Мальчишки однажды даже устроили побег из дома, когда случайно уронили и разбили радиоприёмник. Их нашли на вокзале в другом городе. Бить он их не бил, но унижал и давил морально, он раздражался от одного только их присутствия, его бесил сам факт их существования. Свою родную дочь обожает, души в ней не чает, особенно когда она была ещё маленькая.

Несколько лет назад тётя Вера умерла от рака. Мама рассказывала, что уже в больнице, когда она понимала, что умирает, она сказала маме: «Какая я была дура! Я променяла детей на мужика. Всю жизнь его боялась. И уйти от него боялась. И сама не жила, и мальчишкам жизни сгубила». Максим спился и умер ещё до смерти матери, Серёга сгинул без следа. Известно только, что пьёт, бомжует, периодически попадает за решётку. А у младшей, совместной дочери, всё хорошо – семья, папа, работа, дети, путешествия, инстаграм…

Весь ужас жизни с отчимом для меня запомнился одним из случаев. Пришла я в гости к братьям, сидим общаемся, хохочем. Вдруг врывается дядя Витя, едва не пинком выбивая дверь, и орёт диким голосом:

– Кто съел восьмую морковку?

Мальчишки (лет им было по тринадцать-четырнадцать) втянули головы в плечи, зажались и смотрят на него большими глазами. Так как мы только что хохотали и настрой у меня был юморной, масштабов семейной тирании я и представить не могла, то мне ситуация показалась забавной.

– Вы что, их нумеруете? – спросила я

Дядя Витя вытаращил на меня озверевшие глаза, мальчишки ещё больше вжали головы в плечи, а я смотрела ему в глаза и ждала ответа, улыбаясь. Прямо так и представляла морковки в цветных майках, на которых написаны порядковые номера. Смешно же.

Тут из-за спины дяди Вити, тоже вжав голову в плечи, показалась тётя Вера и залепетала:

– Витя! Витя! Это я её выбросила. Она гнилая была!

Оказалось, что он принёс из гаража морковки, пересчитал их. И потом вот недосчитался. Это же надо только представить себе мужчину, который регулярно следит, кто, чего и сколько съел. И пересчитывает морковки, конфеты, яйца…

Дядя Витя вышел из комнаты. Мальчишки ещё долго сидели пришибленными, а я вдруг тогда осознала весь ужас такой жизни… Конечно, меня и раньше удивляли такие вещи, как, например, когда тётя Вера приносит что-то из магазина, а мальчики спрашивают: «А нам можно это есть?» Или когда они приходили к нам домой и мама их старалась накормить, потому что они всегда были голодными… Но именно восьмая морковка продемонстрировала мне весь ужас трагедии. И когда потом, спустя много лет, мой второй муж, неродной моим детям, скажет мне, что «твоя дочь съела шесть яблок», быть может, именно эта фраза поставит точку в наших отношениях. Тут даже нет смысла объяснять такому человеку, что я работаю и уж на яблоки своей дочери зарабатываю. Это всё. Это днище.

Если мужчина смотрит в рот тебе или твоим детям и считает, кто сколько съел, – это ужас ужасный. Нет ничего отвратительнее жадных мужчин. Девочки, жадность – это самая отвратительная мужская черта. Мальчики, будьте Мужчинами. Мужчина – это кормилец и защитник. И уже потом всё остальное.

И ещё: верный путь вырастить несчастного человека – унижать, обижать, обесценивать. К сожалению, на историях про братьев и их отчима можно написать практическое пособие «Как вырастить алкоголика, неудачника и несчастного человека».

Эта история запомнилась, потому что она заставила меня принять мысль, что надо прислушиваться к людям, которые взрослее, мудрее и просто любят тебя. Плохого они тебе точно не желают.

Однажды я звала играть подругу в одну дворовую компанию, но она сказала, что не пойдёт, потому что в этой компании есть Аня, а мама ей запрещает играть с Аней. Я была возмущена и заявила, что «вот моя мама не может мне запретить с кем-то дружить, потому что это моё дело».

Саянская дворовая жизнь была очень бурной, насыщенной. Все всех знали. Общались, ругались, играли вместе, лазили по стройкам, подвалам, чердакам, оврагам. Жевали гудрон, ели багульник и лиственную хвою. Находили муравейник, которых было полно вокруг, и засовывали в него предварительно обслюнявленный стебелёк. Затем этот стебелёк облизывали, он был невероятно кислый от «муравьиной кислоты». Играли в мяч, в казаки-разбойники, прыгали через резинки, делали «секретики». Зимой катались с огромной городской горки. И в каждом овраге ещё были ледяные спуски, с которых мы катались на санках, на картонках, на клеёнках. А ещё ели пышный белоснежный снег и сосульки, которые были прозрачными, хрустящими и вкусными. Саянск – город таёжный и очень молодой, в период моего детства он ещё был в стадии строительства. Наши родители получили квартиры, отправившись на молодёжную стройку 70-х годов. И Саянск вырос среди тайги, рядом с огромным химическим комбинатом, который и стал градообразующим. Дома стояли (и стоят) среди мачтовых сосен и оврагов.

Выйдя на улицу, можно было попасть в абсолютно разные сборные дворовые компании. Большим преимуществом для меня было то, что у нас была своя семейная «банда». Я, мой старший брат и два двоюродных брата, которые жили с нами, и гулять мы ходили все дружной толпою. Так что вопроса, с кем погулять, у меня долгое время не возникало.

В какой-то момент я познакомилась с девочкой из нашего дома, Светой. Она была старше меня намного. Думаю, когда мне было лет шесть-семь, ей было уже лет двенадцать-тринадцать. Однажды мама увидела, что я с ней дружу, и сказала мне, что она мне запрещает дружить с этой девочкой. Я возмутилась и сказала ей всё то же, что раньше сказала подруге: мол, это только моё дело. Мама сказала, что у Светы пьющие и скандальные родители, что она намного старше меня и у нас не может быть общих интересов. Я маму не послушалась. В чем были наши совместные интересы и игры, я не помню. Но одно событие заставило меня понять, что мама была права.

Света пригласила меня к себе в гости. Сначала мы играли в куклы. В какой-то момент она сорвала с моей куклы всю одежду и стала демонстрировать акт насилия над куклой другой куклой. Я, видимо, не совсем понимала, что происходит, в силу возраста. Просто понимала, что одна кукла бьёт другую. Затем Света разделась догола и стала меня просить, чтобы я ногу куклы засунула ей между ног. У меня как-то внезапно пропал интерес к такой игре, я сказала, что мне пора домой. И ушла.

Об этом я никому не рассказывала, но странность поведения Светы меня отпугнула и мы больше не дружили. Тогда я поняла: мама плохого не посоветует.

Ещё одна дворовая история.

Во времена мoего детства в каждом дворе заливали каток. Был ещё большой городской каток на стадионе, и мы туда часто ходили, но эта история приключилась именно во дворе. Училась я тогда классе в четвёртом-шестом. При этом в пятом классе я вообще не училась. Такая была задумка переходного периода системы образования. Когда уже все перешли на одиннадцатилетнее обучение, но учебная программа ещё не была адаптирована на одиннадцать лет. Поэтому нас учили десять лет, но окончить мы уже должны были одиннадцать классов, а не десять. Тогда и придумали такой «скачок» через класс. Я окончила четвёртый класс и сразу перешла в шестой. Так что во время этих событий мне было лет двенадцать.

Детство моё выпало на времена тотального дефицита. И так получилось, что у меня не было фигурных коньков. У подруги Наташи были, а у меня нет. Наташа была девочкой нежадной и всегда давала мне покататься. Но кататься одной не так весело. И мы часто ходили на каток вместе и катались по очереди. Но это тоже не очень хорошо. Хочется же ехать вместе, разговаривать, показывать друг другу разные трюки.

Потом папа купил мне коньки, у которых закруглённый носок на полозьях, по-моему, назывались они «Снеговик». Ужасно неудобные для катания. Я уже к тому времени научилась кататься на фигурных коньках, у которых зазубрины на полозьях и менять технику катания на «коньком» совсем не хотелось.