– Рассказывать толком не о чём. Папуля скрытничает. Смотрины вслепую. Он сделал всё, чтобы я с крючка не сорвалась, как в прошлый раз.

О, да, это не первый крестовый поход за женихом для Тины. Три года назад папуля нашёл для неё «золотого мальчика из хорошей семьи». Попытка number one закончилась трагическим фарсом: золотой мальчик тоже не горел желанием жениться и променял красивую и перспективную Тинку на банальные дензнаки. Сестра купила свободу. Жених с радостью продался и свалил в Европу, подальше от скандала и бывшей невесты.

– Когда нас это останавливало, – пренебрежительно фыркнула я. – Всего лишь усложнилась задача. Тем интереснее будет разгадать ребус.

– Боюсь, в этот раз всё намного печальнее: он перекрыл мне кислород, – она так несчастна сейчас, что хочется её пожалеть. Приютить, как бездомного котёнка. Отдать последнее. Но я слишком хорошо её знаю, чтобы вот так сразу повестись на якобы неподдельный трагизм.

– Что, совсем? – уточняю я, откусывая очередной кусок пиццы и разливая душистый чай из керамического чайника по чашкам. – Мне нужны деньги, Тин, – вздыхаю тяжело. День назад я бы руку себе откусила, но ни за что не стала бы просить у сестры. Да и вообще ни у кого из Луниных. Исподтишка наблюдаю за реакцией Тинки.

Иногда она похожа на обезьянку. Нет-нет, она по-прежнему красива, как кукла, но у неё, когда забывается, очень выразительная мимика: эмоции сменяются с такой скоростью, что личико превращается в забавную мордочку: брови взлетают, щёчки дёргаются, носик морщится, губки то в куриную гузку складываются, то растягиваются до ушей. При этом в глазах – ураган проносится. И сейчас она смотрит на меня хитренько. Точь-в-точь макака-резус.

– Ну-у-у, – тянет она, позабыв, что буквально минуту назад умирала у меня на глазах от скорби, и ноздри у неё вздрагивают, как у хищника, что почуял добычу. – Буду счастлива поделиться с тобой заначкой. Лишь бы спрыснуть и в этот раз.

– Мне много надо, – вздыхаю ещё тяжелее и называю сумму. У Тинки глаза в буквальном смысле на лоб лезут. Она даже выдыхает сквозь зубы совершенно неприлично: «пр-ф-ф-ф». А затем подбирается, в сузившихся глазах её крутится счётчик – щёлк-щёлк.

– Ты куда влетела, систер? – задумчиво жуёт она нижнюю губу. Спокойно так, словно я не огромную сумму попросила, а карандашом временно попользоваться. Мне не очень хочется объяснять, поэтому я неопределённо машу рукой. – Впрочем, не хочу ничего знать, – теперь она поднимает обе руки, словно отгораживаясь от несказанных мною слов. – Меньше знаешь – лучше спишь. Я добуду тебе эти деньги, а ты сделаешь так, чтобы папин протеже исчез с моего горизонта. И мне без разницы, как это случится.

– По рукам, – поспешно соглашаюсь, пока она не передумала или не начала диктовать дополнительные условия, но Тина не тот человек, чтобы не торговаться, увы.

– Во-первых, я хочу, чтобы всё произошло естественно, само по себе, – загибает она холёные пальцы. – Ну, расстроилось это дело – и всё. Во-вторых, я в стороне. Пусть хоть камни с неба. Я овца на заклании, и не моя вина, что резник вдруг передумал вести меня на убой. Поэтому разговор с папулей по душам отменяется. Он всё равно не станет тебя слушать. Чересчур уж он агрессивен и зол. Чую пятой точкой: ему почему-то нужен именно этот брак. Думаю, там связи и деньги, а дела у родителя сейчас не очень. Конкуренция большая.

– Я согласна, – перебиваю, пока не последовало «в-третьих» и дальше по списку. – Будем решать вопросы по мере их поступления.

Тина с силой бьёт по моей раскрытой ладони. И столько деловой холодности в её лице, что мне становится не по себе. Кажется, кто-то только что собственноручно вырыл для себя ловушку глубиной в пропасть.

– Тогда до встречи на смотринах. Заодно с матерью повидаешься, бездушная ты сволочь. Ну, и с отцом помиритесь, если пойдёт. И не вздумай припереться в ресторан в джинсах! Купи себе поприличнее что-нибудь. Ты в курсе, как ходят на семейные посиделки в ресторанах.

Это кабала. И дополнительные условия. Ценные указания. Но я предпочитаю кивать и молчать. Пусть поиграет в деловую леди. Зато я добыла жизненно необходимую сумму, которая поможет Егору выкарабкаться из долга. А всё остальное… прорвёмся!

Драконов

– Приветствую вас, мамулечка, – склоняюсь в полупоклоне и, не стесняясь, прикладываюсь поцелуем к её руке, что одёргивается, словно я её калёным железом приложил с размаху.

– Дима, – шипит Сашка возмущённо.

– Не паясничай! – командует отец, но у меня каменно-холодное, вежливое лицо. Я им не Илья, чтобы вести себя, как клоун.

– Всего лишь вежливость, отец, – роняю небрежно. И пусть попробует придраться.

К слову, Драконов-старший абсолютно спокоен, а иногда может и улыбнуться, когда я ненароком задеваю его юную жену. Уже и не юную, если положить руку на сердце. И они очень классно смотрятся рядом.

Столько лет прошло, воды утекло. Стёрлось, позабылось, изменилось. Но она до сих пор дёргается. Напрягается. И никак не может научиться адекватно реагировать на наши подкалывания.

Рыжее чудовище подло хихикает. Ему в кайф эти семейные игры. Ваньке вот-вот стукнет одиннадцать. А воспоминаниям о той, прошлой любви, ещё больший срок. Можно уже и привыкнуть. Чувствует себя виноватой? Зря. Но я ей об этом, конечно, говорить не буду.

– Прошу, – церемонно поводит отец семейства рукой, приглашая на террасу. Там нас ждёт огромный стол – помпезное нововведение, косящее под старину. Не хватает только прислуги в ливреях, которая бы торжественно вносила по очереди разнообразные блюда. Я даже боюсь шутить на эту тему, чтобы не вложить в голову батюшки новую блажь.

В последнее время он одержим идеей объединения семьи и создания родового гнезда, где он – главный орёл. К слову, орёл – это его гордое звание. Потому как «кукушка» для мужчины категорически неприемлемо. Так он в сердцах иногда называет нашу с Ильёй мать, свою первую жену, с которой он прожил ровно столько, чтобы родить двух сыновей.

Жаловаться не стоит: он всегда присутствовал в нашей жизни. Собственной персоной – минимально, деньгами – регулярно. Проявлял заботу и никогда не отказывался от исполнения отцовского долга. Беседу там душевную провести, пистон вставить, если мы бедокурили, в школу сходить, в кабинет директора наведаться.

Ужинаем мы тихо. Сашка ковыряется в еде, не поднимая глаз. Двигает по тарелке вилкой несчастный салат. Сидит на диете, видимо. Боится поправиться. Так и хочется съязвить, чтобы старалась лучше. А то ей уже двадцать девять. Неровен час встретит молодую и красивую, изящную и гибкую – и давай, прощай. Новая круговерть, ещё один младенец.

Наверное, я чересчур увлёкся. Ловлю её сверлящий взгляд. Слышу, как предупреждающе покашливает отец. Пусть не тревожится. У меня нет настроения цеплять ни его, ни мать семейства.

Кому на всё наплевать, так это Ваньке. Крутится за столом, как юла. Ни секунды не может усидеть на месте.

– Дим, а Дим, – дёргает он меня за рукав, – а ты в школе хорошо учился?

Какие-то вопросики у него провокационные. И мордочка хитрая. Карие глаза так и блестят из-под тёмно-рыжих ресниц.

– Лучше всех, – говорю уверенно и бодро, ловлю иронически приподнятую бровь отца и очередной напряжённый взгляд от Сашки. – Хочешь, у мамы спроси. Она подтвердит.

Санька идёт пятнами, открывает рот, но ничего не произносит. Видать салат поперёк горла встал. Застрял, не даёт словам прорваться.

В шестнадцать отец забрал меня к себе, когда маме вдруг срочно приспичило выйти замуж и родить ребёнка. Одиннадцатый класс в элитном лицее с углублённым изучением иностранных языков. Новые учителя, чужие одноклассники. Враждебно-снобское сообщество, которое я ненавидел всей душой.

И только весёлая жизнерадостная Сашка, с её вечными подколками, шутками, язвительностью помогла выкарабкаться. Подтягивала, заставляла, натаскивала, не давала спуску. Гоняла, как сержант – солдата на плацу. Поддевала, порой глумилась, но, наверное, именно этого мне и не хватало – нормальной здоровой злости.