– И вот еще что, – продолжал начальник, – аккуратнее там, Ломов может быть вооружен.

Выйдя от Николаева, Женя предложил покурить, что было с удовольствием принято, и они пошли во двор, чтобы одновременно обсудить детали предстоящей операции.

Ровно в семь часов вечера они вошли в кабинет майора Светлова.

– Ну надо же, – подумал Женя, когда увидел перед собой светловолосого человека с простодушным открытым лицом и улыбкой на губах, – как внешний вид хозяина кабинета соответствует его фамилии.

Рядом с майором стояли два молодых человека. Он представил их как своих сотрудников, которые будут помогать в задержании преступника.

– Знакомьтесь, лейтенант милиции Лопатин и капитан милиции Сергеев, – сказал он с улыбкой.

Вошедшие поздоровались, представились и присели на стулья, стоящие рядом с письменным столом Светлова. Женя коротко рассказал о цели приезда, и они сразу приступили к обсуждению плана предстоящей операции по задержанию Ломова.

Около десяти часов вечера на двух машинах они подъехали по указанному адресу к пятиэтажному дому, стоящему в стороне от проезжей улицы, зашли в первый подъезд этого дома. Сергеев остался на всякий случай у подъезда, а остальные поднялись на четвертый этаж и остановились у двери квартиры, на которой с трудом можно было увидеть сквозь тусклый свет лампочки, висевшей на потолке, цифру 16.

Ерихин достал пистолет, а Женя нажал на кнопку звонка и для убедительности постучал в дверь кулаком.

– Открывай, козел, дверь, залил весь третий этаж! – громко закричал он срывающимся мальчишеским голосом.

– За козла ответишь, – услышали они хриплый мужской голос за дверью.

В проеме открывающейся двери Женя сразу увидел стоящего перед ними Ломова, а тот, увидев в коридоре незнакомых людей, резко развернулся и побежал в комнату. Женя и Лопатин бросились за ним, но Ломов точным ударом в челюсть сбил Лопатина с ног и ногой под колено ударил Кудрина – тот упал на пол как подкошенный. Затем он схватил лежащую на столе отвертку и замахнулся на вошедшего в комнату Ерихина, но застыл, увидев направленный на него ствол пистолета.

– На колени! – спокойным голосом произнес Ерихин.

Ломов бросил отвертку на пол и, не отрывая глаз от дула пистолета, опустился на колени. Подошедший Кудрин загнул ему руки за спину, а Лопатин надел наручники.

– Посадите его на табуретку, – попросил Ерихин своих товарищей.

Когда Ломов сел, к нему подошел Лев Алексеевич и с размаха ударил кулаком в лицо.

– Это тебе за моих ребят! – сказал он. – А вообще-то у меня есть приказ не брать тебя живым, как особо опасного преступника.

– Волки позорные! – огрызнулся Ломов и с трудом снова взгромоздился на табуретку.

– Слушай, Лом, и запоминай, – проговорил Ерихин, – ты человек битый, с двумя ходками на зону и должен понимать, что за твои все грехи «вышка» светит.

– Не докажете ничего, – прохрипел Ломов.

– Да на тебя, козла, улик столько, что на две «вышки» хватит, – ответил уже Кудрин, – но мы тебе даем выбор: ты рассказываешь нам про все свои кровавые дела и как ты надул Косорылова в карты, а потом в качестве долга он под страхом смерти рассказал тебе про колье, которое спрятал у Трошина, и как под пыткой тот отдал его тебе, а вы потом убили его, и как потом ты устранил того же Харю, и как «заказал» Косорылова как лишнего свидетеля. Ну и, конечно, отдаешь нам колье. При этом условии я разрешу тебе написать явку с повинной, а ты, как человек с большим криминальным опытом, не можешь не знать, что суд иногда снижает рамку наказания при наличии именно явки с повинной. У тебя будет хоть какая-то надежда остаться живым.

– А вторая альтернатива заключается в том, – продолжал снова Ерихин, – что я сейчас первый выстрел сделаю в потолок, а вторым выстрелом прострелю тебе колено, и будет очень больно. Так что до суда будешь мучиться, а после «вышки» уже станет все равно. А мои коллеги подтвердят, что выстрел я произвел, когда ты попытался убежать.

Ломов замолчал, опустил голову и задумался, искоса поглядывая на пистолет в руках Ерихина.

– Там, на столе, в банке из-под муки, – неожиданно сказал он, кивком головы показав на кухню.

Женя пошел на кухню, открыл банку и вынул красный сафьяновый мешочек, в котором лежало колье с желтым большим бриллиантом.

– Ну вот, ты правильно все сделал, – сказал Ерихин, убирая пистолет в кобуру.

– А тому мужику Харя башку открутил, – вдруг произнес Ломов, – а потом из-за жадности еще и крестик серебряный с его шеи сорвал и «засветил» нас.

– Напишешь все это в отделении милиции, – проговорил Кудрин, – у тебя будет время, чтобы все подробно написать.

– А вы дадите написать явку с повинной? – спросил он.

– Слово офицера, – ответил Кудрин и попросил Лопатина пригласить понятых для составления протокола изъятия колье.

Через час все документальные формальности были соблюдены, и они, поблагодарив местных оперативников, поехали в свое отделение милиции.

Было уже поздно, дорога пустая, и они очень быстро доехали до Москвы.

– Красивая вещь, – сказал Николаев, рассматривая колье, – а сколько людей полегло из-за нее. Будь моя воля, я бы этому сукину сыну, – он показал на писавшего объяснение Ломова, – «вышку» без разговоров бы влепил, зря дали ему возможность написать явку с повинной.

– Я обещал и свое слово держу, – ответил Кудрин.

– Да знаю, поэтому ценю и уважаю тебя, – сказал начальник.

Через час Ломова увели в камеру, а Женя, не откладывая в долгий ящик, принялся писать рапорт о проделанной работе.

– Молодец, Женя, из тебя выйдет хороший сыщик, – сказал Лев Алексеевич и, попрощавшись, ушел домой.

А Кудрин, написав рапорт, медленно побрел по опустевшим коридорам отделения милиции в кабинет Николаева.

– Похвально, Женя, – прочитав рапорт, сказал он, – в таком сложном деле раскрутил сразу три преступления. Можно только позавидовать твоему упорству в достижении конечной цели. И ведь настоял же на своей версии! Правильно сделал, если так пойдет дальше, то впереди тебя ждет большое будущее в милицейской карьере.

По-отечески обняв его, Николаев пошел в свой кабинет, а Женя, хоть и понимал, что молодец, к концу дня от усталости просто валился с ног. Он стал медленно убирать документы в сейф.

В тишине неожиданно зазвонил телефон.

– Кто это может быть в такое позднее время? – озабоченно подумал он.

– Добрый вечер, мой случайно знакомый сыщик, – с небес раздался нежный голос Нины, – я, наверно, нелепо поступила, когда не стала с тобой общаться по телефону, грустно было, что ты не пришел. А настроение было неважное еще и оттого, что ты стал сразу оправдываться, нужно было просто… промолчать.

– Да, конечно, – с волнением ответил Женя, – я все понял, и, если ты не возражаешь, давай завтра в семь часов вечера попробуем еще раз встретиться на том же месте.

– Хорошо, давай попробуем, – ответила Нина и, попрощавшись, положила трубку. Женя выглядел расслабленным и счастливым, он вышел на улицу, вдохнул полной грудью чистый осенний воздух, огляделся вокруг, увидел мирно спешащих взрослых и детей под яркими цветными зонтиками и с удовольствием тихонечко напел:

– Осень дождями ляжет, листьями заметет, по опустевшим пляжам медленно побредет… Он был взволнован и горд завершением трудного дела. И его переполняла нежная радость от слов девушки Нины и возможности предстоящей встречи. Хорошо! Дождь стал накрапывать сильнее, и Женя, подняв воротник, быстро зашагал в сторону трамвайной остановки.

В кабинете оперативного состава отделения милиции время к вечеру почти остановилось, разливаясь мягкой тишиной. Каждый из сотрудников занимался своим делом, склоняясь над письменным столом. Самый старший из них капитан милиции Ерихин что-то писал и время от времени поглядывал на Сашу Блинова, который со вздохами пыхтел на своем месте, старательно выводя буквами предложения отчета о проделанной работе за первое полугодие. И только самый молодой из них по возрасту и званию Женя Кудрин, два года назад пришедший в это отделение милиции по распределению из средней школы милиции, просто так смотрел в окно и щурясь наблюдал за медленным движением солнечного диска. Он только что завершил очередное дело о краже радиоприемников из магазина и передал материалы в следственный отдел. С чувством удовлетворения об этом эпизоде работы в уголовном розыске Женя размышлял о поразившем его с детства методе дедукции, которым в совершенстве владел его кумир Шерлок Холмс.