставалось неизменным, поэтому различие между естественным и рукотворным стирается. В результате понятие природы уже нельзя определить однозначно, и оно представляет собой проблему18. Участники современных дискуссий об окружающей среде постоянно пытаются определить то, что мы называем природой, как объект, нуждающийся в нашей защите, – началась эпоха постнатурализма19. Одна из главных тем разговора об антропоцене – необратимая утрата природы: утрата коралловых рифов, биологического разнообразия, стабильности климата. В то же время за счет введения категории антропоцена на первом плане оказалась способность человека воздействовать на окружающую среду, что, в свою очередь, делает бессмысленной дальнейшую приверженность таким представлениям, как суверенная природа, рассматриваемая в качестве поля нашей деятельности, не затронутого вмешательством человека20. Трансформируя свою среду обитания, мы добились того, что наше влияние на многие ее аспекты достигло доселе невиданных масштабов. В итоге то, что мы знали и понимали раньше, стало неузнаваемым. Мы можем принять за основную истину следующее: если тип мышления, присущий нам до сих пор, привел к планетарному кризису эпохи антропоцена21, вряд ли он поможет нам преодолеть этот кризис. Поэтому исследователи лихорадочно ищут новые формы высказываний. Как будет видно из последующих разделов, кризис, который мы наблюдаем в период, названный антропоценом, требует серьезного переосмысления и, вероятно, пересмотра многих ключевых понятий философии: представлений не только о природе и человеке, но и о времени, истории, причинности, ответственности и даже о политике и обществе. В трудных, нестабильных условиях, характерных для эпохи антропоцена, следует пересмотреть и понятие свободы. Раньше мы определяли ее, с гордостью подчеркивая способность человека противостоять силам природы и стихийным бедствиям22. Однако теперь, когда человек научился воздействовать на климатические условия (именно такое воздействие подразумевает термин «геоинженерия») и строит смелые планы терраформирования23, свободу homo sapiens надлежит понимать как разумную ответственность перед планетой. При этом размышления об окружающей среде в эпоху антропоцена пронизаны чувством разочарования и беспомощности. Поэтому антропоцен заявляет о себе и как эпоха отрицания, недальновидности, стремления спрятать голову в песок и дениализма24. Вот почему в названии книги появилось слово «апатия», которое пришло из греческого языка25. Оно говорит об упадке и увядании. В медицине апатией называют проявления различных расстройств, которые могут вести к серьезным нарушениям процессов мышления и деятельности. Несомненно, в отношении опасностей, сопряженных с изменением климата, мы сегодня пребываем именно в таком состоянии бездействия и оцепенения. Попытки снизить потребление энергетических ресурсов, даже после подписания в 2015 году Парижского соглашения по климату, признаны неэффективными. Поэтому апатия антропоцена – одна из центральных тем этой книги.
Исследовательские задачи Основная цель работы – философский и понятийный анализ риторики, связанной с изменением окружающей среды, в первую очередь климата, в дискуссиях об антропоцене. Я исхожу из того, что все высказывания обладают определенной риторической нагрузкой, призваны в чем-либо убедить. Говоря о дискурсе антропоцена и о дискуссиях, касающихся антропоцена, я имею в виду размышления о самом этом понятии, которые можно найти в научных высказываниях геологов, климатологов, представителей науки о Земле как системе (Earth system science), специалистов по истории окружающей среды, специалистов по социальной географии, антропологов, философов и социологов, а также отчасти в научно-популярной литературе26. В Приложении 1 перечислены основные работы об антропоцене, которые учитывались при написании этой книги, и, кроме того, наиболее заметные исследователи, участвующие в дискуссии на интересующую нас тему. Конечно, эти размышления трудно назвать однородными, однако в них отчетливо прослеживается набор повторяющихся понятий, которые последовательно рассмотрены в этой работе и также приведены в приложениях в конце книги. Анализ риторики дискуссий об антропоцене и отбор материала для него неизбежно упрощают реальную картину. Хотя многие второстепенные с точки зрения выбранной темы сюжеты пришлось обойти стороной, очень надеюсь, что в книге мне удалось описать с достаточным охватом наиболее значимые мотивы, позиции и типы аргументации в дискуссии об антропоцене. Я могу подкрепить эту надежду тем, что, как я уверена, в моем анализе учтены все важнейшие типы дискуссий об антропоцене сравнительно с обзорами, сделанными другими авторами27. Хотя этот анализ нельзя назвать исчерпывающим со всех точек зрения (что было бы попросту невозможно), я приложила все усилия, чтобы сделать его удовлетворительным. В книге несколько планов. Прежде всего она опирается на сигналы, поступающие со стороны естественных наук. Данные эмпирических исследований я почерпнула из работ в области изучения планетарных границ и географических оболочек Земли, геологии и климатологии. В книге я привожу результаты таких исследований, и в этом отношении она неуклонно следует фактам и эмпирическим данным и написана в натуралистическом ключе28. Рассмотрены такие описанные точными науками явления, как нарушение планетарных границ, утрата биологического разнообразия и изменение климата. Однако важнее всего в представленных здесь исследованиях их философский, понятийный план, связанный с анализом истоков и прослеживанием отношений между различными категориями, с дилеммами, парадоксами, а также скрытыми за аргументацией ценностными суждениями, которые, как правило, не высказываются напрямую. Таким образом, в книге я анализирую риторику антропоцена, рассматривая высказывания о нем с семиотической, нормативной и теоретической точки зрения29. Я пытаюсь выявить их уникальные черты: новую, непривычную терминологию, вопросы, которых не ставили раньше, и даже области рефлексии, в которых творческая и исследовательская мысль заходит в тупик. Я отслеживаю общие для многих авторов понятия (составляя словарь антропоцена) и предпосылки, предлагаю трактовки анализируемых текстов, систематизируя их в соответствии с ключевыми мотивами, которые выделяю в них. Кроме того, в книге даны определения многих понятий, являющихся ключевыми для рассматриваемых дискуссий. Композиция книги предполагает последовательный анализ основных риторических приемов, встречающихся в дискуссии об антропоцене, и выявление фигур речи, особенно часто используемых участниками этой дискуссии. Какие идеи, метафоры и какие философские установки по умолчанию преобладают в современных размышлениях о кризисном состоянии планеты и климата? Какие скрытые значения они главным образом подразумевают? Какое место они занимают в сегодняшних попытках нарисовать картину будущего? Утрачена ли для нас природа? Вправду ли мы погрузились в апатию? Что мы имеем в виду, говоря, что опасное изменение климата должно заставить современные общества пересмотреть привычный образ действий? Как мы представляем себе глобальное общество конца XXI века? Как мы убедимся, нам придется иметь дело с целым «зверинцем удивительных идей»30. вернутьсяРазговор о границах природы явно рифмуется с одним из важнейших событий 70‐х годов ХХ века, когда благодаря публикации подготовленного в рамках Римского клуба доклада (Meadows D. et al. The Limits to Growth. A Report for the Club of Rome’s Project on the Predicament of Mankind. New York: Potomac Assotiates – Universe Books, 1972) началась дискуссия о пределах роста. Представленные в докладе расчеты долгое время недооценивали, полагая, что применение еще неизвестных научных открытий и разработка новых технологий помогут «обойти» проблему истощения природных ресурсов. вернутьсяWróblewski Z. Natura i cele. Dyskusja argumentu teleologicznego na rzecz ochrony przyrody. Lublin: Wydawnictwo KUL, 2010. S. 19–29. вернутьсяСм., например, Dryzek J. S. The Politics of the Earth. Environmental Discourses. Oxford: Oxford University Press, 1997; Asdal K. The Problematic Nature of Nature. The Post-Constructivist Challenge to Environmental History // History and Theory, Theme Issue. 2003. Vol. 42. P. 60–74; Castree N. Making Sense of Nature. вернутьсяСм. Proctor J. Saving Nature in the Anthropocene // Journal of Environmental Studies and Sciences. 2013. Vol. 3. P. 83–92. вернутьсяК сожалению, у употребляемого здесь понятия кризиса есть серьезный недостаток: оно не выражает всей сути проблем, с которыми мы столкнулись в XXI веке. Оно отсылает к линейному времени: кризис – это перелом, сложная, напряженная ситуация, из которой можно выйти, и тогда все встанет на свои места. Но, учитывая, что нанесен непоправимый вред, а критические пороги и переходные стадии давно остались позади, в эпоху антропоцена мы не можем «утешать» себя кризисом. Дело приняло очень серьезный оборот. вернутьсяHamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. Thinking the Anthropocene // Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. (ed.). The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch. London, New York: Routledge, 2015. P. 5–8; Bonneuil C., Fressoz J.-B. The Shock of the Anthropocene. The Earth, History and Us. London, New York: Verso, 2016. P. 40–42. вернутьсяТерраформирование – изменение климатических условий другой планеты, спутника или какого-либо другого небесного тела с целью сделать их пригодными для обитания человека. – Прим. пер. вернутьсяВ книге я говорю о дениализме, подразумевая, как правило, «скептическое отношение к изменению климата». Такое употребление устоялось в польской литературе на эту тему. Однако в некоторых местах речь идет именно о «дениализме» в широком смысле – иррациональных убеждениях, которые строятся на игнорировании выводов науки, их отрицании и нежелании принимать их в расчет. вернутьсяВ оригинале автор использует другое слово греческого происхождения – marazm («истощение», «увядание»). – Прим. пер. вернутьсяЭйлин Крист, американский специалист по социологии окружающей среды, придерживается примерно такого же подхода, однако предметом ее внимания являются только естественно-научные работы Крутцена и Стеффена, а также размышления на тему так называемого благого антропоцена. Crist E. On the Poverty of Our Nomenclature // Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016. P. 14–33. вернутьсяСм., например, Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. (ed.). The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch. London, New York: Routledge, 2015; Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016; Angus I. Facing the Anthropocene; Bonneuil C., Fressoz J.-B. The Shock of the Anthropocene; Hamilton C. Defiant Earth. The Fate of Humans in the Anthropocene. Cambridge, MA: Polity Press, 2017. Французский историк Кристоф Боннёй, например, упоминает следующие основные типы дискурсов, сформировавшихся вокруг идеи антропоцена: 1) натуралистический естественно-научный дискурс; 2) постнатуралистическая критика антропоцена; 3) дискурс экологической катастрофы; 4) экомарксистский дискурс, утверждающий идею капиталоцена (Bonneuil C. The Geological Turn. Narratives of the Anthropocene). Все эти типы учтены в настоящей книге (а кроме того, в ней рассмотрены характерный для экомодернизма дискурс благого антропоцена и риторика геоинженерии). Моя оценка и интерпретация этих дискуссий отличаются от подхода Боннея; к тому же я рассматриваю их более подробно. Приводя примеры, французский историк часто относит несхожие, на мой взгляд, позиции к одному типу дискурса. Например, теории Латура, Ульриха Бека, Энтони Гидденса и дискурс благого антропоцена он называет элементами «большого постнатуралистического нарратива» (см. Bonneuil C. The Geological Turn. Narratives of the Anthropocene. P. 24–25). вернутьсяГоворя о «натуралистических» перспективах или дискурсах, я имею в виду подходы, в основе которых лежит философская и методологическая традиция эмпирического экспериментального естествознания. вернутьсяПодобные методы анализа можно применять в двух других научных областях – экокритике (Clark T. Ecocriticism on the Edge. The Anthropocene as a Threshold Concept. London: Bloomsbury, 2015) и уже упоминавшейся эколингвистике (Stibbe A. Ecolinguistics. Languge, Ecology and the Stories We Live By. London, New York: Routledge, 2015). Однако они не вписываются полностью ни в одно из упомянутых направлений. Экокритика (исследование литературы об окружающей среде) изучает отношения между литературой и окружающей средой. Предметом ее размышлений являются восприятие дикой природы и изображение взаимодействия человека с природной средой в литературе. В свою очередь, эколингвистика, становление которой началось в 90‐е годы ХХ века, анализирует роль языка в отношениях человека с другими видами и экосистемами. Эколингвистика воспринимает человека как элемент природных экосистем. При этом она также поднимает интересующий меня вопрос о том, как сформулировать проблему изменения климата и климатической справедливости. вернутьсяСм. Latour B. Anthropology at the Time of the Anthropocene – a Personal View of What is to Be Studied. Distinguished lecture, American Association of Anthropologists, Washington, December 2014. P. 11: http://www.bruno-latour.fr/sites/default/files/139-AAA-Washington.pdf. |