Мы стояли на крыше больницы.

Площадка не предназначалась для прогулок, из настила тут был только редкий гравий да сорняки, пробивавшие себе путь сквозь трещины в бетоне. Кое-где валялись ржавые банки из-под кока-колы, набитые сигаретными бычками, за грудой кирпичей виднелись пустые бутылки из-под джина. Спецназовец вытянул руку, будто ведущий игрового шоу, указывающий победителю на выигрыш.

Так не похожий на первый приз.

Суперинтендант Паррс стоял спиной к нам и смотрел на залитый светом хаос внизу. Серовато-седые волосы, серый плащ и брюки сливались с гематомно-лиловым небом, отчего Паррс казался неотъемлемой частью городского пейзажа. Еще не вполне рассвело, но на горизонте уже виднелась узкая полоса туманного света. Дверь за мной захлопнулась. Суперинтендант слегка повернул голову в знак того, что знает о моем присутствии, и я понял, что нас оставили одних.

– Эйдан Уэйтс. – Шотландский акцент Паррса прозвучал еще резче, чем обычно. Будто скрежет клинка о точильный камень. – Когда я услышал, что у меня стало на одного сотрудника меньше, то почему-то сразу подумал о тебе… – Он обернулся. Глаза его были до того налиты кровью, что он, наверное, видел все в красном цвете. – А ты жив-здоров.

– Нет худа без добра, сэр.

Паррс ничего не сказал. Я уставился в пол.

– Доброе утро, суперинтендант.

– Я бы назвал его скорбным, детектив-констебль. Эйдан Уэйтс снова феерично облажался.

Я всмотрелся в занимающийся рассвет и промолчал.

– Я получил доклад старшего инспектора Джеймса, – продолжал Паррс, и я непонимающе сдвинул брови, ведь я разговаривал с Джеймсом всего десять минут назад. – Он говорит, ты ничего не знаешь. Что ж, в этом есть доля правды. А не умолчал ли ты о чем-нибудь во время беседы?

Я изложил инспектору Джеймсу объективные факты и опустил субъективные предположения. Засомневался, упоминать ли мой краткий разговор с Мартином Виком, и в итоге решил, что не стоит.

Однако Паррс уже что-то заподозрил. Он всегда улавливал недосказанности, а потом выуживал их из меня, как вор – ценности из кармана.

– Было кое-что, сэр.

– Да неужели?!

– Вик пытался что-то сказать перед смертью.

– Если это не местонахождение тела Лиззи Мур, то вряд ли я хочу это знать.

– Он сказал, что этого не делал.

– Он был пристегнут ремнями к койке, Эйд. Конечно, этого он не делал.

– Я имею в виду преступление, из-за которого он оказался пристегнут к койке, сэр.

Паррс по-прежнему не шевелился.

– Думаю, он пытался сказать, что не убивал Муров.

– Признание на смертном одре, да? Старо как мир. – В голосе суперинтенданта послышалось облегчение. – А точные слова?

– Почти такие, как я сказал.

– Почти? – Паррс шагнул ко мне.

– Он говорил что-то еще, но я не расслышал из-за сигнализации.

Паррс ненадолго задумался.

– И ты не сообщил эту информацию старшему инспектору Джеймсу, потому что?..

– Подумал, вы захотите услышать об этом первым и решить, что нам следует делать.

– Осужденный за убийство умер под стражей. Пожалуй, мы сделали все, что только можно, и даже больше.

– Дело в том, как он это сказал, сэр…

– Превозмогая боль, наверное. Вот только это не согласуется с подписанным им же признанием, черт подери, а у нас и так головной боли хватает.

– Сэр.

– Джеймс говорит, ты не очень хорошо разглядел поджигательницу…

– Не очень, сэр.

– Удобно.

– Для кого?

– Для нее. Криминалисты еще роются в мусоре, но, похоже, классика жанра. Зажигательная смесь. Стеклянные бутылки с керосином.

– Самодельные гранаты.

– Две порции коктейля Молотова. Кто-то вломился в заведение и решил угостить посетителей выпивкой. Всех разом. Швырнули в палату и закрыли дверь…

В свое время я видел, как бутылки с зажигательной смесью кидали в полицейские фургоны, поэтому поморщился, представив, каково это – оказаться в замкнутом пространстве с такой штукой.

– Выкладывай, – сказал Паррс. – Что, по-твоему, тут произошло?

– Ответ на поверхности: друг или родственник одной из жертв Вика, некто, связанный с семьей Муров, решил, что это – последний шанс отомстить. Насколько я знаю, Вик впервые со времени ареста оказался вне тюрьмы. Этот кто-то проведал об этом и решил рискнуть.

– Вполне правдоподобно.

– Незадолго до происшествия мы увидели воскресный выпуск «Мейл». Фотографию сняли тайно. Она и могла привести убийцу сюда…

– Завтрак в постели? – спросил Паррс. – Есть предположения, откуда фотография?

– Я спрашивал констебля Ренника. Он сказал, что ни разу не дежурил во время завтрака. Мы со старшим инспектором Джеймсом проверили график. Так и есть.

– Узнали, кто тогда дежурил?

– Констебль Луиза Янковски, – ответил я. – Вик ел хлопья с молоком только во время ее дежурства. Она вроде бы недавно в подразделении, но…

– Уже сделала себе имя…

В прессе писали про операцию, в которой отличилась Янковски, без упоминания ее имени. Она была на дежурстве, когда в прошлом декабре грузовик въехал в толпу на Альберт-Сквер во время рождественской ярмарки и начал давить людей. Луиза отреагировала молниеносно и с приличного расстояния попала водителю в голову, чем спасла десятки жизней.

– Совсем на нее не похоже, – сказал Паррс. – А что скажешь про констебля Ренника?

В свете случившегося докладывать о его небрежном поведении не стоило.

– Ценный свидетель, – сдержанно сказал я. Ножевую рану нанесли спереди. Он же стоял не с закрытыми глазами и мог бы много рассказать. – Возможно, его показания – ключ к быстрому раскрытию дела.

– Возьмешься?

– Нет, сэр, – твердо сказал я, чувствуя на себе буравящий взгляд красных глаз. – Меня же снова поставят в ночную смену?

– Кто-то только что поджарил твоего напарника, детектив-констебль. Знаю, ты бы даже не помочился на него, горящего, но…

– Это я его потушил.

– И следующую неделю он проведет в медикаментозной коме. Хотя вряд ли мы почувствуем разницу. Спрашиваю еще раз. Возьмешься за это дело?

Я ничего не сказал.

– Спокойной жизни захотелось? – фыркнул Паррс.

Спокойной жизни.

Суперинтендант Паррс уже несколько раз отправлял меня на спецзадания, и от последнего до сих пор звенело в ушах. Он об этом прекрасно знал, но ему нравилось возвращаться к пройденному. За последние несколько лет он насыпал столько соли на мои старые раны, что ее хватило бы покрыть садовую дорожку.

Паррс улыбнулся:

– Что-то я не уверен, что тебе стоит работать в ночную смену без твоей матроны – детектива-инспектора Сатклиффа. С ним я всегда видел, к чему дело движется. Он отсвечивал еще до того, как его подожгли. А вот ты больше похож на выключатель. Что-то не хочется мне, чтобы ты рыскал в темноте без Сатти, который сдерживает твои сверхспособности.

– Они под контролем, сэр.

– Да ну? А что ж тебя тогда до сих пор не озарило? Ну-ка угадай, какие из этих способностей меня сейчас больше всего беспокоят.

Я замолчал. Слишком велик выбор.

– Тяга к самоуничтожению, – наконец обобщил я.

– А я бы копнул глубже и назвал бы твой величайший талант – стремление к самопожертвованию. Удивительно, что система пожаротушения среагировала на Сатти, а не на тебя. Ты уже несколько раз выходил сухим из воды, но знаешь ведь, как говорят. Дыма без огня не бывает…

– Нет никакого дыма, сэр.

– А вот и есть.

Я ждал.

Паррс явно собирался развить эту мысль, но потом покачал головой и сменил тему:

– Меня нельзя упрекнуть в том, что я не беру в расчет твое психическое состояние, Эйдан. Встреча здесь – своего рода тест. Правда жаждешь самоубиться? Пожалуйста, сигай вниз.

Я не сдвинулся с места.

– Вот и хорошо. И больше ни слова о возвращении в ночную смену.

– Для этой работы есть кандидаты получше.

– Определенно. Не волнуйся, расследование возглавит старший инспектор Джеймс. Его люди несколько дней будут искать всех, кто побывал здесь сегодня, побеседуют со всеми сокамерниками Вика, заново изучат материалы дела – в общем, проделают всю полезно-бесполезную работу. Ты же – другое дело. У тебя дар – доводить людей до предела, а потом заводить за него. Сдается мне, в этом деле он может сослужить хорошую службу. Ты сказал, что месть Вику – самый очевидный мотив. А каков не очевидный?