Чара и Крац переглянулись, пойдя разноцветными пятнами. Ира этого не видела, спрятав лицо в ладонях. Новые инстинкты и старый характер боролись в её душе, заставляя чувствовать желание поскорее закончить разговор.

– Уходящая в небо, скажи, есть ещё какая-то причина, по которой ты не хочешь, чтобы он летел с вами? – спросил Крац. Ира чувствовала, что он читает её мысли и сомнения, но делает это осторожно, не переступая незримой черты.

– Я еду не одна. Меж вами, народами эйуна и дайна-ви, насколько я знаю, нет взаимных претензий, но вряд ли амелуту в отряде будут рады такому попутчику, как ваш вожак. Многие уже высказывались на этот счёт. Не удивлюсь, если некоторые откажутся ехать. А мне без сопровождающих никак.

– Ты вожак этой поездки, тебе и правила ставить.

– Я не вожак. Эти существа делают мне большое одолжение, что присматривают за мной. Я не имею права пренебрежительно отнестись к их пожеланиям.

– Так в чём проблема? Варн будет держаться подальше от амелуту, провизию добудет себе сам. Как охотнику ему нет равных. Да и в бою он стоит десятка бесхвостых воинов. Никто и не вещает, чтобы вы резко подружились. Просто дай ему шанс. Ему и вам обоим.

– Чара, простите, я вижу, что вы стараетесь как лучше. Но в этот раз ни одного решения не приму, не посоветовавшись с остальными. Уже один раз пренебрегла этим. Хватит. Если те, кто поедут в Руин-Ло, не будут возражать, если это действительно нужно, пускай летит. Но до отъезда и окончательного решения пускай держится от меня подальше. Я вроде и успокоилась сейчас, но не знаю, смогу ли держать себя в руках, если он покажется мне на глаза. Я до сих пор обижена и не доверяю. Но делать больно и правда не хочу.

– И на том спасибо. Мы скажем ему.

Чара некоторое время сидела, уставившись на стол, а по её шкуре ползали еле заметные красные точки.

– Вы хотите ещё что-то спросить? – Ира с сомнением наблюдала за танцем пятен, не уверенная, что перевела правильно. Внезапно ящерица встала и упала напротив Иры на колени, положив руки на бёдра, обернувшись хвостом и широко расставив локти.

– Этот жест в нашей семье означает, что она просит выслушать, – пояснил Крац, видя, как Ира отодвинулась от неожиданности. – Готова принять любое твоё решение, просит лишь дослушать до конца.

– Уходящая в небо, я говорю с тобой сейчас не как нир-за-хар с амелуткой, и не как с наездницей брата моего мужа, а как самка с самкой. У меня есть просьба. Моя просьба. Личная.

Ира кивнула, чувствуя себя очень неловко.

– Мы трое прилетели в Каро-Эль-Тан предстать перед глазами Сестёр не просто так. Скоро в гнезде моего мужа должна треснуть скорлупа детёныша. И ты уже понимаешь, что хоть детёныш кровь от крови моего супруга, но он… не мой. Его выносила такая же амелутка, как ты.

Она сделала паузу, давая Ире осознать сказанное.

– Вот уже многие поколения ни одна самка нир-за-хар не держала в лапах собственного детёныша. Наши материнские инстинкты молчат, говорит лишь зов семьи. Потому каждый раз, когда в чьём-то гнезде дозревает яйцо, самка, выбранная будущей воспитательницей малыша, прилетает в Каро-Эль-Тан за благословением и наставничеством Сестёр. Ведь нам предстоит выращивать нового члена семьи без шёпота инстинктов, что есть у настоящих матерей. Варн мне как брат, потому и сопровождал. А Крац – наш общий надёжный друг и «единое крыло». У нас так называют того, кто проиграл в поединках за право быть вожаком только самому вожаку. Он – его верная лапа. Мы летели сюда в волнении и предвкушении, потому что детёныш в семье, первый детёныш… А теперь всё смешалось. У Варна есть наездник. Это значит, что теперь ты решаешь, где и когда он окажется. У тебя есть возможность привязать его к себе, не отпустить. Право наездника. Потому прошу. Умоляю! Отпусти его в горы, когда придёт время! Варн часть моей семьи. Мне и моему мужу будет горько, если его не будет рядом с нами в такой момент…

Мысли Иры заметались в смятении. Приказать остаться? Насильно привязать к себе? Его, разумного, взять, словно собаку, на поводок? Господи, как же страшно! От собственных возможностей страшно. Возможностей, которые на фиг не сдались! Что она, монстр, что ли, какой – поступать подобным образом? А ведь Чара серьёзно спрашивает. Серьёзно уверена, что именно так Ира и поступит, если ей вожжа под хвост попадёт. Да за что она думает о ней так?!

На фоне этих эмоций ей трудно было обдумывать просьбу, но она старалась. Если бы не ощущение, что Чара говорила правду, о том, что порознь им будет плохо, она плюнула на все плюсы его присутствия и выдала что-то типа: «Забирайте и можете не возвращать!» Но самка не лгала. Шкурой, мыслями, словами. Зрачком. Они должны быть вместе, хотя бы пока не разберутся меж собой. Пока она не перестанет глотать слюну при мысли о мясе с кровью, пока ящер не перестанет изображать из себя травоядное, пока мечта о полёте не перестанет сносить крышу. Ей очень хотелось пойти Чаре навстречу. Её воспитание этого требовало. Но однажды сделанная ошибка отучила давать необдуманные обещания. Потому она сказала намного более резко, чем хотела бы:

– Чара, обещать… не буду. Давайте так: если от присутствия вашего деверя не будет зависеть жизнь тех, кто согласится со мной поехать, то он свободен на все четыре стороны. Только как он узнает, когда надо?

– Семья всегда знает, когда она становится больше. И не переживай о том, как сказала. Я услышала. Поняла. И принимаю твоё решение.

Она одним прыжком поднялась на лапы. Говорите, вожак хорош в бою? Да скорость движений этой самки такова, что Ира была рада тому, что они могут просто разговаривать. Не хотела бы она быть её врагом и встречаться в тёмном переулке.

«Это последствие проклятия, – провещала ящерица с горечью. – Какой смысл нынче в нас, не способных принести потомства? Бесхвостые берегут своих самок, прячут от врага, посылая самцов на смерть и защиту. Но после проклятия надежда нашего племени – самцы, благодаря которым появляются новые члены семьи. А самки идут в бой. И лишь мечта, что всё когда-то изменится, заставляет нас беречь хотя бы часть древнего порядка. Вожаки и сильнейшие. Надежда племени, они до сих пор ведут нас. В память о том, что когда-то всё было по закону Хараны. Мы бы всё отдали, чтобы быть подобно тебе, уходящая в небо, – слабыми. Слабыми, но способными чешуя к чешуе прижать собственную кровь».

Ира не нашлась, что на это сказать, и лишь проводила взглядом притихших ящеров.

Отъезд перенесли на несколько дней. Ира стыдилась смотреть в глаза дайна-ви, которые вынуждены были ждать, пока она найдёт себя в себе, и откладывать поездку, которая могла решить судьбу тех, кто остался на Болоте. Терри-ти исправно готовил – её старались не оставлять наедине с острыми предметами. Она всё ещё с аппетитом поглощала мясо с кровью, понимая, что что-то в этой пище не так, и ужасалась мыслям вроде: «Крыски под землёй были намного вкуснее». Только к концу третьих суток эти вкусовые пристрастия начали убывать. Не так быстро, как хотелось бы. Со слов Чары она знала, что Варн тоже не удержался, наелся каких-то орехов и теперь лежит, скрючившись в три погибели, маясь последствиями.

Тяга к небу не давала жить спокойно, преследуя наяву и во сне. Стоило выйти на улицу, и в уши начинала литься странная мелодия, заставлявшая поднимать глаза вверх. Не удержишься, посмотришь и из транса не выйдешь, пока кто-нибудь по щекам не хлопнет. Ира пыталась прятаться под крышей строений, занавешивать окна, но это было сильнее неё.