– Ты дал ему время и посеял зерно сомнений у него в мозгу, – резюмировал Рома. – Остаётся просто ждать.

– Сил нет, – простонал Пётр, откидываясь на спинку кресла, в котором сидел. – Ты был таким же хладнокровным, когда своего Белоусова обхаживал, а?

– Я? – Рома вскинул брови вверх. – Да я на стену лез.

Они оба рассмеялись. Петя почувствовал, что нервное напряжение последних дней потихоньку отпускает.

Хорошо, что им с Ромой наконец удалось нормально поговорить.

– Как вы тут вообще живёте-то? – Петров огляделся, только сейчас замечая много новых деталей в интерьере. Незнакомые вещи, которые смотрелись слегка нелепо. Но при всём этом сливались с остальной обстановкой и складывались вместе во что-то уютное. Домашнее.

– Хорошо живём, – Рома скромно улыбнулся, тут же смущаясь, как школьница. – Ванька вернулся на работу. Сейчас Абрамов его обучает. Скоро полноценно займёт должность су-шефа.

– С ума сойти, – Петя покачал головой. – Как быстро растут чужие дети.

– Иди ты, – рассмеялся Бессонов и кинул в него диванной подушкой. – Игорю тоже лет двадцать.

Они подурачились какое-то время, пока не услышали, как кто-то, звеня ключами, открывает дверь.

– Ваня с Игорем вернулись, – Рома, поднялся, потягиваясь.

– В смысле с Игорем? – Петя тут же выпрямился. Он был не готов к этой встрече.

– Ой, я забыл тебя предупредить, да? – Бессонов совершенно бесталанно состроил раскаяние на лице, пидорас.

***

Сегодня Игорь выглядел по-другому.

Пётр привык видеть его в чём-то домашнем или в рабочей одежде. Но сегодня он оказался одет в чёрные джинсы и чёрную же рубашку, заправленную в них. Она выглядела довольно объёмной, отчего вопреки всем законам логики Гоша казался ещё более хрупким.

И до чёрта красивым.

Его глаза, чуть пьяные, видимо, эти двое напились пива или ещё чего, блестящие, счастливые. Как же Пете хотелось, чтобы они вот так светились из-за него.

Но как только Гошик заметил Петрова, стоящего чуть в стороне, то тут же стушевался.

– Привет, – махнул Петру Ваня, спеша в объятия к Бессонову. Ладно, объятия – это слишком громко сказано. Но Петя подавил в себе чувство зависти, когда эти двое так запросто поцеловались на глазах у других.

Нет, завидовал он вовсе не Белоусову, а скорее ситуации. Потому что сам он не мог вот так запросто даже просто приобнять Игоря.

Тот выглядел немного испуганным.

Обстановку разрядил Рома, когда позвал всех ужинать. Впрочем, назвать это полноценным ужином язык не поворачивался. Так скорее, несколько закусок и неожиданно торт.

– Ты что сам испёк? – глаза у Вани едва ли не на лоб полезли. Сейчас, когда, как правильно сказал Рома, им нечего было делить, Белоусов перестал казаться Петру чем-то инородным, чужим.

Напротив, он находил, какой Иван обаятельным, пусть и немного грубоватый порой, забавный и явно любящий Рому парень. И он был абсолютно счастлив за друга.

– Да, – Рома скромно потупился. А вот к этому смущению Бессонова Петя точно не был пока готов привыкнуть. Оно по-прежнему вызывало смех. Такая вы, Роман Владимирович, гимназистка. – Тебя весь вечер не было, надо же чем-то заняться.

Пока они топорно флиртовали, Петя косился на Гошика. И замечал, что тот неловко косится в его сторону.

Им явно было нужно поговорить. Что-то подсказывало Петрову, что Игорь сейчас сам не станет проявлять инициативу. Не при друге и Бессонове точно.

Поэтому оставался старый, проверенный способ.

– Прошу меня извинить, – Пётр поднялся из-за стола. – Надо срочно позвонить.

Рома с Ваней почти не заметили его реплики, а Литвин бросил короткий, но острый взгляд вслед. Петя его спиной чувствовал. Как древний мамонт копьё.

Он вернулся в гостиную, едва освещённую тёплым светом торшера, подошёл к окну и принялся ждать.

Раз. Два. Три. Четыре.

Он дошёл до тридцати двух, когда услышал позади себя шаги.

Игорь встал рядом, едва соприкасаясь плечом с рукой Пети. Сейчас, когда они стояли так близко, разница в росте бросалась в глаза очень сильно. Пётр молчал, понимая, что Игорю нужно собраться с силами, чтобы сказать то, что он там намеревался выдать.

Это вполне могло быть что-нибудь в духе «Нам лучше больше не видеться» или «Оставь меня, пожалуйста, в покое».

Но Петров уж точно не ожидал услышать тихое:

– Петя, поцелуй меня, пожалуйста.

Едва не подавившись воздухом, Пётр медленно повернул голову и посмотрел на Гошу. У того на лице отражалась какая-то внутренняя борьба вперемешку с решимостью, как ни парадоксально это было.

Сердце у Петрова замерло вместе с дыханием. Неужели сработало?

– Я не целовался с парнями, – пробормотал Гошик, отводя глаза. – И вот хотел попробовать, что в этом такого.

А вот это было довольно больно. Нашёлся, блин, тестировщик.

Глава 5

Пётр с минуту вёл внутреннюю борьбу с самим собой.

Соблазн поцеловать этого мелкого паршивца был чертовски велик. Да что там, хотелось до одури. Особенно, когда он стоял тут рядом, одетый во всё чёрное, неожиданно сексуальный, чуть взмокший после концерта, хлопающий своими глазищами и к тому же пахнущий мятной жвачкой.

Подготовился к поцелую, значит. Пробовальщик.

Не хотелось, ой, как не хотелось Пете быть вот таким вот подопытным кроликом для очередного натурала-естествоиспытателя. Бывали такие в его жизни по молодости и по глупости. Ничем хорошим это никогда не кончалось.

Вот только всегда было одно «но». Петров не был ни в кого из них влюблён. А сейчас… Нет, сравнения с тем, что ему в грудь воткнули железный прут и провернули, были бы излишне драматичны, конечно.

Но оказаться случайным экспериментом в жизни человека, в которого ты едва ли не впервые в жизни влюблён, было довольно неприятно. Ладно, что уж там, больно.

Понимая, что этот оленёнок, застывший в свете фар, ждёт, Пётр пальцами обхватил его подбородок и приподнял. Пухлые губы приоткрылись. И у Пети горячим узлом завязались все внутренности в животе.

Как же, мать его, хотелось.

Но Пётр Петров не стал бы тем, кем он стал, если бы поддавался каждому соблазну на своём пути. Он наклонился ниже, видя, как буквально расширяются зрачки Игоря. Чувствовал горячее дыхание, опалившее его губы.