Как и предполагалось, Элломиана занервничала:
— Да нет… ничего подобного… не страшная… очень даже наоборот… — Потом она взмолилась: — Давайте сменим тему, иначе меня ждёт двойное наказание — сперва меня испепелит принц Кайлеан, а потом папа оторвёт голову или что там от неё к тому времени останется.
— Вам не велено обсуждать мою внешность… э-э-э… не в профессиональном ключе? — Я обвела пальцем вокруг своего лица.
Элломиана проводила глазами мой палец и тревожно забормотала:
— Надо ещё маникюр успеть сделать… а я так и не решила насчёт лака… мне вообще не велено обсуждать что-либо кроме профессиональных вопросов, но я привыкла разговаривать с клиентами, это часть настроя… Я художник в конце концов, не маляр какой-нибудь! Мне надо не только увидеть, надо прочувствовать ауру объекта! Что же выбрать, что же выбрать? «Серебряный рассвет» или «Вечернюю розу»… а, может, взять «Ночную росу»? Покажите руки!
Если бы Элломиана не была дочерью Себастьяна Лампля, я, пожалуй, решила бы, что она наводит тень на плетень, прикидываясь существом не от мира сего. Но в её речи так явственно слышались интонации маэстро, что в искренности сомневаться не приходилось.
Разумеется, я могла бы, что называется, «дожать» Элломиану. И она выложила бы мне всё. Но мне стало её жаль. И себя жаль. И приподнятого, праздничного расположения духа жаль — ведь от таких выяснений настроение могло испортиться кардинально. А вот кого не было жалко совсем, так это одного скользкого типа, который, похоже, воображал меня кем-то вроде потерянной принцессы сказочной страны Аннмории, основываясь на некоем случайном сходстве. Или не случайном. Выходит, красные уголья разгорались в его глазах не от нежных чувств, а от предвкушения «сбычи мечт»? Он смотрел на меня, а видел выход к морю и серебряные тела, мелькающие среди волн? Что ж… мечта не хуже других.
Я вытянула руки, растопырив пальцы.
Пальцы чуть-чуть подрагивали.
Да, маникюр был необходим.
Не то, чтобы я воображала, что у нас с Кайлеаном впереди большое светлое будущее… всё равно наши пути вскоре должны были навсегда разойтись… но раньше я могла надеяться хотя бы на светлые воспоминания.
— Элломиана, пожалуйста, продолжайте. И не волнуйтесь, о нашем разговоре никто не узнает. Тем более, что вы и не сказали ничего такого… особенного.
Ясное дело, я намеревалась изловить Его Меркантильное Высочество, припереть к стенке и не выпускать, пока он не изложит все свои бредовые идеи насчёт моего родства с кем-то там царственным. Затем расставить все точки над «i» и на этом завершить наши странные отношения. Которые, впрочем, уже можно считать завершёнными.
Но это после бала.
Всё будет после бала — и объяснение с принцем, и расплата за запретную любовь… ведь в моём сердце ничего не изменилось — Кайлеан Каррагилейн продолжал находиться там как ни в чём ни бывало — со всеми своими королевскими амбициями, трезвой расчётливостью и взглядом, устремлённым в морские дали.
А пока я подниму выше голову и никому не позволю испортить сегодняшний вечер, единственный в жизни.
Элломиана оторвалась от созерцания моих ногтей и благодарно улыбнулась:
— Вы можете называть меня Эллой, меня все так зовут. Наверное, я всё же выберу «Зимнюю бабочку».
— В таком случае я буду как все, Элла, — улыбнулась я в ответ. — «Зимняя бабочка»… очень подходящее название.
Улыбаться, улыбаться, улыбаться…
Её руки задвигались с удвоенной скоростью, с помощью магических заклинаний пряди разглаживались и превращались в сияющий золотой шёлк. Элла разделила мои волосы на прямой пробор и теперь два золотых крыла обрамляли лицо; на затылке же кудри были оставлены и уложены в удлинённый пышный узел, ниспадающий с макушки, покрытый почти незаметной, лишь чуть мерцающей сеткой. В качестве завершающего штриха был добавлен тоненький серебряный ободок, покрытый бриллиантовой крошкой и удлинённые серёжки в виде капель.
Когда причёска была готова, наступил черёд макияжа. На признание, что я, вообще-то, никогда не пользуюсь косметикой, Элла осуждающе отметила, что гордиться здесь абсолютно нечем, но обещала пощадить мою неопытность и не делать из меня женщину-вамп.
Бояться действительно оказалось нечего: магическая пудра выглядела прозрачной, но полностью скрыла веснушки, искусно нанесённые тени сделали глаза ярче и выразительнее, губы с нанесённой помадой бледно-розового цвета теперь можно было смело охарактеризовать известной цитатой — «к поцелуям зовущие»…
Я повертелась перед зеркалом и сказала:
— Восхитительно! А теперь — платье?
Элла кивнула и велела Дрю достать из коробок туфли, чулки и бельё. Потом они с Дрю деликатно прогулялись за поворот, пока я переодевалась.
Туфли поначалу меня смутили. Спору нет, они были прекрасны — изящные, сшитые из серебристой полупрозрачной узорчатой парчи, но хрустальные каблуки выглядели чересчур высокими, а я ведь собиралась натанцеваться вдоволь. Я позвала Эллу, она заверила, что эти туфли сработал лучший маг-башмачник в Эрмитании, про которого говорили, что в его обуви можно танцевать неделю, ни разу не споткнувшись и ничуть не уставая. Пройдясь по комнате вдоль зеркальных шкафов, я убедилась в её правоте — чувствовала я себя превосходно. И кроме того, ноги в чулках и туфлях на высоких каблуках выглядели совсем по-другому… я снова повертелась перед зеркалом. Да, это были ноги не девочки, но женщины. Именно так я себя чувствовала — женщиной с прошлым. У меня много чего было в этой жизни… меня предавали те, кого я любила… и я предавала тех, кто любил меня… и путь мой был усеян пеплом несбывшихся надежд… Вот так я себя чувствовала.
— А теперь закройте глаза и поднимите руки вверх, — скомандовала Элла.
Я починилась и почувствовала, как мягкая прохладная ткань принимает тело в свои объятия. Чьи-то пальцы пробежали по моей спине, закрывая магическую молнию, потом ещё что-то поправили.
— Вау! — произнёс голос Дрю. — Принцесса! Настоящая!
«Нет, не принцесса! Королевна!» — хмыкнула я про себя.
Спустя томительные секунды Элла сказала:
— Всё, можно смотреть.
Надо отметить, что сама Элла была одета с таким вкусом, что я, человек не так чтобы сильно завистливый, увидев её, испытала самую настоящую зависть к умению непринуждённо сочетать цвета и детали. Причём сейчас, находясь с закрытыми глазами, я совершенно не могла вспомнить, что конкретно на ней надето… что-то артистически-небрежное, даже в цыганском стиле, но в приглушённых тонах — сиреневых, бежевых, винных, изумрудных… множество тонких оттенков, которые мне бы и в голову не пришло совмещать, по крайней мере в таком количестве. Мне захотелось, чтобы творение отца Элломианы напоминало её изысканный наряд… я с любопытством и предвкушением открыла глаза.
… Я была безупречна и я сияла… другое определение трудно было бы подобрать. Сияла светлая ткань, расшитая искорками как струями дождя, сияли уложенные золотые волосы, светилось идеальное лицо — с огромными глазами, тонкими бровями, нежным ртом… Стоявшая позади красотка Элла вдруг показалась грубоватой, приземистой, и одетой в старые бурые тряпки… и всё это не смотря на то, что со второго взгляда стало ясно, что моё платье, в сущности, очень простое. Вверху оно напоминало облегающую маечку с короткими рукавчиками, струящаяся юбка в мелкую складку-плиссе расширялась где-то от середины бёдер, и подол состоял уже из нескольких кисейных слоёв. Главную скрипку в наряде играла ткань — чувствовалось, что простое с виду платье сшито из чего-то необыкновенного и, наверное, безумно дорогого. И кстати, маэстро выполнил мои пожелания насчёт удобства, платье сидело как влитое, я чувствовала себя в нём свободно и выглядела прекрасно, вот только…
Ещё я казалась очень юной, по-девичьи чистой… казалось, это светится моя невинность… Я не знала, как к этому отнестись.
Мои размышления прервала самокритичная Элла:
— Я по сравнению с вами выгляжу просто коровой под седлом! Папа опять выдал на гора шедевр. Сложная простота — это его конёк. Эх, мне такое не дано… люблю я накрутить всякого…
