«Вся моя жизнь из мелочей», – опять заворчал себе под нос идущий.

Он успел и переступил порог старого храма с последним лучом.

Перешагнув через высокий камень-преддверий, на миг застыл, попав из сумерек в черноту, а потом, уверено сделал несколько шагов, остановившись перед невидимой, в этой чернильной темноте, культовой статуей.

Раздался треск, и промасленный кусок тряпки небрежно упал в лампаду.

– На, подавись моим даром, сиятельная Афина Завистница, – раздался гулкий голос, расшевеливший стоячий воздух святилища.

Достаточно примитивно высеченный из камня местным рукоделом образ скривился в тенях, словно Великая Паллада услышала говорящего с ней. Блеснули глаза из шлифованного перламутра.

– Не блести! – голос стоящего у каменных ног быстро взлетал к куполу храма. – Ты тень. У тени нет будущего. А я Вечный, хотя ты, несмотря ни на что, победила, сумев помереть, как когда-то обманом стала первой в споре, с бесконечно плетущей свою сеть Арахной. Я пришёл забрать своё.

После такой пламенной речи человек горестно вздохнул и сел на корточки, прислонившись спиной к каменной сандалии, обутой на огромную каменную ногу, (по чести сказать, изрядно похожую на мужскую). В чаше с маслом, мирно потрескивая, догорела тряпка и, мигнув остатком сотканной изо льна плоти, потухла. В храме воцарилась темнота.

Когда Селена совершила обход по млечной дороге неба, в предрассветной тишине вход на миг заслонила фигура. Споткнувшись о порог, в храм вошла гибкая, как весенняя ветка ивы, девушка в полотняном пеплосе с нехарактерными для этих мест собранными в пучок волосами. Её факел сильно чадил, а тени, играя между собой в догонялки, увеличили маленькую искательницу приключений до размеров стоящей на пьедестале.

Она ступала бесшумно. Не дойдя пары шагов до сидящего на корточках мужчины, девушка, увидев пришельца, остановилась. Помолчала с полминуты, потом кротко спросила:

– Ты кто?

Тот поднял поникшую голову. Несколько секунд неподвижно смотрел на девушку и, наконец, поднявшись, неторопливо начал разминать затёкшие конечности.

Девушка ждала. Тени плясали и переплетались, с огромной тёмной массой стоящего мужчины, в странном безмолвном танце.

– Кто ты? – наконец, повторила она.

Человек хмыкнул, почесал щетину на подбородке и пожаловался:

– Растёт, как сволочь, вроде брил вчера… меня бояться нечего. Паломник. Вот пришёл поклониться сестре Лучезарного Аполлона. А ты служишь ей?

Она кивнула.

Незваный гость наклонил голову и изрёк:

– Чудны дела твои, Отец! Сестра Марсия-флейтиста (1) служит единоутробной. Не боишься остаться голой?

Девушка вздрогнула, но промолчала.

***

После страшной гонки с «бомбой наперевес» отдыхали в лагере. Ян вяло отмахнулся от сытного супа из тушёнки и спал весь остаток дня и ночь. Но и на следующее утро, Илья, надеявшийся на выздоровление, понял, что начальнику только хуже. Кроме заметного упадка сил появились и другие неблагоприятные симптомы. Полковник кашлял. Сухой, громкий, обдирающий горло звук, всю ночь доносившийся из-под одеяла, был слышен всему отряду. Илья твёрдо решил запретить Яну идти самому на лыжах и предвидел смуту. Он даже хотел, чтобы произошла какая-нибудь вспышка возмущения, и надеялся на поддержку морпехов. Но он ошибся. Начальник проявил необычную инициативу. Пошатываясь, и, сгибаясь после каждого шага пополам, от удушливого кашля, он добрёл до лежащего хищной рыбиной тела авиабомбы. Казалось, что этот страшный серо-белый монстр, с маленькой яркой эмблемой на хвосте, вот-вот оживёт, и его тупорылая голова, с полосатым звёздным флажком, повернётся к обступившим его людям.

– Раскрутить. Здесь и здесь, – показал Ян.

Через час из расковырянного и выпотрошенного нутра стальной рыбины была извлечена его гибельная начинка.

– Шестнадцать кг, – удовлетворённо констатировал Начальник особого отдела.

– Повезём мы. Я и Мрак. Этот труп металлический пусть валяется. А вам за нами, и держаться подальше. Радиация, мальчики. Кто хочет стать импотентом? Тем со мной! А остальные голову включите. Илья, не дури!

Говоривший закашлялся и, позвав собаку, уселся в импровизированные сани.

В течение двадцати минут остолбенелые от неожиданности десантники, с высоты холма, наблюдали, как упавший на сани больной, бледный до голубизны, человек, навалился на коробку с оранжево-чёрным треугольником, и, чтобы не выпасть от слабости, из последних сил цепляется за верёвку.

– Майор, – Илья очнулся, только когда его дёрнули за рукав. – Майор, собираемся, ветер идёт…

***

Лёжа на несущихся санях, старательно пряча лицо от иголок ледяного ветра, Ян смог улыбнуться своим мыслям. Он выиграл и эту партию. Но, вместе с удовлетворённым самолюбием, его охватило и совершенно иное чувство, даже не чувство, а бесконечное, глубоко спрятанное отчаяние. Когда, в конце концов, ему не останется ничего другого, как только махнуть рукой и, наплевав на всё, закрыть глаза, раствориться, наконец, уйти в бесконечность? Умереть. Он долго надеялся, что так оно и будет. Сколько раз в смене эпох, теряя друзей и надежду, он верил: давно покинувшие мир Мойры смилостивятся над последним Хранителем и перережут висящую на волоске никчёмную жизнь. Вот и сейчас, прижавшись к ящику со смертельным пожаром, он был готов к любой агонии, способной разорвать это бренное тело. Он давно выполнил всё, что мог.

Сколько ещё мучительно множить опыт, который, многократно повторяясь, отодвигает его единственную мечту? О развоплощении.

***

На ночь остановились. Мрак нашёл небольшую пещеру, скорее даже ледяную трещину среди торосов, но она защитила от пронизывающего ледяного ветра. Ян сильно ослаб. Собака, прокусив консервную банку, фактически воткнула её человеку в лицо, заставив выпить вытекающий сок. Начальник особого отдела вяло сопротивлялся, а потом так и уснул – с этой банкой на лице. Он не слышал, как крепкие зубы откусили кусок металла, как, чавкая, Мрак доел тушёнку и не почувствовал, как огромная собака, со вздохом, легла на него, укрыв своим меховым боком от непогоды.

Солнце взошло. Паломник и пришедшая в храм мирно сидели бок о бок на широком и теплом преддверном камне.

– Мое имя — Астинь.

Сидящий резко повернулся и, без тени улыбки, произнёс:

– Прекрасное лицо, гордый взгляд. Ты из знатного рода, девственница, поклоняющаяся несгибаемой хозяйке этих мест. Кто дал тебе имя несчастной персиянки?

– Я из города женщин. Служу, отрабатывая грех. Каждой из нас выпадает свой жребий. Одна находит мужа. Вторая искупает вину перед нашей покровительницей.

– Ты хочешь сказать, что нескромная каменная деваха любит нетронутых жён?

Странный паломник даже вскочил, негодуя. Пыль столбиками поднялась вокруг ног, и девушке показалось, что на пятках у человека выросли маленькие, возмущённо трепыхающиеся крылышки.

– Мне надо выполнить работу.

Жрица вздохнула. Она не должна слушать симпатичного паломника. Мужчина, с интересом, наблюдал, как девушка подливала масло в лампады, а её восхитительные формы, спрятанные за плотным полотняным пеплосом, представлялись очаровательной тайной, которую не разгадать никому. Правда, если не догадаться заглянуть под полуопущенные ресницы…

…Ян резко открыл глаза. Собака лизала лицо и тихо скулила.

– Мрак, хва. Не сдохну я. Нам с тобой ещё мусор этот выкинуть надо и ребят дождаться. Куда я денусь-то… дай поспать. Ещё часа два можно. Метёт.

«… Солнце только-только коснулось моря, вычертив длинную нежно-розовую дорогу на поверхности синей воды, которая легла персидским ковром от горизонта до песчаной кромки. Астинь вынула из волос заколку, и они рассыпались по мраморным точёным плечам. Её тело светилось, дивным светом лунного камня.

– Ты прекрасна, маленькая дочь древней нимфы, – произнёс паломник, и я посвящаю тебя в жрицы вечно бегущего Бога.

Он скинул с себя одежду и вошёл в тёплые воды.

– Иди ко мне.

– Не делай мне зла, незнакомец!