– Просветишь?
– Я, ты, Дашка, там вон в белом платье, Марат, сзади тебя на первой паре сидел, Никита, не видела ещё, мы здесь немного лишние.
– В смысле?
– Бюджет.
– И что?
– Ничего. В других группах ничего, а в нашей, как бы тебе сказать… в нашей есть элита, и есть мы – отбросы.
– Что за бред? Мы не в школе, да даже в школе такого не было.
– А даже в потоке нашем такого нет. Только наша группа. А всё знаешь из-за кого? Вот, – кивает в конец коридора, – Викуша Дягилева.
– И?
– Королевишна наша. Это с её подачи в группе пошло это дурацкое деление. Видите ли, не барское это дело – с холопами на равных быть. А ты думаешь, почему все проигнорировали, что у нас новенькая? Потому что ты не одна из них.
– Мне кажется ты преувеличиваешь.
– Я преуменьшаю. И предупреждаю. Не ведись, если они будут с тобой любезничать, приглашать куда-то…в том году, Леську так опозорили. На камеру сняли. Она даже документы забрала. Ушла после этого позора…
***
После пар я иду домой пешком. Погода решила сделать милость и даже явить нам солнце. Лужицы теперь поблёскивают от этих ярких лучей и не кажутся такими унылыми.
Во дворе вновь замечаю ту парочку парней, которых видела с утра. Они опять на меня как-то странно смотрят, или мне это кажется? Мне вообще всегда кажется, что я как-то выделяюсь. В плохом смысле. Если в толпе кто-то посмеётся, я буду уверена, что надо мной. Хоть внешне я и стараюсь казаться отстранённой и сдержанной, на самом деле я до ужаса закомплексована. Всегда такой была, а вследствие некоторых событий того года моя закомплексованность превратилась в непоколебимую неуверенность в себе.
Ускоряю шаг и, больше не смотря по сторонам, иду домой.
По дороге захожу к Оле. Она сейчас дома, точнее она всегда дома. Надавливаю пальцем на кнопку звонка и жду, когда мне откроют дверь. Витька, стоящий на пороге, улыбается и сгребает меня в свои медвежьи объятия.
– Привет, – глажу ладонями его спину, – как вы? Уже гуляли?
– Собирались как раз.
– Вить, кто там? – раздаётся из комнаты.
– Оль, Элькин пришла.
– Оля-я-я-я-я! Привет.
– Приве-е-ет, – она выезжает из комнаты.
Её руки упираются в ручки коляски и кажутся такими мощными. Я вижу выступающие венки на её запястьях и внутренней стороне предплечья. Оля улыбается. Теперь уже улыбается, потому что смирилась.
– Я к тебе в гости, но Витька сказал, вы на улицу собрались.
– Ой, давай потом с этой улицей. Пошли на кухню, расскажешь, как на учёбу сходила. Интересно же.
Мы проходим в кухню, а я всё думаю и думаю о том, как она так может, держаться. Я бы сошла с ума. Оля сильная. Такая сильная, а я слабачка. Подумаешь, ожоги…
– Эль, ты опять меня жалеешь?
Её губы изгибаются в улыбке, в грустной улыбке.
– Не стоит. Мне не станет от этого легче. Я хочу забыть всё, что было, и двигаться дальше. Тебе советую сделать то же самое. Кстати, я же теперь прохожу интерактивное обучение. Врачом, конечно, не буду, но экономика тоже вполне интересное занятие.
– Я так за тебя рада.
– Ой, лучше расскажи, как день первый в универе прошёл?
– Хорошо. Только как-то страшилок многовато мне понарассказывали. Социальное неравенство, элита, холопы. Бред какой-то.
Как бы я ни старалась это проигнорировать, но от этих предостережений меня передернуло.
В прошлом году все общались друг с другом на равных, правда, и Дягилевой тогда не было. Она к середине года перевелась. И вот теперь… меня не то чтобы это напрягает, но всё же заставляет почувствовать себя слегка не в своей тарелке. По крайней мере, почти на всех перерывах разговоры одногруппников сводились к тому, кто где был летом, какую новую шмотку приобрёл и в каких клубах тусил на выходных. Так вот в Турции из них никто не отдыхал, я услышала столько названий различных островов и городов, что померещилось, словно я снова в школе на уроке географии.
– Сборище богатеньких уродцев?
– Да нет, все достаточно адекватные. Мне кажется, Аня преувеличивает…
– Это хорошо. Но ты всё же будь поаккуратнее, мало ли что у них там в башке. Может, вина? Отметим, так сказать.
– Тебе можно?
– Ой, да можно конечно. Достали эти таблетки. Так ты как? Поддержишь?
– Конечно.
– Ви-и-ить, принеси вино с балкона. Мама которое делала.
Витька копошится за стенкой, а потом приходит с пластиковой полуторалитровой бутылочкой красного напитка.
– Малиновое, – ставит на стол, – вы тут без фанатизма, а то некоторым завтра ещё на массаж, – стреляет в Олю глазами.
– Я помню. Мы немного.
– Сестрён, пока Элька здесь, я до сервиса добегу. Анатолий Андреевич работу предложил
– Иди, конечно, – распоряжается Оля.
А меня слегка передёргивает от имени бывшего свёкра.
Когда мы остаёмся вдвоём, я хозяйничаю под Олюшкиным чутким руководством, выставляя на стол пару тарелочек с едой.
– Ну всё, садись, хватит уже, – хмурится подруга, – как ты? Грустная такая.
– Нормальная, Оль, просто… сама знаешь. Никогда бы даже в страшном сне не представила, что наши жизни сложатся вот так. Извини, давай не будем. Лучше выпьем. За встречу!
– За неё. Кстати, вчера следователь этот несуразный приходил. Сказал, дело закрыли.
– В смысле?
Хорошо, что я уже успела проглотить вино, иначе оно бы встало у меня поперёк горла от таких новостей.
– Сами мы, Элька, в кювет слетели. Никто в нас не въезжал.
– Что за бред?
– А вот так. Записи с камер якобы нет и никогда не было. Машина наша в мясо, никаких улик удара, короче, сами мы. Скорость, наверное, превысили, а участок был не безопасный.
– Но как же так? Я помню. Я помню красную машину. Красную спортивную машину, Оля!
– Беда в том, что ты одна её помнишь. Меня сразу вырубило, я понять ничего не успела. А Витька видел только, как его фары слепили, но опять же, что со страху ни померещится. Да ещё и под градусом.
– Каким градусом?