– Я не могу сказать ему, что знаю. Это было бы… большой, очень большой ошибкой. Мне нужно, чтобы вы помогли мне.

Она сделала глубокий вдох, было похоже, будто ее палец тоже висит над красной кнопкой. После томительной паузы она сказала:

– Я хочу, чтобы вы это сделали.

– Сделала что? – спросила я, пытаясь уловить суть.

– Все, что считаете нужным. Как вы и сказали, чисто. Я просто хочу, чтобы его не стало. У меня есть семьдесят тысяч наличными. Я собиралась использовать их, чтобы сбежать. Но так будет лучше.

– Так – это как?

– Сегодня вечером он будет на нетворкинг-вечеринке в «Лаше». Я не хочу знать, как это случится. Или где. Просто позвоните по этому номеру, когда все будет сделано.

Связь прервалась.

Я покачала головой, все еще теряясь в причудливом лабиринте только что закончившейся беседы. Глянула вниз на окровавленный слюнявчик у себя на коленях. На нож в моей открытой сумке и клейкую ленту с волосами Делии. Я вспомнила бледное лицо женщины, когда она слушала наш с Сильвией разговор, бросая взгляды на мою сумку.

С плохим парнем разбираются, наша красавица показывает всю глубину своей благодарности, все живут долго и счастливо, а ты получаешь жирный чек.

О боже!

Я потребую семь-десять тысяч, не меньше…

Давай уже покончим с этим и возьмемся за следующий заказ…

Семьдесят тысяч долларов. Она думала, что я сказала семьдесят тысяч долларов.

О, нет. Нет, нет, нет!

Я засунула все обратно в сумку. Записка. Что я должна с ней сделать? Выбросить? Сжечь? Вернуться в «Панеру», разорвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз? Чем быстрее я от нее избавлюсь, тем лучше. Я скатала ее в шарик, опустила стекло и протянула руку над раскаленной мостовой.

Семьдесят тысяч долларов.

Я подняла окно, сунула записку обратно в карман и включила зажигание. Когда я покидала парковку, тщательно следя за сигналами поворотников и скоростью, сердце бешено колотилось. Что, если меня остановит полицейский, обыщет и найдет эту записку? Одной моей истории в Гугл-поиске достаточно, чтобы попасть под наблюдение властей. Ведь я писала триллеры об убийствах вроде этого. Я исследовала всевозможные способы убить кого-то. Всевозможными орудиями убийства. Изучала всевозможные способы избавиться от тела. Глупости все это. Нелепо так переживать из-за дурацкого клочка бумаги. Меня не могут подозревать в преступлении, которое еще не совершено. Тем более я даже не думала об этом. А если его жена хочет, чтобы он помер, пусть ищет на такое дело кого-нибудь другого. А я могу заняться своими – о-о-о…

Руки сжали руль. Эта женщина говорила серьезно. Семьдесят тысяч долларов – солидная сумма, верно? Что случится, если она найдет кого-то другого? Могу ли я стать подозреваемой? Могу.

Если только…

Я проверила зеркало заднего вида, когда влилась в поток машин. А что, если никто не найдет тело? Что, если никто не будет знать наверняка, что этот Харрис Миклер мертв? Тогда не будет необходимости в подозреваемом, верно?

Я практически слышала голос Стивена, который говорил мне, что я нелепа, что я воображаю худшее и выдумываю то, чего нет.

Это был аргумент, на который он всегда опирался, тот самый аргумент, который он вывалил на меня, когда я впервые заподозрила, что он переспал с Терезой у меня за спиной.

Но на этот раз я ненавидела себя за то, что он был прав.

Я ударила по рулю, проклиная себя, объезжая крайнюю правую полосу платной дороги. Почему я вообще об этом думаю?

У меня реальные проблемы, с которыми необходимо справиться: наступают дедлайны, а няни нет, авансов нет, платежи за машину просрочены, куча неоплаченных счетов и звонки от коллекторов… И вся эта ситуация с Харрисом Миклером неправильная. Ненормальная.

Семьдесят тысяч долларов.

Позади меня раздался гудок, я подпрыгнула от неожиданности и чуть ускорилась, чтобы не отставать от потока. «Нужно выкинуть записку в окно, – сказала я себе, – и забыть о том, что это вообще случилось». Я стиснула руль. Включила радио. Снова выключила.

Проверила скорость, проскользнув мимо окошка для сбора за проезд по платной дороге. Раз за разом я продолжала проигрывать в своем сознании этот разговор.

Мой муж… Он… не очень хороший человек.

Интересно, не очень хороший, потому что «забыл о нашей годовщине»? Или не очень хороший, потому что «спит со всеми подряд»? Но если твой муж трахает вашего агента по недвижимости, это не причина желать ему смерти. Это может быть законной причиной хотеть, чтобы его яйца были отбиты в результате несчастного случая с участием клюшки для гольфа, или пожелать, чтобы его поразила ужасная венерическая болезнь, в симптомах которой присутствуют «выделения, вызывающие жжение». Но убивать человека за измену жене было бы неправильно. Не так ли?

Если бы это случилось лишь один раз, возможно, я бы поняла, но были и другие. Так много других.

О скольких именно мы говорили? Пять? Десять? Семьдесят тысяч? И почему сказать ему, что она знает об остальных, было бы большой, очень большой ошибкой?

Я повернула на свою подъездную дорожку, докатилась до стопки неоплаченных счетов на крыльце и, молясь, чтобы Стивен оплатил мой счет за электричество, нажала кнопку на пульте. Когда дверь гаража застонала, открываясь, у меня вырвался вздох облегчения. Заехав внутрь, я заглушила двигатель, закрыла дверь гаража и уставилась на пустую панель для инструментов. В гараже было темно и тихо, и я немного посидела там, размышляя. О детях. О счетах. О Стивене и Терезе. Обо всех моих реальных проблемах, которые могли бы решить семьдесят тысяч долларов.

Я вытащила из кармана скомканный листок и расправила его, гадая, насколько Харрис Миклер плохой муж на самом деле.

Когда я открыла дверь из гаража на кухню, часы на микроволновке мигали. Я знала, что должна сказать спасибо Стивену; он никогда бы не оставил наших детей в доме без электричества. Но все же трудно было испытывать чувство благодарности за горячую воду и свет, когда Стивен сам был виноват в том, что наш дом развалился на части. Я была вполне уверена, что все это было частью плана его адвоката – давать мне как можно меньше денег в месяц, чтобы в случае чего Стивен мог прийти на помощь, восстанавливая свой моральный облик и бросая тень на мой.

Но чем дальше, тем больше я задумывалась: может, он прав? Следующую пару часов я провела, раздумывая о Харрисе Миклере. Иногда мысли были достаточно добропорядочные – в эти моменты Харрис Миклер представлялся мне двойником Хью Джекмана… Слишком привлекательный и очаровательный, он не мог отгородиться от бесчисленной толпы женщин, готовых наброситься на него, и становился несчастной жертвой ревнивой жены, которая, вполне возможно, выигрывала от его смерти круглую сумму по страховке. В мыслях, которыми я гордилась гораздо меньше, я воображала его эдаким Джо Пеши на виагре и всерьез раздумывала, что при его росте я, наверное, могла бы загрузить его безжизненное тело в свой багажник.

Эти мысли сопровождались, как правило, мечтами о полных тележках в гипермаркете. В этих мечтах я позволяла себе посчитать, сколько больших упаковок памперсов, детских гигиенических салфеток и замороженных обедов и ужинов можно купить на семьдесят тысяч долларов.

Я прислонилась лбом к двери рабочего кабинета, разочарованная собой. Если мне так нужны деньги, я должна просто написать эту чертову книгу, которую ждут от меня Сильвия и редактор.

Вздохнув, я сжала блокираторы детского замка и повернула ручку. Наверное, дополнительные меры безопасности были излишними; я так долго не открывала дверь своего кабинета, что дети, скорее всего, даже не подозревали о его существовании. Воздух внутри был затхлый и застоявшийся. Слой пыли лег на стол и покрыл рамку висящего над ним университетского диплома – бакалавриат по направлению «Английский язык» Университета Джорджа Мейсона, – квалифицировавшего меня как специалиста, который, в сущности, ничего не умеет делать.