Данил кивает. Лениво осматривается, и сведя брови, спрашивает:
– В метро?
– В метро.
Делаю шаг, но он так быстро притягивает меня к себе и целует, что я теряюсь. Меня никто и никогда так не целовал. Его пальцы зарываются в мои волосы, а язык проникает в рот всё глубже и глубже. Всё это так внезапно начинается и ровно так же заканчивается. Он отстраняется, придерживая меня за талию. На лице самодовольная ухмылка.
– Что это было? – шепчу.
– А ты не знаешь, как это называется?
– Знаю, просто ты…
– Ты опаздывала, помнишь?
Он тянет меня за руку вперёд, сплетая наши пальцы. Я топаю за ним следом и всё ещё нахожусь в шоке.
В моей голове полнейший хаос. Густой осадок от его взглядов, но вместе с тем, по телу пробегает приятная дрожь. Где-то глубоко внутри, он мне импонирует и даже нравится. Хоть по манерам полный говнюк, но что-то интригующее и необычное в нём явно присутствует.
Мы спускаемся в метро, платим за проезд, и я не понимаю почему, но мне кажется, что всё здесь находящееся ему чуждо. Он брезгливо и высокомерно осматривает всё вокруг и прикладывает карту к турникету.
На эскалаторе я смотрю на его руку, где красуются часы, и в голову лезут картинки с рекламой из какого-то журнала. Папа недавно листал и очень возмущался, что люди тратят такие деньги на подобные безделушки… Почему я вспомнила об этом сейчас?
У дома я улыбаюсь и достаю из сумки ключи. Данил наблюдает за моими действиями, а потом, как в сказке, вот он стоит с невозмутимым видом, весь такой деловой, а через секунду – вымокший до нитки, в полнейшем шоке и с яростной гримасой.
Мой истерический смех, наверное, слышат все соседи.
– Что за х*йня!, – пытается стряхнуть воду, но он до нитки.
– Это соседка с третьего этажа, – сквозь смех, – она немного того, постоянно что-нибудь подобное выкидывает. То водичкой окатит, то в домофон названивает, то по двору с проклятьями бегает.
Накрываю рот ладонью, замечая его злобный взгляд.
– Смешно тебе?
– Пр… прости. Пойдём, я дам тебе фен.
– Думаешь, поможет? – хмурится, расстёгивая рубашку.
– Надеюсь.
Очень опрометчивый поступок, Эля! Примерно так, мне твердит внутренний голос.
Мы поднимаемся в квартиру, а когда я оборачиваюсь, вижу, что он снял рубашку и остался в одних джинсах, еще на лестничной клетке. Если его так кто-то увидит, у соседей будет прекрасный повод для сплетен.
Приподымаю бровь.
– Холодно. Она мокрая.
– Проходи. Чай, кофе?
– Может, переспим? – заламывает бровь, а потом добавляет. – Это эффективнее, чтобы согреться.
Застываю, внимательно всматриваясь в его лицо. Он издевается. Выглядит серьёзным, но глаза его выдают.
– Давай.
Это забавно – наблюдать за сменой эмоций на его лице. От смеха к неверию.
– Шучу, конечно. Ты не в моем вкусе, – иду на кухню. Знаю, что он идёт следом.
– А кто, интересно, в твоём? Дягилев?
– Ну, уж точно нет. Они с сестрой друг друга стоят.
– Ты знаешь Вику?
– О да! Мы учимся в одной группе, – включаю чайник, – мерзкая особа.
– В точку.
– Ты с ней знаком?
– Не близко. Так где, ты сказала, фен?
– А, в ванной. Вторая дверь в прихожей.
Он уходит. Наливаю чай и сажусь за стол. И это хорошо, что я сижу. Потому что возвращается он в одних трусах.
– Ты в курсе, что ты в гостях?
– А ты в курсе, что весь мой шмот сырой?
– Ну, хоть бы полотенцем там завернулся…
– Зачем?
– Действительно. Незачем. Что за глупые вопросы я задаю?!
– Именно. Давай свой чай.
– Вот кружка, вот чайник. Я тебя приютила, а в кухарки не нанималась. Ещё и с подобными выкидонами.
– Да. Выкидонов у тебя много.
– Я о тебе.
– Серьёзно?
– Ты меня бесишь!
– Это гораздо лучше безразличия, впрочем, я всё равно этого не заметил, на поцелуй же ты ответила.
– У меня было помутнение рассудка. Где ты вещи оставил? В отжим кину, и утюгом досушим. Не насухо, но домой доберёшься.
– Там, в ванной валяются.
– Валяются?
– Ага.
Боже! Что за человек? Он вообще понимает, что делает? Или он издевается?
Нет. Его барахло и правда валяется в ванной. На машинке. И как оно, по его мнению, тут высохнуть должно? В горке этой?
Кидаю вещи в машинку и ставлю отжим. Не очень верю, что сильно поможет…
Вернувшись на кухню, понимаю, что она пуста. И где он? Выхожу в прихожую и готова орать от раздражения. Дверь в мою комнату открыта, свет включён, и он, конечно, расхаживает там как у себя дома.
Теперь жалею, что позвала, и что родители уехали из города до конца недели.
Рассматривает стоящие на полке предметы.
Там нет ничего такого… книги, пара фотографий, духи, которые он, кстати, открыл, понюхал и сделал разочарованное лицо, словно они навозом пахнут.
– Поставь на место и выметайся из моей комнаты.
– Не психуй.
– Я спокойна.
– Не вижу, – и смотрит на фото из больницы.
Это мама меня там зачем-то сфоткала, а я недавно перебирала коробку и вот какие-то снимки оставила здесь. Убрать забыла.
– Что с тобой было?
– Ничего. Положи на место, – выхватываю фотографию и кидаю в ящик.
Мне не тяжело об этом говорить. Точнее, я пытаюсь сделать вид, что мне всё равно. Это не так. Конечно, не так. Просто… не важно, в общем.
– Что там с вещами?
– Ну, сейчас погладишь, и высохнут. Да выйди ты уже отсюда, – толкаю его в спину к двери.