– Спасибо! Не знаю, как вас и благодарить! – воскликнула я. – А, впрочем, знаю. Но это отдам вам завтра на вокзале.

Следующим утром я уже сидела в кафе «Ромашка» за третьим столиком около окна. Лена должна была подойти через пять минут. Нам предстояло сходить к нотариусу, составить все необходимые документы, потом я хотела сходить в парикмахерскую, а с утра быть уже в военкомате.

– Здравствуйте! – к моему столику подошла чуть полноватая высокая женщина лет тридцати. – Вы Ковальчук Ирина Сергеевна? Могу я присесть?

– Да, это я. Присаживайтесь, конечно, – вежливо ответила я.

– Меня зовут Елена, – представилась женщина. – Мне о вас Светлана Мироновна рассказала.

– Для вас я Ира, – улыбнулась. – Полагаю вы уже в курсе по какому я вопросу.

Через полтора часа мы с Леной, так позволила называть себя женщина вышли из нотариальной конторы. В руках у нее были две копии документа, я при себе тоже держала две. Должна сказать, что рассказ бабушки Светы и первое впечатление были правдивы. Это полноватая высокая женщина с темно-русыми коротко стриженными волосами и умными серо-голубыми глазами на круглом лице действительно оказалось понимающей и умной. Она все схватывала на лету и согласилась на мою просьбу. В итоге мы составили договор, по которому все мои личные вещи и квартира отходили ей, при условии, что меня убьют на фронте. Взамен она была обязана позаботиться о моей бабушке, если та после войны будет еще жива.

Если же я вернусь живой, пусть даже с инвалидностью, квартира и картины, нарисованные мамой, возвращались мне, а остальные вещи оставались в полном распоряжении Елены. Вещи, кроме детских книжек и игрушек, которые я хотела отдать бабушке Свете для их внучки, Лена пообещала забрать завтра. А завтра вечером она уедет, но перед этим одну копию бумаг он по почте отправит своему брату. На всякий случай, вдруг в дороге что-то случится. Если же с ней во время войны что-то произойдет, то квартира, соответственно, отойдет ее брату с супругой на тех же условиях.

Лена пожелала мне удачи и ушла по своим делам, а я отправилась в парикмахерскую. Нужно было постричься перед тем, как я уйду на фронт. Парикмахер, пожилой мужчина, быстро стриг мои волосы, а я, прикрыв глаза, думала о муже, о котором за все это время почти не вспомнила. Интересно, что там с ним. Хотя, в прочем, не особо.

Закончив с волосами, я отправилась на почту и отправила один из экземпляров бабушке, чтобы она была в курсе. Кратко описав все, что произошло, я отправила письмо и поспешила домой. Надо было закончить упаковку вещей и отдать книжки и детские игрушке моей доброй соседке.

С вокзала я вернулась уже поздно ночью. Поезд в Москву уходил в одиннадцать вечера. Оттуда бабушка Света с ее мужем, которого я тоже очень любила и называла дедушкой Славой, ведь он, в принципе, заменил мне дедушку, отправятся в Куйбышев. Все мои вещи уже были собраны. Я думала, что мне будет очень тяжело уснуть, однако сон накрыл меня быстро, едва голова коснулась подушки.

Утром я последний раз обошла квартиру, сделала незначительную уборку, взяла свои вещи. Тогда, стоя в легком синем платье из ситца, с потрепанным чемоданом в руках, я и представить не могла, что отправляюсь не просто на войну, а на войну, унесшую миллионы жизней, которая будет идти очень долгое время. Я не знала доживу ли до ее окончания или нет. Я просто была одной из тысячи молодых людей, кто в этот момент уже воевал или учился в военных школах и учебных ротах, или шел в военкомат, как собиралась сделать это я.

Спустя тридцать минут я вошла в старенькое здание, где на первом этаже находился военкомат нашего района.

Глава 4.

– Рота подъем! – раздался громкий голос дневального.

Я быстро, уже по привычке, села на кровати и начала одеваться. Должна отдать должное, что командиры не врали, и сейчас я действительно могла одеться, пока горит спичка. Правда ее уже месяца полтора как не зажигали.

С того момента, как началась война уже прошло почти два месяца. За это время произошло много событий, в том числе и в моей жизни. Началось все в тот день, когда я пришла в военкомат. Надо ли говорить, что в снайперы меня не взяли.

– Все вижу, все понимаю, – произнес седовласый майор после того, как дважды изучил мои документы. – Но не могу я зачислить тебя в снайперы. Не могу. Приказ у меня, понимаете? Я могу направлять в стрелковые роты только тех, кто имеет Ворошиловский знак второй степени, а у вас только знак юного стрелка и первая.

– Хорошо, – кивнула я, прикусив губу. Папа, рассказывая о своей службе, всегда объяснял мне, что приказ для военного человека – самое важное, что есть. И их выполняют беспрекословно. – Тогда какие есть варианты у меня?

– Ведь вы же несовершеннолетняя, – майор поднял на меня глаза. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что он очень устал. Белки глаз были покрасневшими, а лицо казалось серым. На этом фоне цвет глаз казался ярче, чем был. – Идите учиться, работать на завод, в тыл вас отправим.

– Нет, – ответила я твердо. – У меня отца убили в Финскую. Он бы не хотел, чтобы я отсиживалась в тылу.

– Тогда варианта два, – в голосе у Владислава Васильевича, так звали майора, тоже звучала усталость и что-то еще, мне не знакомое. – Первый – идете медсестрой в госпиталь, второй – я направляю вас на краткосрочные курсы радистов, которые формируются в тридцать пятой школе.

– Радисткой пойду, – после минутного раздумья решилась я.

– Я не сомневался, – вздохнул товарищ Яблочкин. – Сегодня в десять вечера вы должны явиться к военкомату. Отвезут вас на машине, а там разберутся.

Домой я решила не идти, понимая, что, хотя я и уверена в правильности своего поступка, но стоит мне оказаться дома, я могу испугаться. Ведь, несмотря ни на что, я все еще оставалась семнадцатилетней девчонкой. И идти на войну мне было страшно. Вдруг убьют или калекой сделают. А я ведь еще не знала в какой институт поступать после школы.

Чтобы избавиться от таких мыслей, я направилась в парк, который находился неподалеку. Раньше мы с папой сюда ходили каждое воскресенье, по долгу гуляли вокруг озера. Тогда в парке было спокойно. Сейчас он казался чужим, опустевшим и не принес никакого успокоение. Людей кроме меня почти не было, а все, кого я встречала несли вещи. Еще довольно часто проходили люди в военной форме. Как же резко изменилась жизнь! Я была почти рада вернуться из опустошенного парка к военкомату. Там уже стояла машина, рядом с которой толпились молодые люди, вроде меня. Вот так я оказалась в тридцать пятой школе имени Ленина, которая была переорганизована в казармы. Именно в ней нам предстояло изучать дело радистов.

Организация наших курсов была довольно простой. Всего три взвода по два отделения в каждом. Первый взвод представлял собой два отделения из тех, кто на момент войны был на военной службе по призыву. Они тоже изучали все тонкости данной науки, однако чаще других ходили в караулы, стояли на воротах и вообще, в принципе, обеспечивали нам охрану, пока мы не научились всем премудростям до конца. Правда, начиная со второй недели из нашего и второго взвода тоже начинали брать людей в караулы.

Во втором взводе были выпускники военных училищ, но, по сути, тоже недавние школьники. Они несколько кичились своим статусом, приравнивая себя к первому взводу. Из-за этого между парнями нашего взвода и ними иногда происходили стычки, которые сурово карались командирами.

В нашем взводе тоже было два отделения. Мужское и женское. Мы представляли взвод недавних школьников и студентов. Никто из нас о военных премудростях слыхом ни слыхивал, поэтому, наверное, с нами возни было больше всего. В моем отделении было десять девушек, в основном моего возраста, ну плюс-минус год или два. Правда было и три необычных человека.

Это произошло на пятый день моего пребывания в школе. На обеде мы сидели по отделениям, но при этом своей компанией, человек по пять. Со мной за столом обычно сидели моя подруга с первого дня в школе Катя, которую мы уже прозвали Соловушкой, командир нашего отделения, старший сержант Дима, по прозвищу Йося и командир мужского отделения нашего взвода сержант Никита. Прозвища у него не было, но мы с Катей и Димой, про себя, прозвали его Молчуном, за очень длинный язык.