В этом прикосновении нет ничего особенного – простое дружеское похлопывание, каким он награждал меня тысячи раз до этого вечера. Но только на этот раз каждая клеточка моего тела отзывается на этот жест. Я замираю, даже, наверное, перестаю дышать, совершенно ошалевшая от нахлынувших на меня чувств, но Никита Сергеевич убирает руку так же быстро и неожиданно, как положил ее, и я едва не кричу от разочарования и желания продлить это прикосновение еще хоть на мгновение.

– Никит, ты голоден? – между тем спрашивает Светлана.

– Нет, спасибо, я поужинал с другом.

«С подругой», мысленно поправляю я, и сама поражаюсь острой вспышке ревности, пронзившей меня в этот момент.

Ох, Романова, пора заканчивать этот фарс.

– Может, хотя бы чай с нами выпьешь? – спрашивает Светлана у брата.

– Чай выпью с удовольствием. И даже от сладкого не откажусь, – подмигнув мне, он тут же отправляет в рот кусочек шоколадки.

Если бы он сказал что-то подобное неделю назад, я бы наверное показала ему язык или ткнула локтем под ребро. Неделю назад все между нами было очень просто. Сейчас же я сижу, словно набрав в рот воды, и, чтобы не встречаться с Вернером взглядом, смотрю в полупустую чашку с давно остывшим чаем.

Пока Светлана повторно кипятит воду и накрывает на стол, они с Никитой Сергеевичем обсуждают какие-то не очень интересные мне перестановки в ФФКР и интересную премьеру нового спектакля в «Большом». Я же все это время сижу молча, украдкой бросая взгляды на тренера.

И почему только он так хорош?

Неприлично хорош, если вы спросите меня.

Одетый в простую белую футболку и потертые джинсы, он выглядит очень стильно, очень молодо и очень… очень сексуально.

Боясь поднять голову и встретиться с ним взглядом, я ограничиваю игру «в гляделки» его широкой грудью. Потом опускаю глаза на стол, на котором лежат его руки.

У него такие красивые руки! В меру мускулистые, сильные, крепкие, с прожилками выступающих вен, длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Эти руки много раз были перед моими глазами, как только я раньше не замечала всего этого?

Чувствуя, что моя неуемная фантазия вновь заводит меня куда-то не туда, я отодвигаю от себя чашку, беру в руки телефон и встаю со стула.

– Светлана, мне пора, – говорю я. – Спасибо вам большое за помощь.

– Подожди! – вмешивается Никита Сергеевич, делая глоток из своей чашки. – Уже поздно. Дай мне десять минут, я отвезу тебя.

– Спасибо, но я лучше вызову такси, – возражаю я.

– Арина, что за глупости?

– Это не глупости, Никита Сергеевич, – упрямлюсь я. – Вы только что приехали, а я взрослая девочка и вполне могу добраться домой на такси.

– Мне все равно ехать в твою сторону, – говорит он безапелляционно.

Раз в мою сторону – значит не домой, тоскливо отмечаю про себя, потому что его квартира в противоположной от меня стороне. Цепкие когти ревности вновь подают признаки жизни, неприятно царапая меня изнутри.

С неожиданной решимостью я снимаю блокировку с телефона и открываю приложение. Я поеду на такси, а он пусть едет к своей пассии в одиночестве. Не успеваю я подтвердить заказ, как мой телефон оказывается выхваченным из рук.

– Да что с тобой такое? – не скрывая удивления, произносит Вернер.

Нехотя поднимаю на него глаза. На его лице читается искреннее недоумение и… волнение. Волнение за меня.

Вся моя злость мгновенно улетучивается, и я чувствую себя просто неблагодарной дрянью. Он же не виноват, что я влюбилась, и больше не могу смотреть на него без желания придвинутся поближе. Он же не виноват, что я вдруг стала ненавидеть всех его подруг, и одна мысль о нем в объятиях других девушек вызывает во мне ярость, силу которой я до конца даже не осознаю. В конце концов, он же не виноват, что он настолько хороший учитель и друг, что он искренне переживает и волнуется за меня и готов сделать все, чтобы я была в безопасности.

– Ариш, в самом деле, посиди еще немного, – вмешивается в разговор Светлана. – Ты же понимаешь, что Никита тебя не отпустит. Да и ехать на такси в такой ситуации совсем неразумно.

Я медленно опускаюсь на стул, признавая поражение. Добившись своего, Вернер возвращает мне телефон и спокойно продолжает пить чай, но по его напряженной фигуре и нахмуренным бровям я понимаю, что настроение я ему изрядно подпортила.

Ну и пусть! В конце концов, я тоже не в восторге от происходящего.

С тех пор, как мы ушли от Светланы, ни я, ни Никита Сергеевич не сделали ни единой попытки завязать разговор. Поэтому салон автомобиля, который движется в общем потоке по ночной Москве, погружен в напряженную тишину.

Я невидящим взглядом смотрю в окно на проносящиеся мимо огни, которые сливаются в одну светящуюся картинку. Он сосредоточенно ведет машину, небрежно барабаня пальцами по кожаному рулю.

Низко урчит мотор. В салоне тепло и приятно пахнет пряным одеколоном и кожей. И в другой ситуации я бы получила удовольствие от этого вечера. Но я так зажата, что боюсь даже дышать, а по напряженному профилю, сжатым губам и бесстрастному выражению лица Вернера очевидно, что он тоже не в духе. И я почти не могу поверить в то, что причиной его дурного настроения являюсь я сама.

Дорога от дома его сестры до квартиры, в которой живем мы с мамой, занимает не больше получаса. И все это время мы проводим в отчуждении.

Из моей груди вырывается непроизвольный вздох, который не остается незамеченным Вернером. Он бросает на меня быстрый взгляд, но, ничего не сказав, вновь фокусируется на дороге.

А ведь раньше нам было так комфортно в обществе друг друга! Всегда находились темы для разговоров. Всегда было место для дружеских подколов и шуток. Сейчас же напряжение в воздухе можно едва ли не пощупать, настолько явным оно кажется в замкнутом пространстве автомобиля.

Неожиданно я вспоминаю, как месяц назад он вот так же подвозил меня домой после поздней тренировки. Мы оживленно болтали: я увлеченно рассказывала ему про новые игрушки для своей собаки, а он подтрунивал над моей неуемной любовью к животным, на которых я спускала астрономические суммы.

От этого воспоминания мои губы, помимо воли, растягиваются в легкой улыбке.

– Я бы многое отдал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь, – вдруг говорит Вернер.

Погруженная в свои мысли, я даже не замечаю, что мы проделали весь путь до моего дома, машина сбросила скорость и теперь медленно едет по переулку.

Мои щеки начинают гореть, а язык словно прилип к гортани – какое счастье, что в салоне темно и мой спутник не может разглядеть меня как следует.

Когда Никита Сергеевич сворачивает во двор и аккуратно паркуется у бордюра, я отстегиваю ремень безопасности и берусь за ручку двери – всего несколько секунд и все закончится, думаю я с облегчением. Но моим планам не суждено сбыться.

Вернер щелкает по кнопке центральной блокировки дверей и с нажимом произносит:

– Давай, Арина, выкладывай, что там у тебя случилось. И не говори «ничего», я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать – ты чем-то серьезно обеспокоена.

– Никита Сергеевич, сколько можно повторять одно и то же? Со мной все хорошо, – отвечая на его вопрос, я заставляю себя говорить твердым сдержанным тоном, но мои руки так дрожат, что мне приходится сжать их в кулаки, отчего ногти больно впиваются в ладони.

Вернер выразительно закатывает глаза, потом складывает руки на груди и разворачивается ко мне всем корпусом.

– Я не выпущу тебя, пока ты не скажешь, что с тобой происходит.

– Тогда, надеюсь, вы взяли с собой туалетные принадлежности, потому что ждать придется долго, – с поразившим меня саму сарказмом, выпаливаю я, демонстративно повторяя его движение и складывая руки на груди.

Он непонимающе сдвигает брови, но когда до него доходит смысл моих слов, он издает отрывистый смешок, а потом искренне смеется.

– Романова, и где же ты раньше прятала свой острый язычок? – спрашивает он.