Когда соль погрузили на возы, небо уже совсем потемнело. Рогож с собой никто не захватил и, если бы сейчас пошел дождь, соль могла бы промокнуть, хоть и была в кожаных мешках. Поэтому дружинники и подъехавшие с возами крестьяне, торопились.
В деревню въехали, когда уже почти стемнело. Возы загнали во двор старосты и накрыли от дождя, который то начинал лить, то снова прекращал. Окинф решил заночевать в деревне, а не ехать в ночь до Тёсова, тем более что так он и хотел сделать изначально.
То, что сообщил Сипат о налете суми на ижорские земли могло быть очень важным. Следовало немедленно послать гонца с этой вестью в Тёсов, чтобы оттуда как можно быстрее отослать весть в Новгород. Окинф, было, хотел послать Кирилла, но передумал. Во-первых, мальчишка, только что чуть не расстался с жизнью, а во-вторых, он обещал Степану за ним приглядывать. Да и непохоже, чтобы Кирилл горел желанием вернуться в Тёсов, видимо, изрядно ему надоевший – ему было интересно с отрядом. Окинф выбрал одного из тёсовских кметей, который показался ему потолковее, подозвал.
– Как звать?
– Онтон. Люди зовут Тоха Стриж.
– Вот что, Стриж. Поедешь сейчас в Тёсов. Скажешь Степану что татей кого побили, кого изловили, что Сипат у меня, живой. Здесь ещё у нас дела, так что из Турковиц выйдем изутра, пусть ожидают к полудню – баню, там, сам понимаешь. Ну, расскажешь, чего сам видел. Но, главное скажи Степану, что Сипат сказал, что сумь и емь вышли в поход на лодьях и сейчас уже в ижорской земле. За Ярославов поход мстят. Сколько их – неведомо, а только Сипат говорит, что вся земля собралась. Скажи, я Сипату верю, потому как назвал он и купца, что товар у него забирал и серебром расплачивался, и место, где товар хранит указал и свой собственный клад отдал. Понял?
– Понял.
– Выбери себе одного из ваших, тёсовских, сам за старшего и в путь, скоро, в ночь. Пусть Степан там сам думает кого еще упреждать. Может стоит в Ладогу грамоту послать. Я людей к полудню приведу.
– Добро, Шило.
– Ну давай, Стриж, с Богом. Не медли только и Степану скажи, чтоб не медлил. В Новгород гонца тотчас отправить нужно к Вячеславу Гориславичу, да, тот сам понимает.
Стриж развернулся и, также как раньше Сила, побежал выполнять поручение Окинфа.
Бражки или пива в деревне не было, поэтому разошлись по дворам быстро, оставив только одного кметя в стороже у возов. Окинф крепко опасался, что ночью крестьяне во главе с самим старостой не удержатся и потянут куль-другой соли – ищи его потом. Пленных татей поместили в пустом овине и тоже поставили сторожу. Разбираться что с ними делать Окинф решил утром.
Ночь прошла без происшествий. Сторожа у возов и овина сменилась дважды, и когда начало светать вместе с крестьянами Окинф поднял и своих людей. Тела погибших разбойников, уже осмотренные и обысканные с вечера (ни одного крещеного среди них не было) Окинф предложил Силе сбросить в болото, живых же связав друг с другом решили вести в Новгород. Выполняя своё обещание, Окинф отпустил Пелко – того парня из водской деревеньки Варасти, который первый начал отвечать на его вопросы. До Варасти, как узнал у него Окинф, было три дня пути – ничего, доберется.
Сипат вел себя тихо, заговорить с кем-либо не пытался, смотрел невидящими глазами перед собой и лишь иногда отрешенно устремлял взгляд в серое, с несущимися по нему рваными тучами, небо.
До Тёсова добрались без происшествий – и то сказать, какие происшествия могли случиться с отрядом в два десятка вооруженных кметей с тремя возами. Немного задержались на перевозе через Оредеж – брод был залит водой и возы пришлось разгружать и проводить через наплавной мост порожними, но и с этой заминкой справились быстро.
Степан встречал отряд у распахнутых ворот городка. Возы загнали внутрь, разгрузили, товар пересчитали и поместили в бревенчатый амбар на дворе у тёсовского старосты, с которым договаривался сам Степан. С этого момента Окинф за товар уже не отвечал и вздохнул с некоторым облегчением. Пленных, включая и Сипата, загнали в пустующую клеть внутри самого городка.
Пока занимались хозяйственными делами, Степан рассказал Окинфу, что Стриж прибыл к нему заполночь и что он уже отправил гонцов и в Новгород, и в Ладогу к тамошнему посаднику, хотя было ясно, что пока гонец доберется дотуда, будет, скорее всего уже поздно. В Новгород, кстати, вызвался ехать сам Стриж, только коня сменил. Степан рассудил, что так будет и лучше – Стриж участвовал в разгроме татей и лучше сможет ответить на вопросы боярина. В бересте, посланной Вячеславу Горсилавичу в Новгород Степан запросил распоряжений для Окинфа и его отряда – возвращаться им в Новгород или идти выдвигаться в свете новой угрозы со стороны суми в какое другое место.
Окинф же рассказал про стычку у Тёсова и про то, как он и Никита спасли Кирилла от разбойничьего ножа.
– Как же ты так попался? – Степан укоризненно посмотрел на брата.
– Я бересту срезал с березы – вон, Шило приказал – смотрю – мужик стоит на меня смотрит. Я его спрашиваю, мол, ты кто, сейчас людей позову, а он не слова говоря, на меня бросился. Я бегом, кричу, а он… Догнал, в общем.
– Да уж, напугал ты нас тогда. – усмехнулся Окинф – Ну, Никита добро стрелу пустил. То и хорошо, что все целы.
– Спиной к врагу никогда не поворачивайся – жестко проговорил Степан брату – у тебя нож в руках был, мог бы отступить, а не бежать.
– Да ладно, Степан, молодцом парень держался – примирительно пробасил Окинф – другой бы…
– Другой бы, может быть. А он воином собирается стать, а не монахом.
– Лошадь одним выстрелом сбил, когда Сипат на меня поскакал. Я и приказать не успел, а он уже стрелу пустил.
– Да, стрелы пускать он может – проворчал Степан – а вот головой соображать, видно не очень…
Вечером решили устроить небольшое застолье. Тёсовский староста Яким Феофанович выкатил десятиведерный бочонок вареного меда, Степан договорился с кем-то из ближайшей деревни и привел телушку, напекли хлеба, кто-то из селян принес рыбу, грибы… Трапеза была, конечно, не чета княжеской, но обильная и сытная. Всё, взятое с бою у татей Окинф разделил надвое и половину отдел Степану – пусть сам распределяет кому что – а половину разделил среди своих кметей. Серебро же, найденное в кошеле Сипата на дубе и товар, найденный в землянке взятыми на бою не считались и подлежали передаче в казну города для возврата родственникам ограбленных и погибших владельцев. Впрочем, несмотря на это, доля каждого дружинника оказалась вполне ощутимой и кмети после дележа добычи заметно повеселели.
Окинф ожидал гонца из Новгорода, самое раннее к следующему полудню, а, скорее к вечеру, но он ошибся, причем дважды. Он не знал и не мог знать, что происходило в Новгороде. А происходило там следующее.
Тоха Стриж, торопясь со срочными вестями прибыл одвуконь к воротам Новгорода уже к полудню, когда отряд Окинфа еще только подъезжал к Тёсову. Доложив Вячеславу Гориславичу новости и ответив на его вопросы Стриж отправился в городскую гридницу, где также подробно, перед тем как уснуть с дороги, ответил на вопросы новгородских дружинников. Те тут же принялись разносить новости по всему городу и уже к трем часам пополудни половина Новгорода знала новости о разгроме тёсовских татей и поимке атамана.
Старший сын бывшего новгородского тысяцкого Твердислава Михалкича Степан, тридцатилетний маститый боярин, по сути, глава той части новгородского боярства, что поддерживала князя Ярослава Всеволодовича на новгородском столе, спешно собрался и отправился на двор к тысяцкому Вячеславу Гориславичу.
– Здрав будь, Степан Твердиславич. По делу, али как? – приветствовал Вячеслав Степана, вставая из-за стола, когда тот в сопровождении слуги переступил порог его горницы.
– По делу, Вячеслав Гориславич. Разговор к тебе есть. Сугубый.
Вячеслав махнул рукой, и слуга удалился, плотно прикрыв за собой массивную дверь.
– Ну, выкладывай.
