Я малодушно поглядываю на старенький, видавший виды ноутбук. Может, ну эту работу? Поискать другую?..

Но, скорее всего, мы столкнулись и разбежались. И всё будет как прежде. Он сам по себе, а я сама как-нибудь дальше. Ведь жила же я пять лет почти спокойно? Проживу и дальше.

Я успокаивала себя внутренними благостными монологами, игла сновала туда-сюда споро, а память выворачивала наизнанку события пятилетней давности.

Пять лет прошло. Целая вечность. А кажется, что всё случилось только вчера.

По волнам памяти

Меня растила мама – сильная, властная, прямолинейная. Она поднимала меня в одиночку: я до сих пор не знаю, кто мой отец. Да и это уже неинтересно.

Мама поднялась со дна, смогла оседлать судьбу, стала вполне успешной бизнес-леди в нашем городе – владела сетью магазинчиков по продаже цветов.

У неё была лёгкая рука: палку в землю втыкала, и она давала корни, пускала листья, а затем цвела и радовала глаз. Любовь к растениям она передала и мне.

Жили мы хорошо, весело, с огоньком. Правда, чем шире становился бизнес, тем меньше оставалось у нас времени на общение, но мы как-то ухитрялись жить в добре и согласии. Мама работала, я училась. По вечерам мы собирались за столом и разговаривали.

А потом появился он – любовь всей её жизни – Святослав Алдошин, альфонс обыкновенный. Молодой, весёлый, зажигательный. Мне на тот момент исполнилось пятнадцать, и его феерическое появление я восприняла тяжело.

Он украл у меня мать – так сказать было бы несправедливо, хотя мой подростковый мозг и классифицировал его внедрение в нашу семью болезненно.

Ему двадцать семь, маме – тридцать четыре. Истосковавшаяся по любви молодая женщина. Славик во всём был хорош, кроме одного: не умел и не хотел работать. Зато прекрасно знал толк, как тратить деньги.

Я всё же хотела ей счастья, но умом понимала, а сердцем противилась. Поэтому, видя её сияющие глаза, ушла в глухую оборону и тупо терпела Славика. Не такая уж и большая жертва с моей стороны.

Я училась в выпускном классе, когда мамы не стало. Тридцать шесть – сердечный приступ, и вот я сирота. Слишком слабая и неопытная. Оглушённая горем, как рыба, что всплыла брюхом кверху, потому что кто-то жестокий и сильный взорвал в моих водах самопальную динамитную шашку.

– Твоя мама завещала всё мне, – заявил Славик почти сразу же после похорон.

Мне как-то было не до этого. Слишком велико горе. Только Славик в то время мог думать о меркантильном, но меня это совершенно не удивляло.

Я бы призадумалась над его словами, если бы могла. Но на тот момент могла лишь плакать да страдать.

А Славик по-хозяйски прибрал к рукам бизнес, квартиру, машину и прочее имущество. Правда, ненадолго.

После школы я поступила в институт, выбрала профессию биолога – то, к чему всегда душа лежала. Ну, и в память о маме. Я всё это время жила, как в заморозке. Все силы в учёбу вложила, а на остальное – сквозь пальцы. Не помнила, что ела, когда спала, чем занималась. Всё на автопилоте, через призму каких-то очень скупых эмоций.

Весёлая и живая я превратилась в безликую тень. Мне даже улыбаться не хотелось, хотя, наверное, в нужных местах я губы растягивала послушно.

Славик жил со мной в одной квартире, но меня не доставал. У него была своя жизнь. Он куда-то уезжал, приезжал, разводил какую-то бурную деятельность – я не вникала. Лишь послушно подписывала какие-то бумаги, которые он мне услужливо подсовывал. Я не вчитывалась – не хотела и не могла.

Славик не выносил мозг мне, я – ему. Как-то нам не о чём было говорить. Даже о маме. Я не уверена, что он любил её. Скорее, её деньги. Но, вполне вероятно, во мне всё ещё говорил обиженный подросток.

Деньги он мне давал исправно. Сам ничего не покупал, кроме продуктов, однако на всякие мелочи не скупился. Были у меня и платьица и до платьиц. И личный водитель тоже имелся. Как говорят: ни в чём не знала нужды, кроме душевного общения, которое закончилось, как только не стало мамы.

А потом случилось это. Я помню тот день до мельчайших подробностей. Наверное, он и стал моей личной точкой отсчёта, с которой началась другая жизнь. Через боль, отчаяние, шок я очнулась, но, как говорят, поздно пить боржоми, когда почки отказали.

Над городом плыл невероятно богатый на золото октябрь – тихий, тёплый, задумчивый. Жёлтые кроны окутали дворы и улицы, раскинули кружевную сеть и ловили солнечные лучи, что, рассеиваясь, дарили маленькую радугу.

Прошёл год, как не стало мамы. Изредка выпадали тихие дни, когда мы могли гулять, дышать воздухом, любоваться природой. Мама знала всё-всё-всё о цветах и других растениях. Сейчас бы я с удовольствием послушала её. Мне так не хватало её участия и доброты.

В этот день я долго бродила улицами и поздно пришла домой.

– Где тебя черти носят? – спросил бледный Славик, как только я переступила порог.

Я опешила. Он со мной так не разговаривал. Ни при матери, ни после. Как-то мы умудрялись балансировать. Без лишних истерик и всплесков.

Был он какой-то странный, дёрганный. Глаза красные, волосы паклями висят, на глаза падают беспорядочно. Кадык дёргается, щетина неряшливая.

– Я уже взрослая, – напомнила осторожно. – Мне и восемнадцать есть.

– Да-да-да! И это прекрасно! – воскликнул Славик с надрывом.

Я попятилась. Выглядел он сумасшедшим. Не пьяным, нет. Хотя я, было, подумала. Взвинченный, нервный, хмурый.

Я его, наверное, с неделю не видела. Он и раньше пропадал на время, но всегда появлялся. Где был, что делал, я не допытывалась. Берегла нервные клетки. Да мне, собственно, было всё равно.

– У тебя паспорт с собой? – спросил он, поднимая глаза. Веки воспалены. Взгляд безумный.

– Что-то случилось? – я никак не могла ни разуться, ни раздеться: Славик стоял в коридоре, как столб, загораживая мне путь в квартиру.

– Да. Нет. Мне нужна твоя помощь, Лиль.

Раньше он никогда ни о чём не просил. А тут… я пожалела его, видимо. Молча паспорт из сумочки достала. Руку с документом протянула. Теперь Славик от меня попятился.

– Не-не-не. Отлично. Молодец. Ты всегда молодец, Лиль. Поехали, а?..

Мне бы спросить, куда, но я не решилась. Ещё подумала: это ж Святой Слава. Что может случиться? Он никогда не приставал ко мне, пальцем не тронул. Несмотря на все его минусы, весельчак и затейник. Мама его очень любила. И уж если совсем откровенно, то он делал её счастливой. Ни разу не огорчил. Они никогда не ссорились, даже мимолётно. Слава умел самые напряжённые моменты в шутку обратить – этого у него не отнять.

И я поехала с ним. Вышла из квартиры. Села в машину. Не побоялась. К счастью, он не гнал и, кажется, немного успокоился.

То, что произошло дальше, я до сих пор вспоминаю, как дурной сон.

Мы заехали в какой-то двор, где дома стояли квадратом. Славик дверцу передо мной открыл и руку подал, когда я вылезала из машины. А затем повёл в крайний подъезд, на третий этаж. Не звонил, а стучал кулаком в дверь. Долго. Пока нам не открыли.

Субъект перед нами выглядел очень похоже на Славика: такой же помятый, с красными глазами. Но, кажется, мы его с постели подняли.

– Вот, Север, принимай! – дёрнулся Славик и быстренько меня внутрь впихнул. – Я человек чести.

«Север» смотрел на меня с интересом, но лениво.

– Ей хоть восемнадцать есть? – поинтересовался. Голос красивый, низкий, с лёгкой хрипотцой со сна.

– Обижаешь! – оскорбился Славик. – Я ж сказал: есть. Лиля, покажи паспорт!

Я вообще ничего не понимала, поэтому полезла в сумочку и достала паспорт. Протянула его, как совсем недавно, этому взъерошенному типу. Он паспорт взял. Внимательно изучил.

– Белая Лилия, – протянул, смакуя. Даже глаза прижмурил и языком цокнул. – Годится!

И тут я поняла, что дело плохо. Попятилась.

– Ну, вот и славно, – скороговоркой протарахтел Святославик и пулей выскочил за дверь.

– Благодарить меня будешь, да! – проорал он, судя по грохоту, спускаясь вприпрыжку по лестнице.